– «Аса Роботроида» показывают только по утрам в субботу.
– Но здесь это, по-видимому, никого не волнует, – сказал Дворецкий, обводя рукой трибуны.
– Значит, они не остолопы, – сказала Эмили.
Дворецкий наклонился к ней.
– Вы совершенно правы, моя дорогая. А вот и мяч. Позвольте, я покажу вам, где встать, а ваш брат будет отбивать.
И я пошел отбивать и отбил четыре подачи, потому что Эмили сказала: первые три не считаются, потому что мячи ко мне катились, а не летели. Я сделал несколько шагов в ее сторону, и четвертый мяч все-таки долетел до меня, и я отбил его Кребсу, а он вернул мяч в игру и поклонился Эмили – правда-правда, поклонился, и Эмили так обрадовалась, что, будь она таксой, ее бы стошнило. А потом я взял ее за руку и отвел на трибуну к маме, и ей аплодировала вся трибуна.
А на трибунах было полно народу – правда-правда.
Я наклонился к Эмили.
– Ну как, ради этого стоило есть овсянку?
Она кивнула.
Я увидел миссис Хокнет, и миссис Врубель, и мистера Соласки, и мистера Баркеса. И миссис Свитек, наша директриса, тоже пришла – в белом свитере. И, по-моему, почти все шестиклассники, и, наверное, почти все восьмиклассники, и даже некоторые семиклассники. Но были и другие, куча народу, и мне почему-то кажется, что они пришли не только заранее занять хорошие места и переждать до матча «Минитменов». Папы и мамы, бабушки и дедушки, маленькие дети. Один малыш, перегнувшись через поручни, махал руками и кричал: «Ура!» – похоже, ему ужасно хотелось к нам на поле. А еще пришли два старичка в белых свитерах, при полном параде – наверно, бывшие крикетисты. Пришли родители Билли Кольта, и знакомые девчонки Энни из пятого класса, и Сара Биксби – она во все горло кричала: «Вперед!» – и Патти Троубридж – она помахала мне рукой, и Дженнифер Уошбёрн – она помахала рукой Кребсу, но он не заметил… И даже – вы не поверите! – приехала съемочная группа с канала «Ю-зет-зет-эн»: они тянули длинные кабели и возились с двумя телекамерами.
– Нас покажут по телевизору? – спросил я.
– Смотря сколько сегодня будет других новостей, – сказал оператор.
Я сказал Дворецкому – он как раз надевал шляпу, белую, под цвет рубашки (ох, вот кто точно рисковал отморозить задницу), – что матч покажут по телевизору.
Он глянул на камеры.
– Возможно, даже взамен вашего великого «Аса Роботроида», – сказал он.
– Мечтать не вредно, – сказал я.
Дворецкий вручил мне столбики.
– Молодой господин Уильям сейчас подойдет. Препоручить вам двоим установку калиток? На линиях с отметкой «тридцать девять ярдов», пожалуйста. Если уж играть, то почему бы не ровно посередине поля?
И я взял столбики, а перекладины вручил Билли Кольту, и мы пошли к линиям с отметкой «тридцать девять ярдов» и начали забивать столбики в грунт, и вся толпа как-то притихла: зрители то ли пытались догадаться, что мы делаем, то ли ждали, что прибежит Дельбанко и забьет нас самих в грунт по уши.
Но когда мы установили столбики и положили на них перекладины, толпа захлопала в ладоши, словно мы сделали что-то необыкновенное, и Билли Кольт поклонился, совсем как Кребс, и толпа обезумела от восторга.
– Ты чего кланяешься? – спросил я.
– Они хлопают команде «Британия», – сказал Билли Кольт.
– Да ладно! Они хлопают, потому что мы установили столбики.
Он опять поклонился. Ему опять зааплодировали.
– Очень скоро они будут хлопать «Британии», – сказал он.
– Спустись с небес на землю, – сказал я, и мы пошли обратно к Дворецкому и к команде восьмого класса по кроссу, только теперь эти восьмиклассники были командами «Индия» и «Британия». Все были в белых свитерах, и Кребс размахивал битой над самой землей, и Сингх неспешно подавал своему викеткиперу баунсеры[34], а остальная «Британия» для разминки совершала короткие перебежки, и по-моему, все мы чувствовали кожей, что на нас смотрят зрители и направлены телекамеры, и все мы слышали, как малыш кричит «Ура!», и теперь малыша придерживал его папа, чтобы он не перевалился через поручни, и все мы подметили, что два старичка в белых свитерах не сводят с нас глаз, и тут старички вскочили, и, наверное, если бы мы их позвали, они стали бы нашими капитанами.
Да, они наверняка бывшие крикетисты.
А этот малыш! Он бы все отдал, чтобы стать крикетистом, – по нему видно. И Карриэр тоже все бы отдал…
Да, он совсем как Карриэр.
Дворецкий и Крозоска поманили нас к себе, и мы сгрудились вокруг них. Ветер свистел, точно в Голубых горах, и я, глянув на трибуны, пожалел, что у меня нет пледа: вот бы закутаться в плед, как мама, Энни, Шарли и Эмили.
– Рад видеть, что все вы надели белую форму, – сказал Дворецкий, – и никто не поддался соблазну облачиться в пижамы по нынешней моде.
– А кто играет в крикет в пижамах?
– Варвары, молодой господин Уильям. Что ж, приступим. Мистер Крозоска и я будем арбитрами, высшими судьями матча, – сказал Дворецкий. – Сетовать на наши решения и не соглашаться с ними – это некрасиво и неучтиво, и, следовательно, на нашем питче ничего подобного не будет. Есть возражения? Что ж, превосходно. Моя обязанность – надзирать за жеребьевкой, подсчитывать очки, проверять, что бетсмены добежали до криза, – молодой господин Бриггс, вы порой относитесь к этому вольно, так что остерегайтесь, я буду беспощаден. Я также должен давать сигнал о возвращении мяча в игру, реагировать на все обращения к судье и фиксировать все нарушения дисциплины – но таковых нарушений, джентльмены, не будет. Бетсмены, вы будете вовремя защищать калитки, а вы, боулеры, будете подавать без долгих заминок. Мы сыграем только один иннингс – матч будет сокращенным, так как с десяти утра поле понадобится «Минитменам». У нас хватит времени на шесть оверов для каждой из сторон, по шесть подач в овере. Число филдеров сокращено до семи на команду. Безусловно, это означает, что наш матч не соответствует традициям. Тем не менее мы – господин Крозоска и я – ожидаем, что на этом матче обе команды будут играть самозабвенно и с полной отдачей.
Мы закивали и сгрудились теснее – в основном чтобы укрыться от ветра.
– Для начала бросим жребий. – И Дворецкий вручил Сингху монету.
– Что это? – спросил Сингх.
– Фунт стерлингов, – сказал Дворецкий. – Будьте любезны подбросить монету так, чтобы в воздухе она перевернулась, и скажите «Орел» или «Решка». Угадавшая команда отбивает первой.
– А как я разберу, где орел, где решка?
– Догадаетесь по величественному профилю королевы.
Сингх подбросил монету и крикнул: «Решка!», и мы все смотрели, как падает монета, и Дворецкий объявил: «Решка!», и команда «Британия» радостно завопила, и Хоупвелл с Брайеном побежали к своим калиткам, а Кребс расставил филдеров – викеткипером был Стив Ян, – а потом протянул мяч мне и сказал – правда-правда, так и сказал: – Помни, это крикет. Будь повнимательнее.
И вдруг на футбольное поле школы Лонгфелло прошмыгнул между трибунами ветер и стал безобразничать у линий с отметками «тридцать девять ярдов». Он охотился, и шуршал в траве, и рыскал вокруг, а потом принялся кусаться – так и метил в наши белые свитера, словно нарочно хотел отморозить нам задницы.
Тот самый холодный сырой ветер, который начинает дуть перед австралийской тропической грозой.
Я посмотрел на трибуны. Папа малыша закутал его в плед, а малыш все кричал и кричал: «Ура!», и его папа тоже кричал, крепко держа сына.
И в эту самую минуту я почувствовал, как надо мной нависли Голубые горы.
Что ж, так я и знал, что рано или поздно это случится.
24Следжинг
К «следжингу» прибегает кто-нибудь из филдеров. Следжинг заключается в том, что игрок – иногда беззлобно, а иногда агрессивно – осыпает бетсмена насмешками и придирками, чтобы отвлечь. В такой ситуации задача бетсмена – сосредоточиться и не дать себя отвлечь.
Я оказался там.
В Голубых горах в Австралии.
Я весь промок и замерз, а ветер усилился, а отец расшвырял мой костер и теперь стоял на коленях у костра, который разжег сам, – стоял, подкладывал ветку за веткой. От костра уже потянуло теплом. Потом отец стал подкладывать сучья побольше, и маленькие веточки затрещали, и отец протянул руки к огню.
И сказал:
– Видел?
– Да вроде, – ответил я.
– Да вроде?
Долгое затишье. Белые птицы совсем разорались.
– Карриэру бы тут очень понравилось, – сказал я.
Да, Карриэру бы очень понравилось. И костер, и деревья, и палатка, и голубой воздух, и птицы – все-все-все.
– И Максу тоже, – сказал отец, засовывая в костер еще один сук.
Я посмотрел на него.
– Максу?
– Карриэру, – сказал он. – Я хотел сказать «Карриэру».
И потянулся за новым суком.
– А кто это – Макс?
– Один мальчик, я познакомился с ним в увольнении. Я его пару раз брал в походы, вместе с его мамой. Ты прав. Карриэру бы тут очень понравилось.
– Угу, – сказал я.
– Скоро понадобится набрать еще дров, – сказал он.
Меня затрясло.
Меня трясло от злости.
Потому что Карриэр…
Потому что отец…
Потому что все, что я в себе ношу, вот-вот выплеснется наружу и я не могу этому помешать.
– Молодой господин Картер, час пробил.
– Молодой господин Картер, калитка в вашем распоряжении.
Я почувствовал, как зеленый шарик в кармане становится горячим-горячим.
Шарик Карриэра.
А Карриэра больше нет.
Я стиснул крикетный мяч.
– Разминка обычно способст…
– Знаю, – сказал я. – Хорошо-хорошо. Знаю-знаю.
Дворецкий попятился на два-три шага. И сказал:
– Ваш викеткипер готов к игре.
– Знаю, – сказал я.
На разминке первый мяч, который я подал Яну, долетел до него без отскока. Если вы позабыли правила, я вам скажу, что это плохо.
Второй мяч ударился о землю, чуть не задев щиколотку Яна.
Ян посмотрел на меня в легком обалдении.