– Да-да, Миша. Что-то такое припоминаю, – вздохнул я, начиная догадываться, откуда у старого слуги берутся деньги. Игорный бизнес не может быть убыточным. Особенно под «крышей» жандармов и региональной администрации. А, не отказав в помощи, хитрый прибалт, скорее всего, попросту вошел в долю с сударыней Бутковской. И судя по последним покупкам, дела у них с полячкой шли более чем хорошо. Этакий, едрешкин корень, глобализм. Польско-латтгальское совместное предприятие в дебрях Западной Сибири. А я-то, дурень, стеснялся показать, что близко знаком с владелицей клуба. Забыл, что в моем родном городе народишка всего ничего живет – едва ли больше двадцати тысяч. Вот князь Костров с Алтая вернется, поручу ему перепись устроить. Интересно же.
Секретарь показал тайник, в котором хранились «сгоревшие» при обыске у Левицкого векселя, и вышел дожидаться доставки местных нигилистов. А я пошел умыться с дороги да переодеться. Успел еще в арсенальную зайти, посмотреть, как Артемка винтовку Генри и подаренное государем «для сравнения» ружье Ремингтона в пирамиду пристроит. Коллекция оружия росла и уже вызывала чувство гордости. Китайских фитильных фузей, например, я даже у царя не видел.
В приемную, где у стеночки, под присмотром дюжего полицейского и Миши Карбышева, сидели два знаменитых в будущем сибиряка, вошли вместе с Апанасом. Белорус интересовался моими пожеланиями к меню на ужин. Почти не задумываясь, заказал пельмени.
– Соскучился, – пояснил всем сразу. – У государя в Гатчинском тоже подавали, но не то. Нет там настоящих…
Слуга кивнул и ушел. Я взмахнул рукой, приглашая «нигилистов» в кабинет, и сильно удивился, когда они оба, что Потанин, что Ядринцов, и не пошевелились. Глаза таращили, головами вертели, отслеживая мои перемещения, но гм… штанов от стульев не отрывали.
– Чего это они? – хмыкнул я. – Примерзли?
– Оне опасаются, ваше превосходительство! – гаркнул городовой. – Никак измыслили, што их нынче судить станут.
– Вот еще, – фыркнул молодой – Ядринцов. Сколько ему? Лет двадцать? Двадцать пять? Статейки его в «Губернских ведомостях» читал. Молодец. Литературный талант – однозначно. Ему бы еще правильные мысли в голову вложить, так цены бы не было. Может быть, его с Василиной моей познакомить? Может, она как-нибудь по своему, по-женски повлияет. А то второй, который вроде бы мой ровесник, Потанин, плохо на младшего влияет. Сибирскую Федерацию им подавай. По подобию Американских Соединенных Штатов. Еще чего не хватало! Второго оплота демократии в долларовом эквиваленте мне тут не надо.
Да и зря этот «видный деятель сибирского областнического движения» Америку идеализирует. Она тоже всякая. Что-то, быть может, и не плохо бы перенять, а от кое чего – избави Боже.
Стулья приставлены к столу так, чтоб посетитель мог положить локоть на столешницу. Для сведущего в полутонах отношений чиновничьей братии это знак хорошего отношения. Потанин… Как его там? Миша предусмотрительно приготовил карточки на обоих «нигилистов» – читаю: Григорий Николаевич. Родился четвертого октября в один с моим Герочкой год.
Потанин служил переводчиком с татарского при западносибирском общем правлении в Омске. Должен понимать намеки. А вот второй, Николай Михайлович, сорок второго года – этот зеленый еще. Учить его еще и учить. Но энергии много. Живой. Глаза блестят, движения нервные, порывистые. Стул несчастный зачем-то от стола отодвинул.
Но старшего слушается. Потанину достаточно было легонько головой качнуть, и мебель немедленно вернулась на место. Это хорошо. Понятие о дисциплине у моих «заговорщиков» есть. Значит, вполне управляемые ребятки.
– Приветствую вас, господа, – двигаю к себе пачку газет. Это «Томские ведомости», всю дорогу подшивку собирал. Очень уж любопытно было, до чего рискнут договориться эти неуемные «сепаратисты». Или насколько отважен мой Павлуша Фризель. Он ведь, в мое отсутствие, за главного цензора в губернии оставался. Честно говоря – разочаровался. Не к чему оказалось придраться. Все, как говорится – благочинно. Ни громких разоблачений, ни призывов к чему-нибудь этакому. Пишут, правда, хорошо. Даже завидно. Молодой – явный талант. А Потанину больше научные трактаты даются. Сухо и информативно. Но все равно – несравненно лучше, чем это могло бы получиться у меня.
– Здравия желаю, ваше превосходительство, – это старший, конечно. Ядринцов чуточку улыбнулся и поклонился. Дерзит, парнишка. И бородка его… Он из купеческой семьи – бороду носить ему сам Бог велел, но и тут умудрился выпендриться. Растительность на подбородке выстрижена клинышком, по-французски.
– У нас не слишком много времени, потому позвольте сразу к делу…
– Мы никуда не торопимся, ваше превосходительство, – двадцатилетний нигилист начинал меня раздражать. Делаю вид, словно не слышал его реплики. Говорю строго:
– Мне стало известно…
Делаю паузу. Смотрю на реакцию. Брови Потанина дрогнули, но в целом – молодец. Хорошо держится. Второй-то, было, заерзал на стуле, но глядя на первого, тоже замер.
– Что вы, господин Потанин, ходатайствовали о дозволении проведения в Томске лекций… гм…
Третьей карточкой на столе была та, что посвящалась иркутскому мещанину Серафиму Серафимовичу Шашкову. Сын священнослужителя. Начинал учиться в семинарии, потом отправился постигать науки в столичный университет. В 1863 году вернулся в Сибирь. Организовал частную школу, но не сошелся во мнениях с Красноярским губернским директором училищ, и учебное заведение было закрыто.
– Господина Шашкова. Верно?
– Точно так, ваше превосходительство, – поклонился Потанин.
– Мы считаем, он прекрасно дополнит ваш петербургский доклад, ваше превосходительство, – у Ядринцова и тут было собственное мнение. – Он весьма осведомлен в истории колонизации Сибири, и…
– Я полагаю, Серафим Серафимович уже в Томске? – я ни о чем не спрашивал эту парочку. И не намерен был терпеть развязность молодого всезнайки. – Конспекты его выступления должны быть завтра у меня. Вместе с автором.
Потанин снова кланяется и тянется подкрутить лихой казачий ус, скрывая улыбку.
– Теперь, что касается вас, Григорий Николаевич. Его превосходительство, господин генерал-губернатор, просил меня найти вам применение, соответствующее вашим наклонностям. А потому извольте с началом навигации вместе с переселенцами отправиться в село Кош-Агач. Я назначаю вас окружным начальником. Смените там князя Кострова. В Чуйской степи требуется чиновник вашего склада характера. И особенно ценно, что вы сотрудничаете с Императорским русским географическим обществом. Там, знаете ли, граница. И места совершенно не исследованные. Бумаги на назначение и инструкции послезавтра получите в канцелярии общего правления.
– Вы же, – быстрый взгляд в карточку. – Николай Михайлович. Вы, кажется, ратуете за открытие университета? Позвольте поинтересоваться – зачем он Сибири? Обратите внимание: я не спрашиваю – зачем он вам или мне. Расскажите о том, какую, по вашему мнению, пользу нашему с вами краю он может принести?
– Открытие учебного заведения такого уровня непременно всколыхнуло бы общественную жизнь, – вспыхнул молодой публицист. Говорил легко, как по заранее написанному. Жаль только – все не то, что надо. – Образованное студенчество и профессура соберет около себя всех настоящих патриотов, радетелей за богатство и славу сибирских земель…
– Вздор! – хлопнул я ладонью по столу. – Вздор и крамола! Забудьте, молодой человек, эти речи и никому больше не говорите. Даже близким друзьям и тем, кого считаете своими единомышленниками и соратниками. Эти ваши общественные идеи не к чести и славе Сибири приведут, а к каторге где-нибудь в тундре.
– Но как же, ваше превосходительство, – поспешил на выручку Потанин. – Вы же сами, будучи в Санкт-Петербурге, уверяли, что университет необходим. И как можно скорее…
– Несомненно! И могу еще раз это повторить, и доказать, как доказывал государю и великому князю Константину Николаевичу. Только в доводах моих вы не отыщите ни одного слова об общественной жизни. Да-да. Я знаю, вы знаете – стоит появиться первой сотне студентов, и эта самая вроде как общественная жизнь появится сама собой. Но зачем же об этом кричать? Вы вот, Григорий Николаевич, статейку писали о возможном финансировании университета. О сборе пожертвований, об именных стипендиях и премиях профессорам. О том, что в России довольно молодых выпускников, у кого может появиться желание отправиться в Сибирь – заниматься наукой и учить туземных недорослей. Все верно. Так и надо!
– И в чем же, по-вашему, польза? – скривил презрительно губы Ядринцов.
– Мне прямо сейчас, господин общественник, нужно хотя бы тысячу врачей. Десяток архитекторов и агрономов. Пару сотен инженеров и целый полк учителей. Карта нужна с разведанными полезными ископаемыми. Землемеры нужны и гидрографы. Грамотные чиновники, в конце концов! Вот это – польза! А кружки ваши и землячества – это болтовня одна и потеря времени. Сибирь, говорите – колония? Так кто же, милостивые вы мои государи, спорит-то? Колония! С Австралией наравне. Только надобно нам не воззвания на листках корябать, а работу работать. Вот зачем нужен университет.
Начал с сарказма, заканчивал почти криком. Ну что за бестолочи! Заговоры, тайные общества, идеи, планы… Господи, какой вздор! Зла не хватает. Лучше бы в школы приходские пошли, детишек грамоте учить – и то пользы бы больше было…
– Так что же делать? – Оба явно ошеломлены моим напором. Они что же это? Думали, меня уговаривать придется? Так я сам кого хочешь могу… Старшему проще. Он уже задание получил и, судя по всему, назначением своим остался доволен. А вот молодой понимал, что зачем-то мне может пригодиться, только место свое пока не видел.
– Летом откроем Технологические лаборатории. Ученые и оборудование уже в пути. Потом, на их основе, создадим институт с училищем. В Бийске Михайловский начнет врачей учить. В гимназию стремящихся к знаниям детей начнем брать. Вы