О Господи, как она устала. Грейс даже не могла припомнить, когда так уставала. Ей хотелось положить голову на стол и уснуть. Вместо этого она обернулась и заставила себя сконцентрировать внимание на словах, которые сыпались изо рта Эдди, как град в бурю.
— В ловушке? Да что ты знаешь, черт возьми, что такое оказаться в ловушке? Ты не хочешь слышать слово «фригидная»? Я же не хочу слышать, что ты «в ловушке»! Я знаю, чего ты хочешь от меня! Ты хочешь, чтобы у тебя было все, а я тихонько приходил и уходил, не надоедая тебе!
Его лицо странно исказилось. Глаза казались красными и влажными, почти как если бы он собирался заплакать.
Она покачала головой:
— Это совсем не то, что я…
Он оборвал ее прежде, чем она успела объяснить, чего хочет:
— Я делал именно то, чего от меня ждали с самого детства! — выкрикнул он. — Школа, спорт, работа, эта проклятая ферма Уилера… Все! Меня не волнуют скачки! Но я присутствовал на всех проклятых соревнованиях! Ты скажешь, чего же я хотел для себя в этом браке? Женщину, на которой женился! Она любила танцевать! Она любила развлекаться! Она любила трахаться! И меня! Где она? Куда она исчезла? Я совершенно один!
А потом он действительно заплакал… тяжелые, душераздирающие всхлипы вырывались из такой глубины, куда он никогда не заглядывал прежде.
— Ты не любишь меня! Тебе до меня нет дела! Это очевидно! Ты думаешь, я не знаю, что если бы все начать сначала, то ты не выбрала бы меня? Скажи, Грейс, ты когда-нибудь любила меня? Я ведь не один из тех парней… я хочу любить кого-то. Ты даже не знаешь меня. Я — хороший парень…
Его плечи тяжело поднимались и опускались, и он закрыл лицо руками, продолжая безудержно всхлипывать. Грейс стояла, наблюдая за ним, замерев от горя и чувства вины.
— Эдди… — Она встревоженно смотрела на него. — Эдди, я сделала нечто ужасное. Я пыталась…
Он вытер глаза рукавом:
— Забудь об этом, Грейс. Это не имеет значения…
— Нет, нет, имеет! — Она подошла к нему.
— О Господи! Мне плохо, — вдруг сказал он.
— Эдди, думаю, нам надо поехать в больницу, — прошептала она.
Он взглянул на нее с беспомощным выражением раненого зверя.
— В рыбе было кое-что, — пробормотала она.
— Что? Что ты говоришь? — Он непонимающе покачал головой.
Она склонилась над ним, чтобы помочь ему сесть на стул.
— Я пыталась…
Внезапно его вырвало на нее.
— О Боже, — простонал он.
Ударившись в панику, она закричала:
— Пошли! Нам надо… я думаю, тебе надо промыть желудок!
— Кажется, меня и так выворачивает наизнанку! — Он согнулся пополам, схватился за живот и изверг очередной поток рвоты.
— О Боже! Пошли! — уговаривала она, хватая его за руку. Он шагнул вперед, изрыгая вонючую зеленую жидкость, заливая ею себя, пол, руки и ноги Грейс.
— Сука! О Господи! Ты убила меня! — простонал он. Она пришла в ужас, а вдруг он прав. Казалось, он не сможет прекратить изрыгать липкий зеленый поток частично непереваренного желудком ужина.
Она встала на колени рядом с ним и обхватила его рукой за шею.
— О Господи, — завыла она. — Что я наделала?
Джорджия почти никогда не видела более печального зрелища, чем вид ее дочери, забившейся, как испуганный ребенок, в дальний угол кабинета неотложной помощи. Когда Джорджия поспешила ней, Грейс тщетно пыталась отскоблить пальцем засохшие пятна рвоты с блузки. Ее покрасневшие глаза опухли от плача, а слезы оставили белые полосы на бледном лице.
— Посмотри на себя! — воскликнула Джорджия. — С ним все в порядке?
Грейс кивнула. Стыдясь встретиться взглядом с матерью, она опустила голову и отвернулась. За тот час, что прошел после того, как она поспешно привезла Эдди в больницу, она уже успела поразмышлять о себе и решить, какой она ужасный, плохой человек.
— Ради Бога, что на тебя нашло? — осуждающе спросила Джорджия. — Как ты могла послушать совета этой глупой старухи?
Грейс боялась, что может снова расплакаться, если попытается заговорить, поэтому закусила губу и ничего не сказала. Она знала, что заслуживает осуждения, но неодобрение матери было для нее почти самым худшим наказанием, какое она только могла представить. Грейс затаила дыхание, ожидая неминуемой нотации. Но Джорджия удивила ее. Вместо того чтобы бранить дочь, мать достала носовой платок и приложила к лицу Грейс, как делала, когда та была маленькой.
Даже лекция, пусть самая суровая, не могла бы больше унизить ее. Грейс отпрянула, отвергая подобную помощь, что лишь заставило Джорджию добиваться победы над дочерью. Без дальнейших слов она рванула Грейс со стула, потащила в туалет и включила горячую воду.
— Мама… — со слезами запротестовала Грейс.
— Без всяких «мама». Ты выглядишь совершенно ужасно, девочка. — Джорджия сунула платок под кран. Но прежде, чем она смогла начать очередную атаку на Грейс, дочь выхватила у нее платок.
— Правильно, мама! Я ужасная! Посмотри на меня, — закричала она. — Я — преступница! Я — позор! Я — неудачница!
Джорджия приехала в больницу, готовая ко всему, только не к такому театральному самобичеванию.
— Грейс, — с упреком в голосе произнесла она. — Не говори так! Ты — не такая!
— Нет, такая! Я уезжаю и забываю своего ребенка. Я неудачница во всем! С Эдди, в отношении самой себя, во всем! Я ничего не добилась в жизни! — причитала Грейс. — Ничего!
Джорджия была в ужасе, что ее дочь могла испытывать такую жалость и такое отвращение к себе, совершенно забыв о реальности. Как будто в мозг Грейс вселился дьявол, заставляющий ее изрыгать самую ужасную чушь. Джорджия просто не могла слышать ни слова больше.
— Сейчас же возьми себя в руки! Думаешь, ты — единственная женщина, когда-либо проходившая через подобное? Ну уж нет! Но есть такое понятие, как чувство собственного достоинства, о котором тебе стоило бы помнить.
— К черту достоинство, мама! — воскликнула Грейс.
Джорджия порывисто вздохнула. Почему ее дочери так упорно используют такие выражения?
— Грейс, язык конюхов не сделает тебя сильнее.
Но это только еще больше подстегнуло Грейс, которая теперь чуть ли не плевала ей в лицо:
— К черту, к черту, к черту! — Она выскочила из туалетной комнаты.
Джорджия, моральные устои которой требовали вести себя, как подобает истиной леди, особенно в общественных местах, выбежала следом за ней, крича:
— Ты просто не в себе! Слышишь, что я говорю? Тебе следует подумать о дочери! Ты хочешь, чтобы она увидела такое? Ты этого хочешь?
Она схватила Грейс за плечо и сильно, резко встряхнула ее.
— Вот, что я скажу тебе, — произнесла Джорджия, продолжая крепко держать Грейс. Она понизила голос и сделала из ряда вон выходящее признание: — У меня тоже были свои неприятности. Это случилось очень давно, и я никогда не собиралась обременять вас моими проблемами. Но если бы вам когда-нибудь пришлось узнать о них, то мне хотелось быть уверенной, что вы, мои дочери, будете гордиться тем, как я справилась с ними.
Грейс вырвалась от матери и уставилась на нее с явным недоверием. Она знала, что для Джорджии болезнен даже намек на раскрытие тщательно хранимой семейной тайны. Но, поскольку мать сама заговорила об этом, Грейс имела право на корректировку ее абсурдных концепций, особенно если Джорджия стремилась представить себя как пример для подражания.
— Гордиться? Ты сошла с ума? Почему, черт возьми, нам следует гордиться тем, что ты закрывала глаза на то, что творилось у тебя под самым носом? — крикнула Грейс.
— Ради Бога, о чем ты говоришь? — гневно прошептала Джорджия. — Никогда, ничего не «творилось под самым моим носом»!
— О, ну, давай! — усмехнулась Грейс. — Господи, мама, но ведь ты была там! Как насчет миссис Причетт? Энни Причетт! Ты хочешь мне сказать, что не знала о ней?
Джорджия нахмурилась, пораженная безрассудностью Грейс. Она хотела признаться, что в ее браке были определенные… проблемы. Но Грейс переступила черту той сферы, которая ее не касалась и о которой она ничего не знала.
— Энни Причетт — друг нашей семьи! Послушай, Вилли всегда любил пофлиртовать, и от него исходит определенное очарование, которое женщины находят весьма привлекательным, — решительно произнесла мать, надеясь, что у Грейс хватит разума понять, что она больше не желает обсуждать эту тему.
Грейс округлила глаза:
— О Боже, мама!
— У тебя чересчур разыгралось воображение. Нет, Энни Причетт — подруга твоего отца. И все! — настаивала Джорджия.
— Мама, она была лишь одной из многих. И не говори мне, что ты не знала! Он стал легендой, крича об этом на всех углах, — прошипела Грейс. — А твое категоричное отрицание вовсе не заставляет меня гордиться тобой! Каролина, по крайней мере, будет знать, что я не была половой тряпкой, о которую Эдди мог вытирать ноги или переступать через нее! Как ты могла подумать, что я буду тобой гордиться?
Едва эти слова вырвались у нее, Грейс увидела по лицу Джорджии, что она всадила нож в сердце матери. Джорджия широко раскрыла рот, безмолвно выражая состояние шока, слишком глубокого, чтобы высказать это вслух. Она качала головой из стороны в сторону, как бы отрицая возможность даже доли правды в словах Грейс. Затем мать выхватила носовой платок из руки Грейс, сунула его обратно в сумочку и бросилась вон из комнаты.
— Мама, подожди! — крикнула Грейс.
Она поспешила за матерью в коридор, но было поздно — Джорджия влетела в переполненный лифт, двери которого уже закрывались, но Грейс успела заметить, что у матери по щекам текут слезы.
Грейс устало прислонилась к стене и закрыла лицо руками. Что она наделала? Сначала с Эдди, теперь с собственной матерью… Она на самом деле стала монстром, отравляющим жизнь любимых людей своей злобой. Грейс глубоко вздохнула, попыталась привести лицо в более или менее нормальный вид и пошла узнать, как там Эдди.
С порога его палаты она не могла сказать, спит он или нет. Его глаза были закрыты, а лицо казалось ужасно бледным. Он дышал настолько тихо, что грудь почти не вздымалась. Но доктор заверил ее, что Эдди не умрет, хотя это был один из самых тяжелых случаев пищевого отравления за всю его врачебную практику.