— Он весьма уверен в себе, если уж говорить начистоту.
— Это первое приятное известие, которое я от вас услышал.
— Для человека в его возрасте он вел себя просто потрясающе.
— Он всегда был потрясающим — в любом возрасте. Мне нужно попасть туда. Забудьте о Вашингтоне. Пусть меня отвезут прямо в Колорадо.
— Я предполагал, что вы попросите об этом…
— Это не просьба, Митч, это требование!
— Конечно. Именно по этой причине задержался вылет вашего самолета. ВВС сейчас освобождают полетный план, чтобы вы могли пройти над коммерческими авиалиниями. Вы будете дома меньше чем за три часа. И запомните: никому не говорите о Фейрфаксе. Уэйнграсс уже уладил все в Меса Верде.
— Как?
— Пусть он сам вам расскажет.
— Вы в самом деле верите, что вам удастся замолчать все это?
— Если понадобится, я сам пойду к президенту, а на данном этапе я не вижу другого выхода из положения.
— И как вы собираетесь к нему пробиться?
— Я работаю над этим. У меня есть приятель, с которым я вместе учился много лет тому назад, когда еще намеревался стать историком. Мы встречались мельком и позже. Он весьма влиятельный человек. Я думаю, вам знакомо его имя — это Уинтерс, Сэмюэль Уинтерс.
— Уинтерс? Да это же тот самый, который посоветовал Дженнингсу вручить мне медаль.
— Я помню об этом. Вот почему я и подумал о нем. Удачного вам полета, и передайте привет моей племяннице.
Кендрик подошел к двери склада, где стоял его полицейский эскорт — двое внутри, двое снаружи, оружие перед собой наготове. Даже начальник отделения ЦРУ, которого в сумерках можно было принять за уроженца Багамских островов, был вооружен небольшим пистолетом.
— Вы, ребята, всегда таскаете с собой эти штучки? — спросил Эван без особого интереса.
— Спросите свою приятельницу, — отозвался разведчик, жестом приглашая Кендрика войти.
— Вы шутите. И у нее?
— Спросите ее.
— Как же ей удалось сесть на самолет в Штатах? Детекторы металла, да и тут таможня?
— Один из наших секретов. Впрочем, не самый большой. Дежурный возле детектора или таможенник просто случайно подходит, когда мы на очереди, и детектор отключается на пару секунд. А что касается таможни, то инспектор предупрежден, чего ему не следует видеть.
— Это довольно рискованно, — заметил Кендрик.
— Только не в таких уголках. Таможенники не только работают на нас — они находятся в нашем подчинении. — Начальник отделения ЦРУ сел рядом с Эваном на заднее сиденье маленького седана, водитель нажал на газ, и машина помчалась к взлетной полосе.
Огромный продолговатый военный самолет, известный как «Ф-106 Дельта Дарт», наконец приземлился. Его моторы еще замирали на басовой ревущей ноте, а Калехла уже стояла у покатых металлических ступенек трапа, беседуя с военным летчиком. Только подойдя к ним совсем близко, Кендрик узнал тип самолета, которым ему предстояло лететь, и нельзя сказать, что он при этом очень обрадовался. Самолет точь-в-точь походил на тот, что год назад вез его в Сардинию, первую остановку на пути в Маскат. Эван повернулся к разведчику, шагавшему рядом с ним, и протянул руку.
— Спасибо за все, — сказал он. — Сожалею, но сегодня меня вряд ли можно было назвать приятным собеседником.
— Даже если бы вы плюнули мне в лицо, я все равно был бы горд одной встречей с вами, конгрессмен.
— Я… я ценю это… Как ваше имя?
— Зовите меня Джо, сэр.
«Зовите меня Джо». Парня на таком же самолете год назад тоже звали Джо. Неужели и его в будущем тоже ждет новый Оман, новый Бахрейн?
— Спасибо, Джо.
— Мы еще не покончили со всеми формальностями, мистер Кендрик. Один из этих парней из ВВС, по чину явно не меньше полковника, должен подписать бумагу.
Тот, кто подписал эту бумагу, не был полковником. Он был бригадным генералом, и он был чернокожим.
— Со встречей, доктор Аксельрод, — сказал пилот Ф-106. — Похоже, я стал вашим личным извозчиком. — Верзила протянул руку.
— Здравствуйте, генерал.
— Давайте сразу поставим точки над «i», конгрессмен. Я с вами спорил в прошлый раз, вы признали мою правоту и хорошо сделали. А сейчас, скажу вам честно, если меня переведут в Колорадо, я буду голосовать за вас обеими руками — не считайте это идиоматическим оборотом.
— Благодарю вас, генерал, — ответил Эван, пытаясь улыбнуться. — Хотя я думаю, мне больше не понадобятся избирательские голоса.
— Это было бы черт знает каким позором. Я наблюдал за вами, слушал, как вы разговариваете. У вас хороший размах крыльев, а уж в этом-то я знаю толк.
— Что случилось? — спросила Калехла, когда они наконец взошли на борт самолета и уселись. — Почему звонил Эм Джи?
Когда Эван начал рассказывать ей, у него тряслись руки, да и голос вздрагивал от тяжести того, что только что свалилось на него: насилие, смерть, угроза, нависшая над Эммануэлем Уэйнграссом. В его глазах, в торопливых объяснениях проскальзывало мучительное осознание собственной беспомощности.
— Боже мой, должно же это когда-нибудь кончиться! Иначе я стану убийцей всех, кого люблю!
Калехла снова сжала его руку, напоминая, что она здесь, рядом с ним. Как еще могла она бороться против боли, пронизывавшей его сейчас? Все это было слишком свежим, слишком личным.
Через тридцать минут полета Эван дернулся, вскочил со своего кресла и побежал по проходу к туалету. Его рвало. Все, что он ел за последние двенадцать часов, было извергнуто наружу. Калехла бросилась за ним, распахнула узкую дверь, гладила его лоб, поддерживала голову, уговаривала не сопротивляться тошноте.
— Ради бога, — кашлял Кендрик. — Умоляю, уйди!
— Почему? Потому что ты не такой, как все мы? Что тебе больно, а ты не кричишь? Что ты держишь все это в себе до тех пор, пока оно не находит другой выход?
— Мне не нужна жалость…
— А тебя никто и не жалеет. Ты взрослый человек, который перенес уже одну ужасную потерю и которому грозила еще большая — самая ужасная для тебя. Надеюсь, ты знаешь, что я твой друг, Эван. И как твой друг я не жалею тебя, так как слишком уважаю тебя для этого; но я и вправду переживаю вместе с тобой.
Кендрик поднялся на ноги, рванул рулон с бумажными салфетками. Он был бледен и слаб.
— Ты знаешь, как сделать так, чтобы любой почувствовал себя человеком, — виновато пробормотал он.
— Умойся и причеши волосы. — Рашад выскользнула из тесной кабинки и, проходя мимо двоих ошарашенных членов команды, заметила, не поднимая глаз: — Вот болван, наелся какой-то испорченной рыбы.
Прошел час. Стюарды принесли напитки, за ними последовал обед из микроволновой печи. Агент из Каира уплетала за обе щеки, конгрессмен же едва прикоснулся к еде.
— Тебе нужно поесть, друг мой, — настаивала Калехла. — То, что нам подают на коммерческих линиях, просто черт знает что по сравнению с этим.
— Я рад, что ты довольна.
— А ты? Ты просто перекатываешь во рту один и тот же кусок, а не ешь.
— Я выпью еще.
Они резко подняли головы, когда сквозь гул моторов до них долетел пронзительный звонок с пульта управления. Эван тут же вспомнил, что так же звучал этот звонок год назад, а потом его вызвали в кабину пилотов. Сейчас же сержант, который ответил на звонок с пульта радиосвязи, вернулся и наклонился к Калехле:
— Вас вызывают по радиотелефону, мисс.
— Спасибо, — Рашад повернулась и заметила напряженное выражение лица Кендрика. — Успокойся, если бы было что-нибудь важное, они бы спросили тебя.
Она направилась вперед по проходу. Самолет немного покачивало, и, чтобы не упасть, Рашад хваталась за спинки кресел, которых здесь было не так уж много. Наконец она добралась до пульта и сиденья перед ним. Один из членов экипажа передал ей телефон: провод вполне позволял это. Калехла устроилась поудобнее на сиденьи, положила ногу на ногу и лишь тогда заговорила:
— Это Карандаш-два, Багамы. С кем я разговариваю?
— Нам нужно избавиться от этой ерунды когда-нибудь, — буркнул Митчел Пэйтон.
— Но оно же срабатывает, Эм Джи. А если бы я сказала «Банан», что бы вы ответили?
— Я бы позвонил вашему папе и пожаловался, что вы плохо себя ведете.
— Ладно, это не считается — мы слишком хорошо знаем друг друга… Что случилось?
— Мне не хочется говорить с Эваном, он слишком взволнован, чтобы соображать как следует. Так что придется тебе.
— Я попытаюсь. В чем проблема?
— Мне нужна информация, которую ты получила от парня, на встречу с которым ходила в Нассау — ты ведь уверена, что он надежен?
— Во всяком случае, если он не очень надежен, то надежна его информация. Он не сумел бы притворяться, если бы даже вздумал врать ради денег. Этот человек живет от запоя до запоя за счет того, что осталось от его мозгов, которые были в свое время первоклассными, пока не потонули в джине. Эван показал ему две тысячи наличными, и, поверьте мне, он бы выдал за них даже все секреты наркобизнеса.
— Ты хорошо помнишь, что он сказал о некой женщине Ардис Монтре?
— Конечно. Он заявил, что висит на хвосте у этой денежной шлюхи, как он ее называл, потому что за ней должок, и в один прекрасный день он намеревается его потребовать.
— Я имею в виду ее семейное положение.
— Конечно, помню. Но я ведь слышала, что Эван уже сказал вам это по телефону.
— Скажи мне сама. Тут не должно быть места для ошибок.
— Ладно. Она развелась с Фрэзьер-Пайком, банкиром, и вышла за богатого калифорнийца из Сан-Франциско по имени Фон Линдеманн.
— Он точно указал Сан-Франциско?
— Да нет, вообще-то. Он сказал: «Сан-Франциско или Лос-Анджелес», по-моему. Но он твердо был уверен, что это в Калифорнии. Он считал, что это важно. Ее муж из Калифорнии и невероятно богат.
— А имя? Пожалуйста, постарайся вспомнить точно. Ты уверена, что это Фон Линдеманн?
— Ну… пожалуй. Правда, мы встречались с ним в тесном кабачке в Джанкану, и ансамбль там состоял, кажется, из одних ударных… Да, это было то самое имя. Или что-то очень похожее на него.