— Посиди здесь, — сказал Джек, указывая на диван, — а я принесу все, что нужно.
Я кивнула. Приятно было сидеть перед теплым камином на простых мягких подушках из «Икеи» и чувствовать, что о тебе заботятся. Точно такой диван стоял в нашей с Роуэн лондонской квартире. «Экторп» или что-то вроде. Его пожертвовала нам мама Роуэн. Гарантия десять лет, хлопковая обивка, которую можно мыть, у Джека изначально красная, а теперь темно-розовая от солнца и чистки. Я словно вернулась домой.
После какой-то безумной роскоши Хетербро эта скромная комната покорила меня с первого взгляда. Она была цельной — никаких резких переходов от викторианства к отполированному футуризму. Все дышало уютом: следы от чашек на кофейном столике, фотографии на каминной полке — наверное, друзья Джека со своими детишками, а может, племянники и племянницы. Один мальчик, присутствовавший на нескольких снимках, судя по фамильному сходству, относился к членам семьи. У меня закрывались глаза — две бессонные ночи подряд давали о себе знать, но я пришла в себя, услышав легкое покашливание. Передо мной стоял Джек с пластырем, флаконом антисептика и двумя стаканами.
— Хочешь выпить?
Я удивленно распахнула глаза.
— Выпить? Нет, спасибо.
— Точно? Тебе надо снять напряжение. Предупреждаю: будет жечь. И по-моему, там остался осколок.
Я покачала головой. Тем не менее Джек оказался прав. Мне было ужасно больно, когда он протирал рану антисептиком, и совсем уж невыносимо, когда он вставил в порез пинцет, и засевший в ране осколок вонзился еще глубже в палец. Я непроизвольно выругалась, но Джек уже улыбался, подняв пинцет с крошечным окровавленным кусочком стекла.
— Отлично, вытащил. Представляю, как оно болело.
Моя рука дрожала.
— Ты продержалась дольше некоторых.
— Ты о чем?
— О нянях. Вообще-то, нет, Катя выдержала почти три недели. После Холли они менялись с быстротой молнии.
— Кто такая Холли?
— Самая первая, она работала здесь дольше всех. Нянчила Мэдди и Элли, прожила здесь почти три года, а потом… Впрочем, не важно. Вторая по счету, Лорен, проработала восемь месяцев. Следующая не продержалась и недели. А та, что была перед Катей, Майя, сбежала в первую же ночь.
— Как это? Что случилось?
— Вызвала такси и уехала. Оставила половину вещей, Сандре пришлось отправлять их почтой.
— Я имею в виду, из-за чего она так спешно уехала?
— Ну не знаю, — замялся Джек. — Всегда думал…
Он покраснел до корней волос и опустил взгляд на пустой стакан.
— Продолжай, — потребовала я.
Джек помотал головой, точно разозлившись на себя.
— Черт, я говорил, что не буду этого делать.
— Чего ты не будешь делать?
— Сплетничать о своих работодателях, Роуэн. Я сказал тебе это еще в первый день.
Когда Джек произнес это имя, напомнившее обо всем, что я от него скрываю, меня охватило чувство вины, однако в ту минуту меня интересовали другие тайны. Что испугало моих предшественниц? Почему они сбежали?
— Послушай, Джек, — я взяла его за руку, — я тоже здесь работаю. Мы с тобой в одной лодке. Ты ведь не собутыльнику в пабе это рассказываешь. Обсуждать ситуацию с коллегами можно, это помогает сохранить здравость рассудка.
— Да? — Он поднял взгляд от стакана и горько улыбнулся. — Ты так думаешь? Ну, я все равно начал. К тому же ты имеешь право знать. Я всегда считал, что, возможно… — Он перевел дыхание, словно собираясь с духом. — По-моему, причина… в Билле.
Я ожидала чего угодно, только не этого.
— В каком смысле?
Еще не договорив фразу, я уже все поняла. Я вспомнила поведение Билла в первый вечер, как настойчиво он предлагал мне вино, как просунул свою ногу…
— Черт, — сказала я. — Можешь не продолжать, я поняла.
— Майя была совсем молоденькая, — неохотно произнес Джек. — И чертовски симпатичная. Мне приходило в голову, что он… начал к ней приставать, и она не знала, что делать. Я и раньше подозревал. Однажды, при Лорен, у Билла появился синяк под глазом, и я подумал, что…
— Что это она ему поставила?
— Ага. И не будь у него рыльце в пушку, ее бы сразу уволили, понимаешь?
— Ну да. Кошмар! Почему ты мне раньше не сказал?
— Думаешь, так легко в первый же день заявить почти незнакомой девушке: кстати, знаешь, наш босс — извращенец.
— Понятно. Черт! — У нас обоих горели щеки, хотя у меня больше от вина. — Господи, какая мерзость. Тьфу!
Не понимаю, почему я почувствовала себя преданной. Ведь знала же. Билл и ко мне приставал. Но мысль, что он систематически домогался девушек, которые заботились о его детях, заставляя их сбегать… Мне вдруг нестерпимо захотелось помыться, стереть его следы со своей кожи, хотя после нашей встречи прошло несколько дней, да и тогда он ко мне едва прикоснулся.
В ушах звучал тоненький голосок Элли. Мне нравится, когда он уезжает. Он заставляет их делать то, чего они не хотят.
Возможно ли, что она говорила о своем отце, преследующем девушек, которые ухаживают за его детьми?
— Господи, ну и козел! — Я закрыла лицо руками.
— Послушай, — смущенно сказал Джек, — я могу ошибаться. У меня нет доказательств, я всего лишь…
— Нечего доказывать, — убито произнесла я. — Он и ко мне приставал, в первый вечер.
— Что-о?
— Да. — Я тяжело сглотнула, стиснув зубы. — В суд не обратишься: туманные намеки, «нечаянное» прикосновение. Но я не впервые с этим сталкиваюсь.
— Господи, Роуэн. Я понятия не имел. Извини…
— Можешь не извиняться, ты-то тут при чем?
— Надо было тебя предупредить! Черт, если бы я знал! Неудивительно, что ты была вся на нервах и прислушивалась к каждому шороху.
— Нет, — твердо сказала я. — Одно другого не касается. Я не ребенок, со мной всякое случалось, я в состоянии за себя постоять. Чердачные дела никак с этим не связаны. Там что-то другое.
— Это чудовищно гадко. — Щеки Джека запылали, он встал, гневно сжав кулаки, и зашагал по комнате. — Я бы ему…
— Успокойся, Джек.
Я тоже встала, положила руку ему на плечо и развернула к себе. А затем… Господи, я не понимаю, как это произошло. Я не могу подобрать слов, которые не звучали бы как дрянной роман. Мы таяли в объятьях друг друга. Наши губы встретились, как два цветка в букете. Глупые банальности. Нет, мы не таяли. Нежности и мягкости не было и в помине. Все произошло стремительно, грубо, почти болезненно. Мы целовались как оглашенные. Пальцы в волосах, нетерпеливые руки, расстегивающие пуговицы блузки, кожа к коже, губы к губам… Я не могу этого описать и не в силах забыть. До сих пор вспоминаю.
После мы лежали в обнимку перед камином, вспотевшие и разгоряченные; Джек уснул; его голова у меня на груди поднималась и опускалась в такт дыханию. Какое-то время я бездумно рассматривала молочно-белую кожу его бедер, горсть веснушек на переносице, темный веер ресниц, мускулистую руку у себя на плече. Затем мой взгляд упал на каминную полку, где лежала радионяня.
Как же не хотелось возвращаться к себе! Однако надо. Уже проваливаясь в сон, я собрала волю в кулак и заставила себя встать. Иначе проспала бы здесь всю ночь и покрыла себя несмываемым позором, вернувшись в дом утром и обнаружив на кухне девочек, самостоятельно готовящих себе завтрак.
Кроме всего прочего, я вспомнила о Рианнон. Нельзя, чтобы она вернулась с «прогулки» и нашла меня у Джека. И без того хватит тем для разговора с Сандрой.
Я хотела признаться. Лежа в объятьях Джека, я поняла, что это единственный выход. А может, понимала и раньше. Я решила признаться, несмотря на страх потерять работу. Само собой, она меня уволит, и немудрено. Я окажусь в безвыходном положении — ни работы, ни рекомендаций, но что поделаешь, сама виновата. В глубине души теплилась надежда, что после моего объяснения она, быть может…
Натягивая джинсы, я вдруг услышала странный звук. Откуда-то с улицы. Нечто среднее между треском и ударом. Как будто тяжелая ветка дерева упала на землю. Я затаила дыхание, прислушиваясь, не проснулась ли дети. Все было тихо.
Тем не менее я достала телефон и проверила приложение. Петра лежала в кроватке в своей обычной позе. Несмотря на слабое разрешение в рассеянном свете ночной лампы, я видела ее довольно четко. Малышка шевельнулась и засунула в рот пальчик.
Камера в комнате девочек оказалась бесполезной: перед уходом я забыла включить ночники и не увидела ничего, кроме зернистой темноты. Я успокоила себя мыслью, что они спят, иначе зажгли бы лампу.
Покачав головой, я натянула футболку, согнулась и осторожно поцеловала Джека в щеку. Он перевернулся на другой бок и пробормотал что-то неразборчивое, вроде «Доброй ночи, Линн».
У меня замерло сердце. Впрочем, наверное, мне послышалось. Это могло быть «доброй ночи, любимая». А даже если бы он сказал «Линн», «Лиз» или еще какое-то имя, что с того? Мы взрослые люди, у каждого есть прошлое. Я тоже не святая, своих секретов невпроворот.
Надо возвращаться. Взять радионяню и тихонько пройти к двери. Я не удержалась от искушения бросить последний взгляд на Джека, лежащего в золотистом свете камина с сомкнутыми веками и соблазнительно приоткрытыми губами, которые так и хотелось поцеловать еще раз.
Отведя взгляд от Джека, я вдруг заметила на столе фиолетовый цветок. С минуту я не могла понять, почему он притягивает мой взгляд и кажется таким знакомым. И внезапно сообразила: это тот самый цветок, что я нашла на кухне и поставила в кофейную чашку. То есть его принес в кухню Джек? Нет, он тогда уехал по поручению Билла… Или то было в другой день? Из-за вечного недосыпания дни сливались друг с другом, и я плохо помнила, что за чем произошло.
Мучительно напрягая память, я неожиданно заметила нечто еще более странное и потрясенно замерла. Желудок скрутился в тугой узел. Рядом с цветком лежал ничем не примечательный моток веревки. Что же меня так напугало? Я прошла через комнату и взяла его в руки. Белая хозяйственная веревка, небрежно смотанная, с «бабушкиным узлом» на одном конце. Она была разрезана острым ножом, а может, секатором, что я нашла в ядовитом саду.