У меня пересохло в горле и вспотели ладони, я боялась даже додумать ужасную мысль. Окончательно поняв, что не усну, я завернулась в одеяло, включила свет и долго сидела с телефоном в руке, прислушиваясь к монотонному ритму шагов над головой. Из головы не выходил доктор Грант. Сандра с Биллом сделали все, чтобы избавиться от несчастного, перекрашивая и перекраивая дом, и в конце концов от старика не осталось ничего, кроме запертого ядовитого сада. И кроме того, что ходит там наверху, чем бы оно ни было.
У меня в ушах звучал безразличный голос Мэдди — так явственно, точно она стояла у меня за спиной и шептала в ухо: А потом он перестал спать. Всю ночь ходил туда-сюда по комнате. И тронулся рассудком. Если долго не давать человеку спать, он сойдет с ума.
Может, я тоже теряю рассудок? Что за чушь лезет мне в голову? Человек не может сойти с ума, не поспав всего две ночи. Не нужно драматизировать.
Но когда шаги послышались вновь, медленные и неотвратимые, страх охватил меня с новой силой. Я не могла оторвать взгляд от запертой двери, представляя, как она открывается, старческие ноги осторожно нащупывают ступеньку за ступенькой, из темноты появляется пустое, мертвое лицо, ко мне тянутся костлявые руки.
Илспет…
Зов доносился не сверху, он звучал у меня в голове — предсмертный хрип убитого горем отца.
Илспет…
Дверь не открывалась, никто не выходил. А шаги над головой продолжались. Скрип… скрип… скрип… неустанные шаги человека, навеки потерявшего покой.
Я не могла заставить себя выключить свет. Так и лежала с телефоном в руке, уставившись на запертую дверь, дожидаясь непонятно чего, пока пол под окном не посветлел от лучей рассветного солнца. Потирая затекшие руки и ноги, чувствуя легкую тошноту от усталости и недосыпа, я спустилась в теплую кухню, чтобы сделать себе тройную дозу кофе и встретить новый день.
На первом этаже царила гулкая, пугающая тишина. Конечно, ведь собак забрал Джек. Как ни странно, я даже соскучилась по неугомонным Клоду и Хиро, которые вечно шумели, путались под ногами и выпрашивали угощение.
Бредя по коридору к кухне, я машинально подбирала разбросанные детьми вещи: карандаши на ковре, забытый под стойкой пони… Странно, что делает здесь одинокий фиолетовый цветок, почти совсем увядший? Я озадаченно наклонилась. Откуда он взялся? Выпал из букета или вазона? На кухне не было горшечных растений. Сорвали девочки? В таком случае, когда?
Я сунула цветок в стакан с водой и поставила на кухонный стол. Может, отойдет.
Лелея в руках вторую чашку кофе, я задумчиво наблюдала за встающим над горами солнцем, как вдруг услышала свое имя.
— Роуэн…
Дрожащий, едва слышный и при этом пронзительный голос эхом разнесся по всей кухне. Я подпрыгнула от неожиданности, выплеснув обжигающий кофе на запястье и рукав халата.
— Черт!
Я начала вытирать брызги, одновременно шаря взглядом по комнате.
— Кто здесь?
На лестнице что-то скрипнуло. У меня замерло сердце.
— Кто здесь? — сердито крикнула я еще раз и направилась в коридор.
Наверху нерешительно застыла маленькая фигурка. Элли. Она испуганно смотрела на меня, ее нижняя губа дрожала. Меня охватило раскаяние.
— Извини, солнышко, я не хотела на тебя кричать. Ты меня напугала. Спускайся.
— Мне нельзя.
Девочка судорожно комкала в руках оборку одеяла и оттопыривала нижнюю губу — вот-вот расплачется. Она казалась совсем маленькой и несчастной.
— Разумеется, можно. Кто сказал «нельзя»?
— Мама. Нельзя выходить из комнаты, пока зайчик не поднимет ушки.
А, точно. Я вспомнила параграф в папке, где говорилось, что Элли не должна вставать с постели до шести часов, пока не проснется Счастливый зайка. Часы на кухне показывали 5.47. Не хотелось нарушать правила Сандры, но появление Элли отвлекло меня от ночных ужасов, и существование призраков вновь показалось вопиющей нелепостью.
Что же делать? Во мне боролись стремление поддержать своего работодателя и сострадание к перепуганному ребенку.
— Ну ничего, — сказала я. — Ты все равно уже встала. Давай разочек притворимся, что зайка проснулся раньше.
— А как же мама?
— А мы ей не скажем, — вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить язык.
Первая заповедь няни — никогда не поощряй ребенка хранить секреты от родителей. Этот скользкий путь ведет к опасному поведению и недопониманию. Ладно, все равно уже сказала. Остается надеяться, что Элли не придаст значения моим словам и не воспримет их как приглашение к заговору против мамы. Я невольно покосилась на камеру — нет, Сандра вряд ли наблюдает в шесть утра.
— Спускайся, Элли, выпьем горячего шоколада, а когда проснется зайчик, пойдешь одеваться.
Пока я подогревала молоко на индукционной плите и размешивала растворимый шоколад, Элли сидела на высоком табурете, болтая ногами. Затем мы очень мило поговорили: о ее лучшей подруге Кэрри, о школе, о том, как грустно без собак, и я решилась спросить, скучает ли она по родителям. Элли вновь накуксилась.
— А мы позвоним мамочке вечером?
— Конечно. Во всяком случае, попробуем. Ты ведь знаешь, она очень занята.
Элли кивнула, посмотрела в окно и вдруг спросила:
— Он уехал, правда?
— Кто? — удивилась я.
О ком она говорит? О своем отце? О Джеке? Или о ком-то еще?
— Кто уехал?
Девочка не ответила, только поболтала ногами.
— Мне больше нравится, когда его нет. Он заставляет их делать то, чего они не хотят.
При этих словах мне почему-то вспомнилась незаконченная записка Кати. Слова звучали в голове, словно кто-то шептал мне на ухо: «Хочу попросить вас: пожалуйста, будьте…»
Вне всяких сомнений, то было предупреждение об опасности.
— Кто? — спросила я, теперь уже более настойчиво. — О ком ты говоришь?
Элли не поняла моего вопроса или не захотела ответить.
— О девочках, — сухо произнесла она, поставила чашку и слезла с табурета. — Можно, я посмотрю телевизор?
— Погоди, Элли. — Я тоже встала и взяла ее за руку. — Кто уехал? Кто заставляет девочек?
Но моя настойчивость испугала малышку.
— Никто. Не помню. Я придумала. Мне Мэдди велела это сказать. Я ничего не говорила.
Она вырвала руку и побежала в игровую, откуда вскоре раздалась мелодия из «Свинки Пеппы». Слова девочки звучали так глупо и непонятно, что я растерялась. Пойти за ней? Бессмысленно, я напугала ее и упустила шанс. Надо было спрашивать осторожнее. Она закрылась, как часто делают маленькие дети, поняв, что сказали что-то более важное, чем намеревались.
Тот же страх я видела в глазах у малышей, которые повторили плохое слово, не понимая, как отреагируют взрослые, — испуганная попытка уйти от ответа, стремление замкнуться в себе и наконец полное отрицание. Давить на нее сейчас бесполезно, я только все испорчу.
Девочки… он заставляет их делать то, чего они не хотят…
К горлу подступила дурнота. Жуткая ситуация, о которой предупреждают все руководства по безопасности и с которой я надеялась никогда не столкнуться. Может, я неправильно поняла? О каких девочках говорила Элли? О себе и Мэдди? Или о каких-то других? И кто «он»? Билл? Джек? Учитель в школе? Или…
Да нет же! Перед моими глазами встало измученное, убитое горем лицо старика, смотревшее на меня с экрана телефона. Глупости! Если я пойду к Сандре с этой чушью, она рассмеется мне в лицо. Мне нечего ей сказать. Элли упрется, что ничего не говорила, и я буду выглядеть полной дурой.
Кусая ногти, я смотрела вслед Элли, как вдруг из коридора раздался шум, заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности.
На пороге стояла Джин Маккензи. Сняв пальто, она предстала передо мной свежая и бодрая, в аккуратной шерстяной юбке и накрахмаленной белой блузке.
— Доброе утро, миссис Маккензи, — сказала я, внезапно осознав свой жалкий вид — в одном халате, с растрепанными волосами.
— Что-то вы сегодня рано, — неодобрительно пробурчала она.
Не знаю, что на меня нашло. Возможно, сказалось недосыпание или тревожный осадок от разговора с Элли.
— Почему я вам так не нравлюсь? — сердито спросила я.
— Простите? — Повесив пальто в шкаф, домработница повернулась ко мне.
— Вы прекрасно меня расслышали. Вы невзлюбили меня с первого дня. Почему?
— Думаю, вам показалось, мисс.
— Неправда. Если это из-за того случая, то повторяю: я не запирала чертову дверь и не оставляла детей на улице, ясно?
— О доброте судят по делам, — лаконично заявила Джин и направилась в буфетную.
Я догнала ее и схватила за руку.
— Что, черт возьми, это значит?
Она вырвала руку, и ее глаза сверкнули ненавистью.
— Я бы попросила не обращаться со мной так и не употреблять бранных слов при детях.
— Я задала вам простой вопрос, — парировала я.
Не обращая на меня внимания, она прошла в буфетную, озабоченно потирая руку, точно я причинила ей нестерпимую боль.
— И прекратите называть меня «мисс», — крикнула я ей вслед. — Мы не в гребаном аббатстве Даунтон[5].
— А как прикажете вас называть? — огрызнулась она через плечо.
Уже повернувшись к лестнице, чтобы идти будить Мэдди, я остановилась как вкопанная и вперила взгляд в невыразительную спину домработницы, согнувшуюся над раковиной.
— Ч-что вы сказали?
Вместо ответа она включила воду, заглушившую мои слова.
— Пока, девочки! — крикнула я, провожая взглядом Элли и Мэдди, бредущих к школьному крыльцу. Мэдди молча шла дальше, опустив голову и не обращая внимания на болтовню своих подружек, а Элли оторвалась от разговора с худенькой рыжеволосой девочкой и с дружелюбной улыбкой помахала мне рукой. Я невольно улыбнулась в ответ. Петра лепетала что-то у меня на руках, сквозь ветви деревьев светило теплое летнее солнце, пели птицы. При свете дня ночные страхи показались мне совершенно беспочвенными, а искаженное лицо несчастного старика начисто изгладилось из памяти.