И тут же, словно по секрету, наклонившись ближе ко мне, выговорил быстро:
– Велено было вас, mon cher, подвергнуть, так сказать. Он и выполнил.
– И кто же? – удивился я. – Кто приказал? Неужто Валуев?
– А кто его знает, Герман Густавович, – оскалился тайный советник. – Сие мне не ведомо. Около вас, дорогой мой, ныне такие силы вьются. Такие значительные господа в вас интерес находят. Такие блестящие молодые люди пекутся. Меж них и искать нужно. А счетовода нашего не вините. Ну его… Идемте… А вы же верно куда-то торопились?
– Да, у меня, Владимир Петрович, дела… Ждут меня…
– Ну, да. Ну, да. А вы не забывайте меня, Герман Густавович. Непременно вспоминайте. Кто как не я вам был самый лучший попечитель и товарищ!
– Конечно. Прожект Южно-Алтайского округа должно быть у вас теперь?
– А вот не скажу, – растянув широченный, прямо-таки мультипликационных размеров рот в улыбке, заявил он. – Вот приходите. Уважьте старика. Заодно и о горных степях ваших расскажете. Вопрос еще до Сретенья должен быть в Госсовете рассмотрен. Так что на неделе вас жду…
До Сретенья – это хорошо. Это даже очень хорошо. Сретенье – это край. Это предел. Если я не успевал выехать в губернию до Сретенья, можно было и не торопиться. Все равно застряну на левом берегу Оби из-за разлива.
В общем, родное министерство встретило меня не ласково. Если не сказать как-нибудь менее литературно… Опытный Герман меня успокоил, объяснил, чтоб за свой длинный язык я никаких репрессий не опасался. Свидетелей не было, а значит – слово Тройницкого против слова Лерхе. Ерунда!
Однако настроение было испорчено. И я даже всерьез раздумывал, не отменить ли мне посещение Медико-хирургической академии… Хорошо, что не отменил.
Кстати сказать, Министерство финансов оказалось более гостеприимным местом. Когда? Днями тремя после… Или на четвертый… Ну, разницы нет. В общем, получив из рук посыльного карточку министра финансов тайного советника Михаила Христофоровича Рейтерна, побежал чуть ли не вприпрыжку.
Министр вовсе не походил на немца. Лобастый, кучерявый, даже слегка смуглый – скорее провансальский француз, чем германец. И говорил он быстро, захлебываясь словами, словно боялся, что его не станут слушать. Приходилось, как бы напрягать слух, чтоб случайно что-либо не пропустить важного.
Начал Михаил Христофорович как человек занятой – с самого главного. С расхваливания замечательного меня! И за новую таможенную станцию в Чуйской степи благодарил, и за открытие для русской торговли новой ярмарки на границе с Китаем. Вскользь прошелся по моим планам. Похвастался, что прожект открытия коммерческого «Томского промышленного банка» получил в министерстве высочайшую оценку и поддержку. Все нужные бумаги и прошения на Высочайшее имя составлены, завизированы и скреплены печатями. Теперь дело только за монаршим автографом.
И мои бумаги по поводу регистрации двух новых акционерных обществ он также пообещал рассмотреть в ближайшее же время. Однако сразу предупредил, что из прожекта Томской железной дороги следует вычеркнуть одну строку. Ту, что касалась размещения десятилетних облигаций за границей. Как я предполагал – в Лондоне и Париже. Министр предложил вариант с выкупом Госбанком их у общества и отказался объяснять, для чего именно ему это нужно. Если я и хотел бы возразить, то все равно не успел. Уж слишком быстро он тараторил и менял темы.
Напоследок напугав меня комиссией Павла Петровича Мельникова – министра путей сообщения. Дескать, его аудиторы из тебя соки примутся пить, а ты крепись. Без визы инженер-генерал-лейтенанта государь прожект и смотреть не станет.
Потом пришел генерал-майор Рашет, Владимир Карлович. Горный инженер, металлург и директор Горного департамента министерства финансов. И еще один в этом логове финансистов не немец с немецкой фамилией. Увел к себе, поил крепчайшим вяжущим язык чаем с пряниками и рассказывал, что кабы ему лет двадцать с плеч скинуть, так и сам бы рискнул в мои края двинуть, заводы ставить. Хвалил за Чайковского. Пообещал помочь тому с подбором персонала и переслать чертежи изобретенной им чугуноплавильной печи. Заставил записать адрес какого-то доморощенного изобретателя, Василия Степановича Пятова. Сказал – тот выдумал какой-то новейший прокатный стан. Будто бы даже для броневых листов. Только Адмиралтейство этого Пятого обидело сильно. Так что ныне он вроде как не при деле и весь в долгах.
Зашел разговор о Фрезе. Рашет поморщился и смущенно отвел глаза. Пробурчал, что это не его епархия. Тут дело для Третьего отделения и жандармов… Честный он человек, этот неправильный немец, Владимир Карлович. Настоящий инженер. Практик. Трудно ему будет в этом столичном гадюшнике.
Зато о железных дорогах этот замечательный человек, настоящий фанатик металлургии, мог разговаривать бесконечно. Что называется, зацепились языками. Вскоре в ход пошли карты, которые подверглись безжалостной порче – дорога несколько раз меняла маршрут. Рассматривались и отвергались варианты. Спорили до хрипоты, до коньяку, до того, что заглядывали напуганные шумом адъютанты. Несколько раз…
Расстались, смею надеяться, друзьями.
Ах, да! Чуть не забыл. В длинном коридоре Минфина меня перехватил управляющий общей канцелярией министерства, статский советник Дмитрий Фомич Кобеко. Оттянул в широкую нишу у окна и ну гундеть…
Общий смысл высказываемых претензий был в том, что мы с отцом – такие-сякие – не догадались сделать фирмочку-подставку для перепродажи наших с ним канцелярских принадлежностей. Такую, чтоб фамилия Лерхе только в уставах отображалось. А то, «вот какая незадача»: военные и кабинетские уже давным-давно в скоросшивалках дела водят, а несчастные финансисты вынуждены по старинке – картонки нитками сшивать.
Пришлось пообещать немедленно, то есть – в ближайшее же время, исправить досадное недоразумение. И еще умудриться не рассмеяться этому, видно, не плохому человеку в лицо. А вот потом, уже в карете по дороге домой, вспомнил этот эпизод похода на Мойку, в здание Главного Штаба, задумался всерьез. Просто Герочка, с присущей ему непосредственностью, брякнул что-то вроде: «Мраморному дворцу мы с тобой нравимся куда больше, чем Зимнему».
Никакого секрета в том, что большую часть штата Минфина составляли протеже великого князя Константина Николаевича, никто не делал. Точно так же, как и то, что громоздкое здание на Фонтанке – Министерство внутренних дел было полностью под контролем государя-императора. И если Константин был лидером всех столичных либеральных сил, то Александр последнее время все больше привечал консерваторов.
Но только тогда, после двух визитов в разные присутствия, осознал, что отношение ко мне может быть частью какой-то новой для меня, но привычной для столичных жителей, придворной игры.
Догадка стоила того, чтоб ее проверить. И я отправил визитку в Морское министерство. А если точнее – контр-адмиралу Семену Ильичу Зеленому, директору Гидрологического департамента. Иметь на своей территории тысячекилометровые водные пути, никак не исследованные и оттого неэффективно использующиеся, и не попытаться привести их в порядок было бы несусветной глупостью. Тем более, если мне это потенциально не должно хоть что-нибудь стоить. Уж содрать с пароходников мзду за качественные лоции Обь-Иртышского бассейна я сумею. А без нее, родимой, у нас ничего хорошо не делается. Не из своего же кармана мне специалистам доплачивать, если транспортникам это больше всех и нужно?!
Хотя, честно говоря, я надеялся таким путем слегка увеличить казначейские сборы. В ежегодном всеподданнейшем отчете – это немаловажная статья. По финансовой эффективности не в последнюю очередь судят о качестве губернского правления. Не зря же любимой деятельностью каждого краевого начальника является сбор недоимок. А тут, даже при ставке в четыре копейки с пуда, сто шестьдесят тысяч в год! Это если данные Осипа Адамовского верны и через Томск ежегодно по воде проходит четыре миллиона пудов транзита. Если еще учесть, что согласно опубликованной перед Рождеством в столичных «Ведомостях» росписи доходов и расходов Империи весь бюджет страны чуть-чуть заполз за четыреста миллионов, моя малая прибавка неминуемо привлечет внимание.
Кстати сказать, на письма с просьбами прислать специалиста по водным путям мне никто не отказывал. Все со всем соглашались и даже поддерживали. Целиком и полностью. Безмерно. Только с места ничего не двигалось…
Как там говаривал один кинематографический злодей? Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам?! Вот я и собрался посетить Его превосходительство контр-адмирала. Так сказать, в глаза взглянуть этому почтенному астроному и профессору.
У Семена Ильича было две бороды. Странная все-таки в то время была мода. Допускалась любая растительность на лице, при условии, что подбородок останется голым. Вот господин Зеленой и оставил… пробор, так сказать. Ну, или отрастил бакенбарды-переростки. Как хотите…
Не знаю, должно ли это «разделение» бород что-то символизировать, или контр-адмирал таким образом проявлял индивидуальность, но спорить с системой он не стал. Принял меня ласково, внимательно выслушал и обстоятельно рассказал, по какой именно причине не может немедленно выделить мне какого-нибудь гениального гидрографа. В его доводах был смысл, и они не казались простыми отговорками. Оказалось, что опытных людей просто не хватает. Все хоть сколько-нибудь приличные специалисты занимались промерами Балтийского моря с Ладожским озером в придачу. На Каспии – тоже начались работы. Но самая большая бригада занималась составлением лоций Восточного океана.
– А вот ежели, господин губернатор, с Русской Америки офицеров отозвать, да к вам на Обь препроводить, так это, мне думается, весьма возможно, – развел руками двубородый. – Однако же и это никак не ранее будущего года. Коли же вам, Герман Густавович, срочно, так примите рекомендацию. Поищите знающих людишек в Европах. Оно и вернее будет, и, поверьте старику, быстрее. Только с жалованьем сами, любезный мой, сами! Нас и так… Бюджет урезали донельзя. Броневые корабли строить затевают…