Короче, это непросто.
Но угадайте, что случилось. В тот день я играл неплохо. С четвертого мяча поразил калитку Яна. С девятого – калитку Челла. А Хеттинга? Я подавал так, что он выбыл из игры, не набрав ни одного очка. Правда-правда. Это называется «утка»[33].
И тогда встал Карсон Кребс.
– А ну-ка, торопыга, – сказал он.
И пару раз невысоко взмахнул битой.
Я выполнил длинную подачу.
Он отбил мяч дальше, чем любой «Минитмен» из школы Лонгфелло смог бы бросить футбольный мяч.
Я выполнил подачу подлиннее.
Он отбил намного дальше, чем любой «Минитмен» из школы Лонгфелло смог бы бросить футбольный мяч.
Я выполнил короткую подачу.
И снова мяч был отбит намного-намного-намного дальше, чем любой «Минитмен» из школы Лонгфелло смог бы бросить футбольный мяч.
– Таким способом мою калитку не возьмешь, – сказал Кребс.
Я подал еще два мяча, быстро-быстро.
Он взмахнул битой так, словно вышел прогуляться, и улыбнулся: мячи просвистели мимо мид-оффа.
И тогда я подал йоркер.
Он выпорхнул из моей руки так, как надо.
Завертелся так, как надо.
Ударился о землю почти у ног Кребса и полетел к его калитке – как и должен лететь йоркер, если калитка настоящая.
Кребс ни на долю секунды не выпускал мяч из виду и отбил его каверам.
И улыбнулся мне:
– Не худшая попытка.
Я запулил два гугли, закрученные внутрь.
Их он отбил, по-моему, вообще одной рукой – в смысле, биту держал одной рукой, а не двумя.
И тогда я приготовился к следующей подаче. Ощупал мяч, пока не почувствовал, что держу его за швы именно так, как надо.
– Это тебе не поможет, – сказал Кребс.
Я несколько раз вскинул руку над головой.
– Все равно не поможет, – сказал Кребс.
Я начал разбег. Кребс покрепче взял биту прямыми руками.
И я присмотрел точку для отскока, и крутанул рукой, и подал мяч так быстро, как человек вообще в силах подать крикетный мяч, и выполнил самую длинную подачу в этот день, и в этот раз мяч полетел прямо к внешнему столбику калитки Кребса – полетел, не закручиваясь, и отскочил прямо у его ног.
Йоркер.
Самый настоящий йоркер.
Скажу только, что, когда перекладины свалились, я побежал назад к другой калитке, заскользил по траве на коленях, скинул рубашку, поиграл бицепсами и завопил так, словно мы только что выиграли чемпионат мира.
И что вы думаете? То же самое проделали все слипы и все каверы.
Все до одного.
Мы вопили, скинув рубашки, играли бицепсами – между прочим, на холодном ветру, и это кое о чем говорит.
А Карсон Кребс стоял у своей калитки, держа в руке перекладины, опираясь на биту, и улыбался.
– Парни, когда вам надоест, снова возьмемся за дело. Похоже, мы наконец-то нашли себе второго боулера.
Индийский флаг три дня развевался на ветру, и по нему как бы перекатывались пологие волны, а потом, поздно вечером, его кто-то снял.
Миссис Свитек не стала проводить расследование. Ведь она могла снова пользоваться флагштоком. Да и вычислить того, кто снял флаг, было бы несложно. Как и того, кто его поднял.
Но мистер Дельбанко, наш завуч, все равно ходил довольно хмурый, и, думаю, вовсе не из-за индийского флага. Думаю, его стал здорово раздражать крикет, в основном потому, что теперь все разговаривали только о матче «Британия» – «Индия». В последние недели октября в школе Лонгфелло всем полагалось бы разговаривать только о футбольных матчах «Минитменов». А теперь о футбольных матчах «Минитменов» вообще разговоров не было.
Например, утром в классной комнате на занятиях у миссис Хокнет, пока Дельбанко объявлял по радио, что в эту субботу «Минитмены» примут на своем поле «Сетонских барсуков».
– Значит, ты все время будешь на подаче? – спросила Патти Троубридж.
– Соперники встретятся в четырнадцатый раз, – сказал из репродуктора Дельбанко.
– Весь матч, – сказал я. – Мы с Челлом будем подавать по очереди, половину оверов – он, половину – я.
– На данный момент преимущество «Барсуков» над «Минитменами» составляет восемь к шести, – сказал Дельбанко.
– Оверов? – переспросила Патти Троубридж, как глупая шестиклассница.
– Овер – это шесть подач, – сказал я.
– Но в этом году наше нападение набирает в среднем двадцать четыре очка за матч, – сказал Дельбанко.
– А Кребс когда будет отбивать? – спросила Дженнифер Уошбёрн.
– По этому показателю мы на втором месте в своей конференции, – сказал Дельбанко.
– Он пока не решил, но, наверное, он выйдет третьим, – сказал я.
– И мы совершенно уверены, что «Минитмены» с разгромным счетом обыграют своих заклятых соперников.
– Но ведь, если он играет лучше всех, ему следовало бы выйти четвертым? – сказала миссис Хокнет.
– Итак, приходите поддержать свою команду. В десять утра вводим мяч в игру!
– Третий номер – самый важный, – сказал я. – К четвертому боулеры выматываются, а хорошенько их измотать – задача третьего бетсмена.
– А кто же будет отбивать первым? – спросила Дженнифер Уошбёрн.
– Приходите поддержать свою команду!
– Кребс нам пока не сказал, кого из бетсменов выставит первым. Возможно, первым будет Челл, а вторым Бриггс.
– Приводите родных!
– В эту субботу? – спросила миссис Хокнет.
– В эту субботу! – сказал мистер Дельбанко. – В десять. Не забудьте!
– В эту субботу, – сказал я. – В восемь.
– Вперед, «Минитмены»! – крикнул мистер Дельбанко.
– Я приду, – сказала миссис Хокнет.
Скорее всего, в восемь утра в субботу она будет на трибунах одна-одинешенька. И все же приятно знать, что на матч придет твоя классная руководительница.
Наверное, тут тоже не обошлось без правил хорошего тона.
21Флай-слип
«Флай-слип» – позиция полевого игрока в крикете. Флай-слип стоит дальше, чем обычный слип. Его задача – ловить так называемые «глубокие мячи», чтобы противник не набрал несколько очков сразу.
Шла последняя неделя перед матчем. В среду после тренировки меня встретил Дворецкий и отвез домой на Баклажане. Тренировка была напряженная: мы с Челлом подавали поочередно, а в свободное от подач время я отбивал мячи, перебегал между калитками и играл в поле на позиции слипа. Устал так, как только может устать крикетист из команды «Индия», и не сказать, чтобы очень уж предвкушал прогулку с Недом вокруг квартала. И потому, когда мы въехали в ворота и я увидел на крыльце Энни с Недом на поводке, у меня мелькнула мысль, что, может быть, в жизни все-таки есть справедливость.
Но Дворецкий был другого мнения.
– Молодой господин Картер сопроводит Неда, – сказал Дворецкий, когда мы вылезли из машины.
– Я не против его выгулять, – сказала Энни.
Я посмотрел на Дворецкого.
– Я согласен.
– Я могу его выгулять, – сказала Энни.
– Она может его выгулять, – сказал я.
– Как правило, мисс Энн, молодые леди не…
Энни уперла руки в боки и посмотрела на Дворецкого Супервзглядом. Правда-правда.
– Мистер Боулз-Фицпатрик, мы живем в Америке.
Он посмотрел на нее. На меня. И опять на нее. И, наконец, сказал:
– Да, мы в Америке. Мы оба сопроводим вас.
Я-то надеялся совсем на другое.
Но мы пошли ее сопровождать.
Наверное, со стороны это была просто умора: три человека выгуливают одну таксу мимо зелено-бурых азалий Кечумов, мимо зелено-бурых рододендронов Бриггсов, мимо зеленого падуба Роккаслов с россыпью красных ягод, мимо засохших петуний Кертджи; доходят до ворот Билли Кольта и ждут, пока Нед сделает свои дела, а потом еще ждут у лилейников – уже пожелтевших, конец октября все-таки, – пока Нед делает то, что ему позарез надо сделать.
А пока Нед делал то, что ему надо было сделать, Энни посмотрела на меня и спросила:
– Папа не вернется домой?
Меня начало мутить. Казалось, вот-вот стошнит. Как будто я такса.
– Мама говорила с тобой о папе? – спросил я.
– Он не вернется? – опять спросила Энни.
– Ты лучше поговори с мамой, – сказал я.
– Молодой господин Картер, – сказал Дворецкий. Таким голосом, который слышишь разве что в тихих снах. – Мисс Энн задает своему старшему брату вопрос.
Я посмотрел на Дворецкого.
– Вы все слили.
– Она просит старшего брата сказать ей правду, – сказал он.
Нед расправился с лилейниками.
В Голубых горах в Австралии вы бы даже не обратили внимания на лилейники наподобие тех, которые растут у ворот Билли Кольта. В Голубых горах в Австралии у всех растений здоровенные листья, и все они затеняют друг дружку, и с них все время капает вода, потому что то и дело случаются тропические грозы, и заросли там такие густые, что вряд ли продерешься, даже если попробовать. Такие густые, что под ними почти не видно земли.
В Голубых горах в Австралии Нед потерялся бы в один момент, едва сойдя с тропы. И как знать, что за змеи шуршат в низкой траве, поджидая его? В Голубых горах в Австралии почти все змеи, поджидающие, пока ты сойдешь с тропы, ядовиты. Один укус – и ты не успеешь добраться живым до домика лесника. Просто не доживешь, и точка.
Надо следить за всем повнимательнее, потому что в Голубых горах в Австралии есть то, чего ты просто не можешь разглядеть. И то, что ты, будь твоя воля, и разглядывать бы не стал. И то, о чем ты, будь твоя воля, говорить не стал бы.
– Он не вернется? – спросила Энни.
– Да, – сказал я. – Он не вернется.
Дворецкий взял у Энни поводок, а Энни обхватила меня руками, прижалась лбом к моей груди и заревела.
И никак не унималась.
Мы там очень долго стояли – так долго, что Нед решил еще раз сходить в лилейники.
А когда он собрался сходить в них третий раз – вот сколько мы там простояли, – Энни подняла глаза и спросила:
– Мы сделали что-то не так?
Я посмотрел на Дворецкого.
– Мисс Энн хочет услышать от вас правду, – сказал он.