Она предупреждающе взглянула на Улу и Эмму Рэй, когда Каролина проскользнула на кухню за столовыми приборами.
— Ложки кладут справа или слева? — спросила она бабушку.
Стремясь поскорее возобновить дискуссию, женщины ответили хором: «Справа».
— И чтобы Грейс так опозорила себя! — воскликнула Джорджия, когда Каролина вышла из кухни. Она достала хлеб и принялась укладывать кусочки в тостер. — Мне просто невыносима эта мысль! О Господи, что нам теперь делать?
Эмме Рэй казалось, что семья ничего не сможет сделать, а Грейс будет чувствовать себя еще хуже, чем сейчас. Ее сестра была не первой женщиной на свете, выставившей себя на посмешище на публике, и уж конечно, не последней. О ней поговорят неделю или две, пока кто-нибудь еще не совершит что-нибудь более сногсшибательное, безумное или недозволенное, и тогда все забудут о Грейс Бичон.
Но Джорджии этого не понять.
— Как бы там ни было, я уверена, что все бесполезно, — заявила Эмма Рэй.
Ула помахала ложкой в ее сторону.
— Мисс Остроумие.
— Ну, я возвращаюсь туда. С нее, пожалуй, достаточно. — Эмма схватила кусок кофейного кекса, испеченного Улой, и ушла.
Джорджия снова подошла к окну и увидела, как Вилли вышел из вагончика. Он и Эмма Рэй пересекали двор навстречу друг другу, как пара гангстеров с Дикого Запада в полнолуние — две родственные души, слишком похожие друг на друга, что было к лучшему, как иногда казалось Джорджии. Они чуть не прошли мимо друг друга, не сказав ни слова, встретившись на полпути между домами, но затем все же остановились.
Джорджия уставилась на Улу:
— О Господи. Что-то сейчас будет.
Эмма Рэй устремила взор на точку на горизонте справа от лица отца:
— Ты вправил ей мозги? — спросила она.
— С ней все будет в порядке, — произнес Вилли, глядя под ноги и вырывая ботинком ямку в земле.
— Она объяснила, что произошло?
Вилли пожал плечами:
— Просто поссорились.
Эмма фыркнула. Как всегда, ей предоставлялось уточнить, что случилось:
— Эдди ухлестывает за какой-то бабенкой, объяснила она на наиболее понятном отцу языке.
Она внимательно наблюдала за выражением его лица, но он даже не моргнул глазом.
— Это точно? — поинтересовался он, продолжая изучать землю под ногами.
— Угу, — ответила она.
— Ладно. Увидимся в полдень, — сказал он.
Эмма Рэй обернулась и проследила, как он возвращается в свой дом. Она знала, что судьба дочерей его волнует. Она уже давно поняла это. Вопрос заключался только в том, когда он сам признается в этом?
— Мне казалось, мы решили, что сначала я поговорю с ней, — проворчала Джорджия.
Вилли, тяжело ступая, вошел на кухню.
Он ухмыльнулся и чмокнул ее в щеку:
— Ну, значит, я тебя обманул, — сказал он, направляясь в столовую завтракать; ему казалось, будто он проделал дневную работу.
— Я серьезно, Вилли!
Она шлепнула его по спине, когда он проходил мимо нее. Невозможно было остановить мужа, если уж он что-то задумал. Ее Вилли неисправим. Всегда был. И всегда будет таким. А другим он был бы ей не нужен.
Телефон в кабинете Грейс прозвонил трижды, прежде чем она нашла в себе силы ответить на звонок. Она нажала на кнопку громкоговорителя.
— Фирма Кинга, — сказала она и подперла голову руками.
Комнату наполнил голос ее лучшей подруги, звучавший с некоторым отчаянием:
— Грейс, это Люси. Я пыталась приготовить этот проклятый ореховый крем, но он выглядит странно.
— Как? — автоматически переспросила Грейс. Люси не являлась хорошей актрисой. Должно быть, известие о ее стычке с Эдди еще не разнеслось по всему городу, а то Люси спрашивала бы вовсе не о креме.
— В крупинку и весь расслаивается.
У Грейс болела голова, а в горле, казалось, застрял ком величиной с арбуз. Она не спала почти всю ночь. А когда наконец вырубилась, ей приснилось, что Эдди арестован за то, что украл Выкупа и продал его девице в красном креповом костюме.
Но жизнь не остановилась только из-за того, что Эдди сошел с ума.
— Там говорится: «Масло должно размягчиться до сметанообразного состояния, потом добавить сахар».
— Я это сделала, — отозвалась ее подруга.
Люси славилась множеством чудесных талантов, но выпечка не входила в их число.
— Ты растопила масло в микроволновой печи?
За этим вопросом последовала долгая пауза. Грейс чуть не рассмеялась и, нарушая молчание, спросила:
— Так ты растопила масло или нет?
— Черт! — только и ответила Люси.
— Начни сначала, — посоветовала ей Грейс.
Люси громко и скорбно вздохнула.
— Пока, — сказала она.
Грейс повесила трубку и вздохнула так же, как Люси. Если бы сейчас ее самой большой проблемой являлся распадающийся на крупинки крем! Хотелось перезвонить Люси и спросить, что она знала об Эдди и не рассказывала ей. Но гордость не позволила Грейс набрать номер. Она не была готова услышать, даже от Люси, что он жил, подтверждая свое прозвище, данное ему в колледже.
Грейс выглянула в окно. Хэнк тренировался на Выкупе, который длинными, мощными скачками брал один барьер за другим. Через открытую дверь кабинета она слышала, как отец беседует с Джеми Джонсоном, которого она знала по его предыдущим приездам на ферму и по другим состязаниям за Главный приз.
— Этот конь — славный малый. Это точно, — с явным воодушевлением сказал Джеми.
— Не волнуйтесь за него, — отозвался Вилли.
Грейс покачала головой. Вилли во многом был не прав: во-первых в последний момент нашел замену Выкупу, который мог бы задать темп и заставить бежать коня Джеми во весь опор, чтобы оправдать затраты на него, во-вторых, обвинял ее, а не Эдди.
— Милая? — Как бы избавляя ее от тяжелых размышлений о Вилли, в дверях неожиданно появилась Джорджия с несколькими учетными и бухгалтерскими книгами в руках. — Привет. Я подумала, что мы могли бы немного позаниматься этими книгами, пока здесь не началась суматоха.
Грейс ожидала появления матери. Она удивилась бы, если бы та не пришла. Но сейчас она меньше всего нуждалась в подбадривающем разговоре с Джорджией:
— Мама. Сейчас неподходящее время. — Она указала на кучу бумаг на своем столе. Все заявки надо до пяти представить в комитет по организации соревнований.
— Ну, тогда просто дай мне счета, и я их сама заполню. — Джорджия села и попыталась сделать вид, что она совершенно не волнуется за дочь.
— Мам…
Голубые глаза Джорджии наполнились слезами:
— Милая, он просто поскользнулся, — заговорила она.
— Мама, пожалуйста, я не хочу говорить с тобой об этом!
— Милая, это случается и в самых благополучных семьях. Это не значит, что он не любит тебя. С решением, которое ты примешь сейчас, тебе придется жить до конца своих дней. И Каролине тоже.
Грейс взяла ручку, надеясь, что Джорджия поймет намек и уйдет. Она не могла слышать речей в защиту Эдди. Не теперь… не от собственной матери. Достаточно того, что Вилли встал на его сторону. Но от матери она ожидала другого.
— Ты закончила? — холодно спросила она.
Джорджия не желала отказываться от своей миссии. Продолжая прижимать к себе учетные книги, она наклонилась вперед через стол:
— У тебя ребенок, который любит своего папу. И он любит ее. И видит Бог, ты не можешь допустить, чтобы это все разрушилось из-за того, что он слегка поскользнулся. Да, он оступился, и каким бы безумием тебе это ни казалось, именно ты должна помочь ему подняться.
— Я не верю своим ушам… — Грейс зажала уши руками, как маленькая девочка, не желающая слушать лекцию матери, произносимую из самых лучших побуждений. Она вздохнула с облегчением, когда ее мать встала, собираясь уходить. Но Джорджия еще не закончила.
— И скажу тебе кое-что еще, — добавила она. — Ты вела себя так, что все будут долго говорить об этом. Ладно, пусть говорят, но с данного момента это — чисто семейное дело. Просто держи голову высоко и улыбайся. Не доставляй им удовольствия. Если тебе захочется поговорить, приходи ко мне.
Она стояла посреди комнаты, ожидая ответа Грейс. Но та была слишком сердита, чтобы говорить. Она плотно сжала губы, боясь того, что может сорваться у нее с языка. Ее родители поставили все с ног на голову, выходит, это она плохо вела себя. Какая несправедливость! Всю свою жизнь она была хорошей девочкой и делала то, чего родители ждали от нее. Они предъявляли к ней высокие требования, и она удовлетворяла их вновь и вновь. Но неужели на сей раз она не заслужила их преданности и понимания?
Джорджия улыбнулась:
— Мы займемся документами в другой раз. Я люблю тебя, милая, — сказала она и затем наконец удалилась.
День все тянулся и тянулся. Грейс казалось, что он никогда не кончится. Каждый раз, когда звонил телефон, она была уверена, что это звонит Эдди, чтобы извиниться. Но всякий раз это оказывался кто-то другой, и она даже не знала, радует ее или огорчает, что на другом конце звучит не его голос. Неужели это не волнует его? Неужели она так мало значит для него, что ему даже не хочется попытаться помириться?
Ей хотелось плакать и кричать, предаваясь боли, но бланки для соревнований надо было заполнить к концу дня, и никто, кроме нее, не мог этого сделать. Она проглотила аспирин от головной боли и заставила себя сосредоточиться. Различные шумы — фырканье лошадей в стойлах, оклики конюхов, голос отца, показывающего Джеми конюшню, — слились в монотонный гул, когда она с головой зарылась в бесконечные, притупляющие мозг вопросы бланков.
Она закончила как раз вовремя, чтобы успеть отвезти бланки заявок в штаб по организации соревнований, включая и заявку на участие Выкупа. Она рискнула пойти наперекор желаниям Вилли, но у нее еще оставалось время, чтобы заставить его изменить свое мнение. Ее не очень-то волновало, рассердится он на нее или нет. Что он может сказать хуже того, что уже сказал сегодня утром?
Только она вернулась в дом Эммы Рэй и пошла взять стакан воды, как услышала крик сестры из гостиной.