В день, когда «Британия» пришла в школу в свитшотах с собственными эмблемами, Кребс велел всей команде «Индия» на следующее утро принести ему наши худи с эмблемой школы Лонгфелло. И мы принесли. Еще через день он раздал нам худи. Теперь на них сзади красовались имена:
Сачин Тендулкар
Сунил Гаваскар
Капил Дев
Анил Кумблe
Вирендер Севаг[30]
Кребс был Сачин Тендулкар. А я – Вирендер Севаг.
– Кто такой Вирендер Севаг? – спросил я.
Кребс посмотрел на меня как на дурака-шестиклассника.
– 2004 год? Матч Индии с Пакистаном? Первый индийский крикетист, набравший больше трехсот очков? Анил Кумбле подавал крученые мячи? Ну?
– Ах да, – сказал я. – Что-то припоминаю. 2004 год. Меня еще и в проекте не было.
Кребс засмеялся:
– Ну ладно. Просто в Нью-Дели к этому иначе относятся.
– Да, наверное, чуть-чуть иначе.
– Но я, по крайней мере, не объявлял всему классу, что я против Американской революции.
– Я не против Американской революции.
– Значит, Бенедикт Арнольд поступил правильно?
Объяснять было бессмысленно. Так что я надел худи, и вся команда «Индия» надела худи, и мы пошли тренироваться. И, хотя Сачин Тендулкар набрал примерно тридцать пять очков, Вирендер Севаг в тот день тоже показал себя неплохо.
Ни разу не допустил, чтобы перекладины сшибли.
Вернувшись домой, я выгулял Неда вокруг квартала вместе с мамой – а она еще никогда не выгуливала Неда вокруг квартала. Ни разу в жизни. С азалий Кечумов осыпались все лепестки. Рододендроны Бриггсов переоделись на зиму – из просто зеленых стали темно-зелеными. На падубе Роккаслов было полно красных ягод. А петунии Кертджи засохли – все до одной. Мама наклонилась, потрогала последние бурые листья.
– Ты помнишь, как в 2004 году Виренгер Севаг набрал больше трехсот очков за один тестовый матч? – спросил я.
Мама посмотрела на меня так, будто я заговорил по-китайски.
– Я должна это помнить?
– Первый индийский крикетист, которому это удалось. Триста очков. За один тестовый матч.
Мы шли и шли, пока Нед не остановился у ворот Билли Кольта.
– Обрадовался, наверное, твой мистер Севаг.
– Индия обыграла Пакистан, так что, думаю, обрадовалась вся команда.
– Повезло им, – сказала мама.
По-моему, вообще-то ей было все равно.
– Картер, – сказала она.
Нед сделал свои дела. Я увидел, что из окна выглядывает Билли Кольт, и помахал ему рукой. Он играл за «Британию», и потому мне было приятно, что Нед сделал свои дела именно здесь. Правда, Нед в любом случае сделал бы свои дела именно здесь, даже если бы Билли Кольт играл за «Индию», но теперь мне почему-то казалось, что так Билли Кольту и надо.
– Картер, – сказала мама, – как у тебя настроение после того, как…
Нед рвался с поводка. Ему не терпелось двинуться дальше.
– После того, как…
– Нормально, – сказал я.
Мы подошли к лилейникам у другого столба. И Нед с ними расправился. Просто удивительно для такой мелкой таксы – расправился со столькими лилейниками.
– Нормально, – повторила за мной мама.
– Ты рада, что Дворецкий здесь? – спросил я.
Она кивнула.
– Пол появился в самый подходящий момент, правда?
Она назвала его «Пол». Ничего себе! «Пол».
– Он был бы нам очень полезен и во время прошлых командировок, – сказала мама.
Я кивнул.
– Но он как будто знал, когда он станет нам всего нужнее, – сказала она.
Я уставился на нее.
– Когда он станет нам всего нужнее, – повторил я.
Она кивнула.
– А что, Нед всегда так безобразничает в лилейниках?
И тут меня осенило.
В тот вечер после ужина я вытирал посуду, вымытую Дворецким. Без пиджака его видели, только когда он мыл посуду – ну и еще когда играл в крикет. Рукава белой рубашки засучены до локтей, запонки лежат на подоконнике. Жилетка по-прежнему застегнута на все пуговицы, а галстук, как всегда, в полном порядке.
– Вы всегда ходите в жилетке? – спросил я.
– В жилете, – сказал он. – Да, всегда.
– Вы знаете, кто такой Вирендер Севаг?
– Знаю ли я, кто такой Вирендер Севаг? – переспросил Дворецкий. – Молодой господин Картер, это равносильно вопросу, знаю ли я, кто такой Дональд Брэдмен[31].
Я вытер сковородку. На ужин были сосиски по-английски – поджаренные с картофельным пюре, и отскрести сковородку оказалось ой как непросто.
– Ну, значит, знаете.
– В 2004 году он набрал триста девять очков в матче против Пакистана – одно из величайших достижений, которые я имел честь видеть собственными глазами.
– Вы были на матче?
– Я был на тестовом матче, молодой господин Картер.
– В команде «Индия» я – Вирендер Севаг, – сказал я.
– Этому высокому стандарту нелегко соответствовать. Пожалуй, мы попозже высушим сковороду на горелке. Не могли бы вы переключиться на столовые приборы?
– Так почему же вы приехали к нам именно сейчас?
Дворецкий посмотрел на меня. Его руки все еще что-то нашаривали под водой в мойке.
– Молодой господин Картер, вы отличаетесь манерой задавать неожиданные вопросы в неожиданный момент, – сказал он.
– Потому что вы знали, что он не вернется?
Дворецкий глубже погрузил руки в мойку. Искал, что бы такое еще вымыть – и уйти от ответа.
– Это не гугли, – сказал я. – Простая подача без подвохов.
– Молодой господин Картер, – сказал он, – чтобы ответить на этот вопрос, пришлось бы… мне самому не верится, что я вот-вот произнесу это слово, но все другие кажутся слишком тусклыми… пришлось бы кое-что слить.
– Слить? Про кого?
– О ком. И для ответа на этот вопрос тоже пришлось бы кое-что слить.
– Когда вы узнали, что мой отец не вернется домой?
Дворецкий промолчал. Нашел в мойке два ножа и вымыл их. Передал мне.
– А знаете, – сказал я, – вы уже кое-что слили. Лучше скажите мне все как есть.
– Значит, вы хотите, чтобы я их сдал? – Лицо Дворецкого вдруг исказилось от ужаса. – Я только что произнес слово «сдал»?
Я кивнул.
– Таковы последствия жизни в Америке.
– Да ладно, это ерунда, – сказал я.
– Нет, это совершенно не «ерунда». – Дворецкий вытащил пробку из слива мойки, уставился на утекающую воду. Застегнул манжеты рубашки, надел пиджак. – Молодой господин Картер, – сказал он, – Дональд Брэдмен был выдающимся бетсменом, возможно, величайшим бетсменом в истории. Однако в качестве боулера он иногда выполнял короткие подачи[32] к ножному столбику, а некоторые считают это подлой и недостойной тактикой, как вы прекрасно знаете.
– Угу, – сказал я.
– Даже хороший и порядочный человек порой может опускаться до низких поступков.
– Что это значит?
– Это значит, что я определенно слил уже предостаточно. Полагаю, вас ждут домашние задания по математике?
– Значит, у него теперь новая женщина.
Дворецкий смолчал.
– Новая семейка?
– «Семейка» – это просторечие.
– Новая семья?
Дворецкий смолчал.
– Там, в этой дурацкой Германии?
Дворецкий еще раз заглянул в мойку. Нашел еще один нож, ополоснул. Передал мне, и я вытер нож полотенцем.
– А мама знает?
– Молодой господин Картер, у вашей матушки проницательный ум, а также сильный характер и любящее сердце. Что бы она ни знала, она держит это в себе.
– Как он мог найти себе новую семью?
– Как можно выполнять короткие подачи к ножному столбику?
– Это разные вещи.
– Да. Разные, – сказал Дворецкий.
– Так почему же вы не сказали мне раньше?
Дворецкий вымыл мойку.
– Правила хорошего тона, – заключил он. – Что ж, думаю, на сегодня хватит.
Я повесил полотенце на гвоздь. И сказал:
– Иногда вы хуже геморроя.
– Таков один из моих многочисленных талантов, – ответил Дворецкий.
19Йоркер
Йоркер – заковыристая подача. Боулер выполняет длинную подачу в сторону бетсмена, рассчитывая, что мяч после отскока пройдет под битой и поразит калитку.
Новость про крикетный матч разнеслась по всей школе Лонгфелло. Не знать было невозможно: входишь в вестибюль – а с лестничных перил свисает здоровенный британский флаг, а рядом с ним красно-синий транспарант с геральдическим львом – ну вот, опять львы – и надписью «ПРАВЬ, БРИТАНИЯ, МОРЯМИ».
Пока я стоял и смотрел, как флаг развевается на сквозняке – а сквозняк был оттого, что ученики входили в школу толпами, – ко мне подошел сзади Райан Мур. И сказал:
– Что, тори, любуешься?
Я посмотрел на него.
– Слушай, ты никогда не задумывался, каково было бы говорить о том, в чем ты хоть немножко понимаешь?
– Тори, – сказал он и пошел дальше.
– Ага, не задумывался! – крикнул я ему вслед.
Тут подошел Билли Кольт и тоже уставился на флаг.
– Когда «Индия» обставит вас на миллион очков, этот флаг покажется дурацкой тряпкой.
– Нет, Картер, где уж «Индии» обставить нас на миллион очков – мы сшибем все ваши калитки.
Я посмотрел на Билли.
– Вы живете иллюзиями, друг мой.
Билли поднял глаза к флагу.
– Интересно, от монархии болельщики будут?
Я тоже поднял глаза к флагу.
– Кребс с этим не смирится.
– Думаешь, у него где-то завалялся индийский флаг? – спросил Билли.
– А может, и завалялся – почем ты знаешь?
И тут на нас обоих упала тень.
– Если вы не собираетесь стоять здесь и петь «Боже, храни королеву», вам пора идти в вашу классную комнату, – сказал Дельбанко.
Билли Кольт запел. И допел аж до строчки «Пошли ей, Боже, ратные победы», и только тогда Дельбанко велел ему перестать.
Мы пошли в классную комнату.
– Эх ты, тори, – сказал я.
– А тот, кто обзывается, тот сам так называется, – ответил Билли Кольт.