Пока я стояла, собираясь с духом, Элли наклонилась посмотреть, на что я там глазею, и взвизгнула:
— Куколка!
Она встала на четвереньки, приникнув щекой к полу, и потянулась рукой под диван. У меня зашумело в ушах, и я услышала собственный крик:
— Ради бога, Элли, не трогай ее!
Не соображая, что делаю, я схватила девочку на руки и прижала к себе. Наступила тишина. Элли обмякла, и какое-то время я слышала только стук собственного сердца. Затем она напряглась всем телом, испустила негодующий вопль и обиженно заревела, не понимая, за что ее ругают.
— Элли, — начала я, но она вырывалась из моих рук, красное личико скривилось от злости и обиды. — Подожди, Элли, я не хотела…
— Отпусти меня! — взвизгнула девочка, отбиваясь, как разъяренная кошка, впиваясь ногтями мне в руки.
— Успокойся, Элли, больно же!
— Ну и что! Отпусти!
Я осторожно встала на колени, уворачиваясь от ударов, и спустила ее на пол. Она с плачем скорчилась на коврике.
— Ты злая! Ты кричала!
— Элли, я не хотела тебя напугать…
— Уходи! Я тебя ненавижу!
Она вскочила на ноги и выбежала из комнаты. Я услышала ее топот по лестнице и хлопок двери.
Потирая царапины, я со вздохом прошла на кухню, включила планшет и нажала на камеру. Элли с плачем уткнулась лицом в подушку, а Мэдди сонно терла глаза, не понимая, что случилось.
Черт! Ребенок пришел ко мне за помощью; похоже, в наших отношениях произошел перелом. А я все испортила. Опять. Из-за дурацкой кукольной головы.
Я решила избавиться от этой гадости, но не могла заставить себя взять ее в руки. Тогда я прошла в буфетную, надела на руку мусорный пакет, сделав импровизированную перчатку, и лишь после этого, затаив дыхание, сунула руку под диван.
Сперва я нащупала клочок волос — фарфоровый череп был почти лысым, — подтянула ближе и схватила молниеносным движением, как дохлую крысу или омерзительное насекомое, которого боишься, даже мертвого.
Я сжала злосчастную голову изо всех сил, точно она могла взорваться или вырваться из рук. Ни того ни другого не произошло, однако в мой указательный палец вдруг вонзилось что-то острое. Осколок стекла пробил пакет и впился в палец. Голова была сделана не из фарфора, а из крашеного стекла.
Я вытащила осколок и забинтовала рану бумажной салфеткой, а голову завернула в кухонное полотенце и вставила в еще один полиэтиленовый пакет. Крепко связала концы и сунула сверток поглубже в мусорное ведро, чувствуя себя так, будто избавляюсь от трупа. В порезанном пальце пульсировала кровь, он жутко болел.
— Что с Элли?
Я подпрыгнула, точно меня застали за сокрытием улик, обернулась и увидела стоящую в дверном проеме Мэдди. Выражение ее лица было не таким злым, как обычно, и со смешно торчащими после сна волосами она выглядела обыкновенной девочкой, которую слишком рано разбудили.
— Так получилось, что я на нее накричала, — призналась я. — Элли хотела взять в руки опасный предмет, а я испугала ее, пытаясь остановить. Она подумала, что я сержусь, а я просто боялась, что она порежется.
— Она сказала, что ты нашла куклу и не дала ей поиграть.
— Не куклу, а голову. — Я не хотела пускаться в длительные объяснения. — Она стеклянная и острая. Смотри, я порезалась.
Я протянула руку, и Мэдди угрюмо кивнула, удовлетворенная моим сбивчивым объяснением.
— Ладно. А можно мне шоколадные хлопья на завтрак?
— Наверное. Послушай, Мэдди… — Я заколебалась, не зная, как поставить вопрос, и опасаясь нарушить хрупкое перемирие. — Ты когда-нибудь… ты, случайно, не знаешь, откуда взялась эта кукла?
— Что ты имеешь в виду? У нас их полно, — скорчила удивленную гримасу Мэдди.
— Конечно. Я имею в виду необычную, старинную куклу.
Не в силах заставить себя выуживать из мусорного ведра кошмарную голову, я достала телефон, загуглила «викторианская кукла» и нашла чуть менее зловещую версию куклы с чердака.
— Я видела такую по телевизору, — нахмурилась Мэдди. — В программе про аутентичные вещи.
— Что-что?
— Старые вещи, которые стоят кучу денег. Одна тетя хотела продать старую куклу, а ведущий сказал, что она не представляет ценности.
— А, ты хотела сказать античные? Ясно. А в жизни ты когда-нибудь такую видела?
— Кажется, нет, — отвернулась Мэдди.
Я не успела понять выражение лица девочки. Может, она специально напускает на себя равнодушный вид? Разве другой ребенок на ее месте не захотел бы узнать больше? Я одернула себя: это уже граничит с паранойей! Дети эгоцентричны, я знала это по опыту работы в садике. Да что там дети, на свете полно взрослых, которые не проявили бы ни малейшего любопытства!
Пока я соображала, как подвести разговор к письменам на чердаке и буквам в тарелке, Мэдди вновь поменяла тему:
— Так что, можно мне шоколадные хлопья?
— Гм…
Я закусила губу. С каждым днем я все чаще позволяла детям еду, которую Сандра рекомендовала давать по особым случаям и в качестве поощрения. С другой стороны, зачем держать эти продукты в доме, если считаешь их вредными?
— Думаю, да. Но только сегодня, ладно? Завтра переходим на цельнозерновые с витаминами. Иди одевайся, а я пока приготовлю. И позови, пожалуйста, Элли.
Она кивнула и пошла наверх, а я потянулась за чайником.
Я кормила Петру овсянкой, держа ложку в левой руке, как вдруг в дверном проеме мелькнуло на секунду личико Элли. На полу остался листок бумаги.
— Элли! — окликнула я, но вместо ответа услышала лишь звук удаляющихся шагов. Вздохнув, я проверила крепления Петры и поплелась поднимать бумажку.
К моему удивлению, это оказалось напечатанное на принтере письмо, похожее на электронное, только без темы и адресата. Слова шли сплошным текстом, без знаков препинания.
Мила Овен извини что я царапалась и убежала и сказала что тебя ненавижу пожалуйста не сердись и не уходи как другие мне жаль с любовью Элли p. s. я оделась сама
Я нахмурила брови. Что еще за Мила Овен? Тем не менее общий смысл послания не оставлял сомнений в чистоте намерений отправителя. Отстегнув Петру, я посадила ее в манеж и взяла со стола листок.
— Элли, ты где? — Молчание. — Элли, я получила твое письмо. Мне очень жаль, что я на тебя кричала. Я тоже хочу извиниться.
— Я здесь, — раздался после долгой паузы тихий голос.
Я прошла через кинозал в гостиную. На первый взгляд там было пусто, я лишь уловила краем глаза какое-то движение в дальнем темном углу, куда еще не добралось утреннее солнце. Из-за дивана виднелись россыпь светлых кудряшек и кончики туфелек. Я присела на корточки, протягивая письмо.
— Элли, ты это сама написала? — Девочка кивнула. — Умница! Ты так хорошо умеешь писать! Или тебе Мэдди помогала?
— Нет, сама. Только… мне помогал желудь.
— Какой желудь? — удивилась я.
— Нажимаешь на желудь и говоришь, что хочешь написать, и он пишет.
— Какой еще желудь? — Я ничего не понимала. — Покажи.
Обрадовавшись случаю продемонстрировать свою смекалку, Элли вылезла из угла: школьная юбка в пыли, туфельки перепутаны. Девочка с деловым видом прошла к стойке, где лежал планшет, открыла почтовый сервис Gmail и нажала на значок микрофона. Он действительно походил на желудь, особенно для человека, не имеющего представления о микрофонах старого образца. Элли заговорила в микрофон.
— Милая Роуэн, в этом письме я хочу сказать, что мне очень жаль, с любовью, Элли, — сказала она, стараясь выговаривать слова как можно правильнее.
На экране, словно по мановению волшебной палочки, появились буквы.
Мила Овен в этом письме я хочу сказать…
— А потом нажимаешь на точечки, и они печатают письмо на принтере в папином кабинете.
— Понятно. — Не зная, плакать или смеяться, я ограничилась тем, что присела на корточки и обняла девочку. — Ты очень умная и написала чудесное письмо. Мне тоже жаль. Я не должна была кричать и обещаю тебе, что никуда не уйду.
Она повисла на мне и прижалась пухлой щечкой к моей шее, громко дыша в ухо.
— Элли, — нерешительно произнесла я, несмотря на опасения утратить тяжело завоеванное доверие, — можно у тебя кое-что спросить?
Она ничего не сказала, только остренький подбородочек уперся мне в ключицу, и я почувствовала едва заметный кивок.
— Элли, это ты положила голову куколки мне на колени?
— Нет! — Она отстранилась и яростно замотала пушистыми локонами.
В широко распахнутых глазах плескалось отчаяние, и я не понимала, лжет она или нет.
— Элли, ты говоришь правду? Я обещаю не сердиться, просто не понимаю, как она туда попала.
— Это не я! — топнула ножкой Элли.
— Хорошо, хорошо, успокойся, я тебе верю, — отступила я, боясь испытывать ее терпение.
Она помолчала и просунула свою маленькую ладошку мне в руку. Вопрос был слишком важным, чтобы останавливаться на полпути, и я осторожно продолжила:
— А ты… ты знаешь, кто это сделал, Элли?
— Другая девочка, — сказала она, отведя взгляд, и я поняла, что больше ничего не добьюсь.
— Мэдди, Элли, скорее!
Я стояла в коридоре с ключами в руках. Мэдди, уже в пальто и туфлях, слетела с лестницы.
— Умничка, сама надела туфельки!
Она проскочила мимо, не давшись мне в руки. Элли, вышедшая из нижнего туалета, была не столь проворной. Я схватила ее, рыча, как медведь, чмокнула в пухлый животик и поставила на пол. Она с веселым визгом вырвалась и побежала за сестрой к машине. Я резко обернулась, чтобы взять их школьные рюкзаки, — и чуть не сбила с ног миссис Маккензи, стоящую со сложенными на груди руками в арочном проходе на кухню.
— Черт! — вырвалось у меня, и я покраснела от досады, поняв, что вновь дала ей повод к неприязни. — Извините, миссис Маккензи, испугалась. Я не слышала, как вы вошли.
— Я зашла с черного хода, у меня туфли грязные, — сказала домработница более мягким, чем обычно, тоном, проводив взглядом девочек. — Вы… Не важно.
— Нет уж, говорите, — раздраженно потребовала я.