Все это приводило к одной мысли. Очень неприятной.
Нет у Норберга никаких чувств ко мне. Нет и никогда не было. Он спланировал все это тогда, когда я, на свою беду, заявилась в его замок.
Наверняка проблемы со стаей Гортензии начались не вчера, а достаточно давно. Получается, уже месяц назад, лежа со мной в постели, обнимая и целуя, он расчетливо прикидывал, как лучше меня использовать. И решил создать видимость того, что я что-то там для него значу. Метка, соглядатай, призванный присматривать, все ли со мной в порядке… В общем, разыграл все как по нотам. И все для того, чтобы в нужный момент спровадить меня в стаю Гортензии. Та успокоится, получив фальшивое средство для шантажа опасного соперника. Но в решающий миг не сумеет разыграть эту карту.
И все же мне пришлось принять предложение Вентора. Просто потому, что другого выхода у меня не оказалось. Он не угрожал мне, конечно. Ему это и не требовалось. Он лишь обронил парочку полупрозрачных намеков, из которых следовало, что если я откажусь — то в стаю Гортензии отправлюсь не в карете, а в каком-нибудь пыльном мешке. Правда, Вентор попытался подсластить горечь поражения. Пообещал, что в действительности все не так плохо, как кажется. И Норберг щедро отблагодарит меня за помощь, когда все закончится.
Отблагодарит…
Смешно звучит. Как говорится, обещала кошка мышку пожалеть. Правда, не думала и не гадала, что когда-нибудь в роли мышки придется выступить мне.
В общем, я могла долго размышлять о планах и резонах Норберга. В конце концов, нельзя скидывать со счетов и тот вариант, что Вентор самым наглым образом обманул меня. И в реальности никакого приказа Норберга он не выполнял. Кто знает, вдруг он играет только на себя, а рассказанная история была своеобразным средством усыпления моей бдительности?
Последний вариант являлся самым неприятным из всех возможных. Потому что тогда получалось, что Норберг действительно обречен, а я отправляюсь в стаю Гортензии для того, чтобы она получила возможность шантажировать его.
Я криво ухмыльнулась. О да, прекрасный выбор! Или быть марионеткой в руках Норберга — или быть марионеткой в руках Гортензии. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Поэтому я все-таки надеялась на то, что Вентор играет на стороне вожака стаи. И когда все завершится — если, конечно, завершится благополучно, — я вытребую награду за свое участие в этом деле. Никогда больше не видеть столичных оборотней. Пусть грызутся в свое удовольствие, раз им это настолько нравится, но меня в распри пускай больше не втягивают.
Размеренная езда по ровной дороге убаюкивала. Наверное, сказалась и практически бессонная ночь. Я сама не заметила, как задремала. Благо, что ни Вентор, ни Айша не делали ни малейших попыток завязать разговор.
Снилось мне детство. Один из тех ярких солнечных весенних деньков, когда кажется, будто в жизни нет горести и боли. Когда хочется беспричинно улыбаться и распахнуть миру душу.
Я опять видела мать. Высокая, стройная, с роскошной гривой светлых волос, она — вот редкая удача — была в прекрасном настроении. Даже накормила меня горячими оладьями собственного приготовления, хотя обычно ненавидела возиться на кухне. Эти комочки подгоревшего теста, сырые внутри и слишком пересоленные, показались мне самой вкусной едой на свете.
А потом мать долго расчесывала мне волосы, и я млела от ее осторожных ласковых прикосновений. Впервые за долгое-долгое время в ее глазах светились любовь и нежность, а не глухое раздражение.
— Лари моя…
Я улыбнулась, услышав голос матери. Он прозвучал настолько отчетливо и реально… Надо же, я думала, что забыла его за эти годы.
Только мать звала меня так. И только наедине. Если рядом был кто-то еще, она использовала мое полное имя и ни разу не сделала исключений. Я никому и никогда про это не рассказывала. Мое семейное прозвище было нашим общим секретом.
Я резко распахнула глаза, осознав, что действительно только что услышала голос матери. Ну или чей-то еще, до безумия похожий.
По всей видимости, за время моего сна мы наконец-то достигли конечной точки путешествия. Карета стояла во дворе какого-то постоялого двора. Ее дверцы оказались широко распахнуты, Вентора и Айши внутри не было.
— Лари, — вновь окликнул меня кто-то по имени.
Кто-то, кто самым наглым образом присвоил голос и интонации моей матери! И каким-то подлым, нечестным образом узнал мое прозвище!
Я изумленно заморгала, увидев женщину.
Она стояла в нескольких шагах от кареты против солнечного света, поэтому я никак не могла разглядеть ее лица. Но фигура, манера держаться…
— Мама?.. — чуть слышно пискнула я.
Тут же осеклась. Нет, этого не может быть! Вероятно, я стала жертвой какого-то дурного розыгрыша. Проклятый Норберг! Наверняка он влез в мою голову, подсмотрел мои воспоминания и решил проучить меня… Но если это так — я убью его! Уничтожу, чего бы мне это ни стоило. Потому что есть вещи, которые нельзя прощать.
«Но ты не у Норберга, — резонно возразил внутренний голос. — Вентор вез тебя в стаю Гортензии…»
— Лари моя, — повторила незнакомка, в которой я упорно отказывалась узнавать мать.
По моим щекам струились горячие слезы. Я так упорно пыталась рассмотреть лицо женщины, что даже не моргала и не обращала внимания на слепящий свет солнца.
— Здравствуй, хорошая моя, — сказала незнакомка. — Как давно мы не виделись!
Сделала шаг к карете, еще один.
И я, не выдержав, зарыдала в полный голос. Потому что передо мной действительно была мать — Шаянара Асшени.
Я без аппетита ковырялась вилкой в жарком. Еще по дороге сюда от голода я готова была сожрать целого поросенка. Румяного такого поросеночка. И даже не обязательно зажаренного и приготовленного по всем канонам кулинарного искусства. Лучше прямо так — в собственном соку, так сказать. Визжащего, хрюкающего и сопротивляющегося.
Но теперь мне кусок в горло не лез. Подумать страшно, сколько лет я считала мать погибшей! Сколько сил и времени потратила, пытаясь разгадать загадку ее исчезновения! Сколько подслушивала, подглядывала, вынюхивала! А сколько ночей украдкой рыдала в подушку и всерьез винила себя в произошедшем! Я ведь искренне полагала, что, если бы не сбежала тогда в запале подросткового максимализма, если бы не шлялась не пойми где целый год, с матерью не случилось бы ничего дурного. Вдвоем мы сумели бы дать отпор любому охотнику за нечистью.
А теперь выяснилось, что все мои переживания и тревоги не имели основания.
Я со злостью бросила вилку на стол и решительно отодвинула тарелку в сторону, испугавшись, что в противном случае не выдержу и запущу ею в стену. Несколько раз глубоко вздохнула, выпуская воздух через рот.
Мне так и не удалось переговорить с матерью. После того как я в буквальном смысле слова выползла из кареты на негнущихся от волнения ногах и сделала шаг ей навстречу, откуда-то появилась целая толпа незнакомых людей. Я как будто попала в сон. Кто-то о чем-то меня спрашивал, кто-то переговаривался над моей головой. От всего этого гула у меня тут же разболелась голова. А главное — я потеряла из вида мать!
Запаниковала, заметалась, силясь вырваться из неуклонно сжимающегося кольца людей. В этот момент я готова была перекинуться, чтобы клыками и когтями прогрызть себе путь к свободе.
«Не беспокойся, Лари, я скоро обязательно приду к тебе, — неожиданно услышала в голове спокойный голос матери. — Не делай глупостей. Я все тебе объясню».
И вот миновало уже несколько часов с момента моего приезда на этот постоялый двор, который целиком и полностью занимала стая Гортензии. Нет, меня не кинули в сырой мрачный подвал. Не надели оковы. Не били и не унижали. Напротив, со мной обращались подчеркнуто вежливо, как будто я являлась долгожданной гостьей. Невысокая рыжеволосая девушка, от которой слишком отчетливо пахло лисицей, показала мне небольшую комнатку, предназначенную для проживания. Здесь я пару раз плеснула в лицо ледяной воды из кувшина, а потом долго растиралась жестким полотенцем. Надеялась, что умывание поможет хоть как-нибудь упорядочить мысли, но все зря.
Я чувствовала себя так, будто меня огрели пыльным мешком по голове. Ошарашенной, ошеломленной, растерянной. Многие годы я прожила с твердой убежденностью в том, что моя мать погибла. А теперь оказывалось…
Положив руки на стол, уронила голову и чуть слышно застонала, ощутив, как в висках ядовитой змеей шевельнулась пробуждающаяся мигрень. Нет, я пока не буду делать никаких выводов. Дождусь обещанного разговора. Я очень, очень надеюсь, что ее объяснения окажутся убедительными и достоверными. Потому как иначе получается, что мать покинула меня. Бросила дочь, не оправдавшую ее надежды, и не сочла нужным за все это время послать мне ни одной весточки.
Я опять застонала, на сей раз немного громче. Никогда бы не подумала, что эта встреча принесет мне столько боли.
— Илария?
Я торопливо подняла голову от стола. Смущенно улыбнулась, увидев уже знакомую рыжеволосую девушку, которая робко переминалась на пороге.
Как же ее зовут? Она ведь представилась. По-моему, Алисия. Да, точно! Лиса Алисия. Редкий случай, когда имя настолько подходит к человеку.
— Гортензия хотела бы с вами встретиться, — проговорила девушка. Посмотрела на тарелку, к которой я почти не притронулась, и с сомнением добавила: — Но если вы еще не завершили трапезу, то я подожду.
— Спасибо, я не голодна, — буркнула в ответ и встала.
Трясущимися от волнения руками пригладила волосы. Одернула рубаху. Собираясь в дорогу, я решила отказаться от неизменных платьев в пользу куда более удобных штанов и просторной блузы. В конце концов, больше у меня не было необходимости играть роль скромной провинциалки и верной жены. А бегать и прыгать в мужской одежде удобнее.
Я отправилась вслед за Алисией.
Стоило признать, численность стаи Гортензии впечатляла. Постоялый двор был битком набит людьми. От всех, встреченных по дороге, остро и пряно пахло опасностью.