– Что он сказал? – награждая парой солдатских кружек робко подошедших к нашей бочке зайсанов, спросил Принтц.
– Ругался. Называл вашего воина медведем и варваром, – Мангдай оказался полиглотом. – Угрожал. Нужно отрубить ему голову. Или вырвать язык, чтоб он более не смел…
Штабс-капитан не мигая смотрел на разглагольствующего кочевника. Так смотрят на квакающих в пруду лягушек, прежде чем отловить, и всунуть соломинку под хвост. Или на кусок мяса, чтоб решить – жарить целиком или порубить на фарш.
– Довольно, – наконец выдохнул разведчик. – Пей.
И туземцы тут же припали губами к олову поднесенных чаш.
Безсонов, сидя на траве рядом с оглушенно трясущим головой китайцем, казался просто глыбой. Взрослым, рядом с подростком. И соответственно к тому относился. Уговаривал ничего не понимающего, с ужасом на лице, озирающегося гостя отведать нашего немудреного угощения, впихнул в ручонку кружку с водкой и даже нежно приобнял за плечи.
Само собой, выпили за русско-китайскую дружбу. Очень быстро захмелевший чулышманский зайсан осмелел и, паскудно ухмыляясь, переводил сюсюканье сотника. Тайджин рыкал что-то в ответ, но мы уже никогда не узнаем – что именно. Откровенно забавлявшийся Мангдай, похоже, больше фантазировал, чем толмачил.
Дальше, после очередного тоста – уж и неважно за что именно, память сохранила события урывками. А Герочка – гад, весь вечер что-то пытавшийся мне втолковать, от чего чуть голова не пошла кругом, только ржет. Помню, как зажгли костры и зайсаны предложили казачьим офицерам очиститься по телеутским древним традициям. Прыгать, короче, заставили. И сами прыгали, пока это непотребство не прекратил Барков, заявив, что не станет лечить ожоги, коли кто в пламя шлепнется.
Потом вроде бы пели. Краснов вызвал на луг дюжину голосистых дядек, и те залихватски выдали:
Шел казак на побывку домой,
Шел вдоль речки тропинкой весело́й.
Подломилась доска, подвела казака,
Искупался в воде ледяной.
Знал, что песня старая. Мои дед с бабкой здорово ее пели и ругались на нас с отцом, ни слухом, ни голосом не обладающим, когда пытались подтягивать. А тогда, кто ж рискнул бы мне перечить? Так что мог подвывать в свое удовольствие…
Он взошел на крутой бережок
И костер над рекою разжег.
Мимо девушка шла, к казаку подошла,
Что с тобою случилось, дружок?
Наш зарубежный гость, принуждаемый любвеобильным сотником, тоже пытался петь. Хотя бы гласные тянуть. Только слов, в отличие от меня, он не знал, так что получалось забавно.
Отвечал ей казак молодой
Осетра я ловил под водой,
Буйна речка быстра, не поймал осетра,
Зачерпнул я воды ледяной.
Еще смешнее стало, когда Мангдай стал переводить субалтерну смысл того, чему тот пытался подпевать. Наверняка ни до, ни после этого дня тайджин никогда боле не пел песню о русском казаке. То-то у него глаза квадратными сделались.
Говорила казачка ему:
Не коптись, дорогой, на дыму,
Уходить не спеши, сапоги просуши,
Разведешь ты огонь на дому.
Хотя, черт его знает. Чужая душа – потемки. Тем более что наш доктор утверждал – у монголоидов вообще души может и не быть.
Был казак тот еще молодой
Да к тому же еще холостой.
Эх, дощечка, доска, подвела казака —
Не дошел он до дому весной.
Тут Безсонов заплакал. Это помню. И даже знаю почему. Наверное, дом вспомнил. А китаец принялся что-то хлюпающему носом гиганту втолковывать. И, похоже, сотник даже его понимал…
Принтц сцепился языком с Барковым. Спорили до хрипоты о Божьем Промысле в свете расового вопроса. Корнилов торговал водкой с зайсанами. После бесславной гибели Турмека и большей части его «эскадрона» огромные земельные угодья остались без хозяина. Мангдай с Могалоком уже мысленно прибрали бесхозное, а тут коварный хорунжий с бочонком спиртного. Гилев с Хабаровым что-то тихонько обсуждали с Костровым у костра. А Артемка кормил остывшим мясом казачий хор. И только мне совершенно нечем было заняться. Или я просто не помню?
Просыпался долго и как-то – трудно, раздельно. Сначала глаза открылись, потом мозг. И то – с помощью матерящегося Германа. Нашел себя на толстенной, пахнущей каким-то животным, кошме, в бревенчатом пороховом складе.
Похмельный синдром во всей его красе. В голове – бяка, во рту – кака. По телу словно бульдозер полночи катался, и слабость такая, будто бы вторую половину темного времени суток я тот механизм сам и толкал.
Слава богу, взрослым людям не нужно изобретать лекарство от этой, одной из самых распространенных в Сибири, хвори. Всего-то и делов – встать, пройти пару сотен шагов до края оборонительного вала к нашему лугу и там отыскать хотя бы граммов тридцать того отвратительного самогона, что мы глыкали вчера. Обычный житейский подвиг с достойной наградой.
Труднее всего – встать. Мир качается, внутри организма кто-то завелся и пытается вылезти через рот. Еще и дерется, лупит, гад, по черепу. Как ему только мозги не мешают? А вот это ты, Герочка, врешь! Есть у меня мозг. Где-то ведь ты, тварь глумливая, прячешься…
Труднее всего – идти. Земля, что ли, какая-то пьяная попалась? Чего это она покачивается? Землетрясение? А что, может и так. В начале двадцать первого века эти места так тряхануло, что асфальт на Чуйском тракте буграми и трещинами пошел. Больше семи балов по какой-то там шкале. Были бы тут постройки капитальные – одни руины бы остались…
Останавливаться – легко. Топ ногой, и все. Стоим, на валяющегося у высокого колеса орудийного лафета китайского офицера смотрим. И сами над собой прикалываемся. Смотри, гость, блин, из будущего, на свою страшную китайскую армию. Ждал целый полк? Так вот он весь. Белый, боящийся пошевелиться маленький тайджин, да еще где-то в погребе четыре его отважных, избитых и связанных, солдата. А ты чего ожидал, носатый варвар? Что для разборок к черту на кулички, на самый край огромной империи, тебе армию из Пекина пришлют? Этот, безымянный богатырь и без этого страху на местных князьков нагнать сумел. То-то Мангдай потом над ним измывался, за пережитый ужас рассчитывался.
Это ты мне и пытался еще вчера объяснить, Герочка? А оно мне вчера зачем было? Что бы я с этим делал? Братался с нарушителем государственной границы? Или расстрелял его, оккупанта? Я и сейчас-то не знаю, как поступить. По-хорошему бы снять пушки с бастионов, да снести этот пресловутый караул Коктон Табатты. А потом и пикеты за границу выдавить. Чтоб не таскались по русской земле невесть кто.
Только, боюсь, купцы этому совсем не рады будут. Им с кем торговать-то останется? С теленгитами? Так их тут тысячи полторы и осталось всего. И то, включая древних старцев и новорожденных детей. Гилеву с товарищами китайские купцы нужны и монгольские князья. Те, кто много покупает и еще больше продает. И если я тут резвиться начну, поедут сюда торговые люди? Вот и я думаю – вряд ли.
Но и спуску маньчжурам давать нельзя. Каким бы там ни был этот самый караул, но стоит он на моей земле. А в нем иноземные солдаты.
Как же громко топает часовой на наблюдательной вышке. Прямо по мозгам сапогами – топ-топ-топ, топ-топ-топ. Будто в барабан бьет. Китаец вот и уши пытается ладошками прикрывать, а все равно достает этот грохот.
Побрел дальше. Еще и старался спину прямо держать. Положение обязывает. Не дай бог, кто увидит, какая развалина вместо бравого губернатора из сарая выползла. Болтать всякое начнут…
Зря понарыли тут всяких валов. Нормальному чиновнику ни пройти, ни проехать. Лестницу бы хоть, что ли, устроили…
Кое-как спустился. Нашел обломок копья и с его помощью…
Вся честна компания была уже в сборе. Подбежал Артемка с рюмкой и кусочком лепешки. Затараторил:
– А мы-то вас будить не стали, вашество. Все ужо с рассвету туточки, лечацца…
Дрогнувшей рукой, пролив несколько капель на траву, взял лекарство. Поморщился от ядреного сивушного духа, но таки уговорил себя принять микстуру. Выдохнул, глотнул, потянулся к хлебу. Пойло, огненной волной обрушилось в отравленный организм. Стал считать. Как всегда, на девяти подобное вылечило подобное.
Совсем уже другой походкой подошел к остальным командирам экспедиции. Поздоровался. Посетовал, что нет лимона.
– К чему вам сей фрукт, ваше превосходительство? – удивился Миша Корнилов.
– Восполнить в теле дефицит витамина С, конечно, – еще больше удивился я. Неужели опять вперед прогресса тороплюсь, и они о витаминах еще ничего не знают?
– Что, простите? – тут же заинтересовался Барков.
– Александр Александрович, – укоризненно протянул я. – Уж кому как не вам знать, что спирт вытесняет из клеток тела витамин и воду. От того с похмелья этакая-то жажда.
– Как вы сказали, ваше превосходительство? Витамин С? Что же это за зверь такой?
– Аскорбиновая кислота. Витамин С. Вы бы, доктор, поменьше всякими глупостями нерусских графов увлекались, а больше труды современных ученых изучали. Кислота сия и жар в теле усмиряет, и за обмен воды в теле ответственна. Недостаток же ее в организме и к цинге привести может.
– И что же, по-вашему, цингу лимоном можно исцелить?
– Лимоном, или луком, или вот хотя бы капустой квашеной…
– Ой, – пискнул Артемка. – А Астафий Степаныч как ушел к купцам за капусткой, так и застрял где-нито…
– Хорошо бы сейчас капустки, – мечтательно выдохнул хорунжий. Принтц промолчал, но, как, впрочем, и я, сглотнул обильную слюну. Стоило только представить кисленький вкус на языке…
– Позвольте, Герман Густавович, я запишу имя этого великого ученого, – приготовив обрывок какой-то бумажки и карандаш, снова принялся домогаться до меня врач. – Того, что открыл эту… кислоту и ее влияние на жизненные процессы.