х ГЭС предполагалось изготавливать генераторы. А между двумя заводами уже была выстроена новенькая электростанция. То есть были выстроены два больших корпуса, в которых должны были разместиться котлы и турбогенераторы, поднялись высоченные — почти в сотню метров высотой — дымовые трубы, но пока оборудования на этой электростанции еще не было.
Правда, его не было вовсе не потому, что его «купить забыли», а потому, что Андрей Владимирович согласился, причем буквально в последний момент, с предложением Линна о том, что оборудование на эту станцию нужно ставить уже отечественное. В частности, разработанный по просьбе Федьки в МВТУ новенький паровой котел, который вырабатывал пар с давлением в сто двадцать атмосфер (всего, но это был вообще первый такой котел в мире) и отечественными же паровыми турбинами, работающими при таких параметрах пара — но которую еще только «доделывали» другие преподаватели и студенты прославленного училища. Обоснование такой замены было исключительно веским: с таким котлом и с такой турбиной станция получится мощностью в тридцать шесть мегаватт, а угля будет тратить как одна нынешняя двадцатимегаваттная — а Новгород все же стоял в отдалении от основных железных дорог и доставка в город топлива была не самым простым делом. Так что результат от сжигания двух вагонов угля в час хотелось получить более значимым, а вот когда этот результат будет получен, было менее важно, ведь и заводы пока еще только строились.
Еще один завод — на этот раз по производству паровых турбин — начал строиться в Калуге, а в Алексине строился завод по изготовлению генераторов для паровых электростанций. Этот крошечный городок Глеб Максимилианович выбрал для размещения такого завода по той причине, что радом с городом была запланирована и новая гидростанция, мощностью в три с половиной мегаватта — и завод генераторов эта ГЭС и должна была электричеством обеспечивать. С точки зрения Федьки такой подход выглядел, мягко говоря, идиотским, но Линн — который постоянно участвовал в работе комиссии Винтера и Кржижановского, ему пояснил:
— Глеб Максимилианович убежден, что все предприятия должны обеспечиваться главным образом за счет местных электростанций. Мы и раньше про него многое поняли и знаем, что мнение свое он довольно скоро поменяет… в историческом масштабе скоро, а пока его понять можно: у нас просто денег на провода для ЛЭП нет.
— У нас ни на что денег нет. Половину золотого запаса страны уже промотали, а где видимые результаты?
— Скоро только кошки родятся, а заводы и всё прочее такое почему-то строится не очень-то и быстро. Но уже весной запустят два генератора на Волховской станции, алюминиевый завод заработает — и уже тот же Кржижановкий начнет потихоньку и про электричество немного иначе думать. Просто потому, что у нас уже будут провода алюминиевые для ЛЭП — и тогда завода в Алексине нам сразу станет уже недостаточно. И Новгородские заводы тут же придется увеличивать: нам нужна какая-то основа для индустриализации, и мы пока ее покупаем за границей. И сами, конечно, что можем делаем…
— Я вот одного не пойму: и ты, и я — это же один и тот же Линн. А мы по многим вопросам, причем по тем, в которых Линн неплохо разбирается, постоянно спорим. Это тебе шизофрению не напоминает? Ведь по сути мы спорим сами с собой.
— Ты тут ошибаешься, мы — это не Линн, то есть не инженер со станции. Ты — нижегородский мальчишка Федька, я — шведский крестьянин. Мы просто вдруг получили кучу знаний, но суть наша от этого поменялась очень немного. Катя это очень доходчиво объяснила: она ведь, сидя в своей деревне, понимала, как нужно делать правильно — но чаще всего поступала именно как забитая крестьянка. Знала, что что-то делает неверно, но продолжала делать, просто потому, что «все всегда так делают». И изжить мы этого никогда в себе не сможем, хотя со временем знания тех, со станции, и помогут нам выбирать правильные решения. Надо просто стараться…
— А я и стараюсь. На днях хотел с Веденеевым разругаться, хотя и понимал, что в целом прав он, а не я…
— Это ты про каскад ГЭС на Оке, который Борис Евгеньевич проталкивает?
— Ну да.
— Так это не Федька как раз в тебе возмутился, а Линн. Мы же — специалисты по энергетике, и не самые, оказывается, бестолковые — а Борис Евгеньевич на Оке как раз про электричество в последнюю очередь думал. Я тоже… и даже ругаться к нему ходил, и он мне объяснил: плотины этих ГЭС позволят всю навигацию судам ходить вплоть до Орла. А электричество тут будет просто приятным дополнением.
— Я это тоже уже понял, поэтому сейчас еще одно строительство затеял. В Касимове будет завод, на котором целиком гидроагрегаты для малых ГЭС делать будут. То есть мощностью где-то до мегаватта, зато уже в сборе: их просто нужно будет привезти на место и поставить рядом с плотиной. Я сам проект составил уже самой маленькой в планируемом ряду, на пятьдесят киловатт, такие в любой деревне, где рядом речка протекает, можно будет поставить.
— Лишнее подтверждение тому, что мы изначально разные, мне такое и в голову не пришло — хотя я и из деревни, а ты из города.
— А какая разница? Мы оба из такой древности…
— Для меня деревня — это в лучшем случае керосиновая лампа, а то и лучина — и моему «внутреннему я» с этим вполне комфортно. А ты — хотя в детстве электрического света и не видал небось никогда — думаешь, как по комфорту деревню с городом все же сблизить. А раз в городе ты теперь лампочки видишь и пользуешься постоянно…
— Ясно. Так когда, говоришь, у нас появится провод алюминиевый в ассортименте? А то я этот момент как-то упустил из виду…
Екатерина за налаживание сельского хозяйства и за решение «крестьянского вопроса» взялась весьма резво. В начале февраля было опубликовано постановление «О последнем переделе», в котором говорилось, что до начала посевной в общинах должен состояться именно последний земельный передел, в результате которого земля передавалась крестьянам в постоянное пользование, а за это отменялись все выкупные платежи в казну. А те же общины, которые этот передел не проведут и за которыми имеется хотя бы копейка задолженности, земли полностью лишаются. Естественно, такой передел был немедленно проведен, хотя и с очень многочисленными «народными возмущениями»: согласно постановлению землю нужно было делить пропорционально «ртам», то есть даже если в семье не оставалось ни одного мужика, то все равно бабский коллектив на свою долю земли претендовать право имел. И, как правило, ее получал. А вот что с полученной землей делать…
Делать можно было многое, но вот продавать ее допускалось только «казне», и стоимость земли была установлена весьма низкая, в среднем всего в двадцать пять рублей за десятину пахотной земли и десять — на любую другую. Но независимо от того, что за земле выращивалось (или не выращивалось), устанавливался единый налог в размере двух с полтиной за десятину в год. Это тоже вызвало среди крестьян недовольство, но пока до бунтов не дошло: Катя по этому поводы сказала, что «народ еще не понял, что с него требуют».
Одновременно в очень многих селах стали строиться школы — и вот с ними главной проблемой стало то, что здания-то выстроить несложно, а вот разместить в них учителей было делом почти невозможным в силу отсутствия этих самых учителей. И чтобы можно было хотя бы приступить к обучению мужицких детей грамоте, было организовано множество «ускоренных курсов», на которых очень быстро (хотя и довольно паршиво) обучались будущие учителя. Вот только курсы эти организовывались в армии, где у солдат имелся мощнейший стимул учиться хорошо: успешно сдавший выпускной экзамен солдат тут же демобилизовался и отправлялся в деревню, где его уже ждал новый дом. Должен был ждать…
А чтобы в процессе «поворота деревни в направлении роста урожаев» страна просто не сдохла от голода, на землях совершенно казенных севом занялись все те же солдаты. Изо всех сил занялись, потому что как раз они уже успели понять, что лично им может дать хорошая работа: во-первых, показавшие себя в работе наилучшим образом получали направление уже в «школы механизаторов», а механизатор на тракторе во время пахоты мог заработать уже рублей триста. Да и в другое время заработок получался не менее рублей пятидесяти, а часто и гораздо больше.
Пока солдат обучали работе на мотовилихинских тракторах: отдельный указ Лаврова отменил все заказы армии на танкетки, и ежедневный выпуск тракторов на заводике уже превысил десяток машин. Ну а так как этот выпуск ограничивался в основном нехваткой площадей для размещения дополнительных станков, то рядом строилось еще сразу несколько цехов и инженеры заводика были уверены, что осенью с завода будет выходить уже до двадцати пяти машин в сутки. Точнее, до двадцати пяти машин в день, все же ночью завод пока не работал. Был, конечно, соблазн завод на круглосуточную работу перевести, но не получалось: рабочих заводу не хватало. Пока не хватало, но в Мотовилихе уже действовало четыре фабрично-заводских училища, два из которых обучали не детей, а уже людей взрослых. То есть туда принимали крестьянских парней возрастом до восемнадцати лет, а «городских» — из числа уже успевших на заводах поработать хотя бы чернорабочими не менее двух лет, допускалось брать и двадцатилетних. Но и в «детские», и во «взрослые» ФЗУ учеников брали не просто грамотных, а лишь получивших где-то хотя бы четырехлетнее образование — поэтому никакого ажиотажа среди потенциальных «абитуриентов» не возникало, училища даже полные классы набрать пока не могли. Но опять-таки «пока»: при первом ФЗУ (относящемся к артиллерийскому заводу) была организована «ускоренная школа», куда принимали парней (и девчонок тоже) в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, и эти детишки должны были за полтора года освоить программу первых четырех лет реального училища (правда, без курса литературы, без закона божьего, с сильно упрощенным курсом истории — то есть в основном лишь курсы русского языка и математики, а так же, тоже в немного урезанном виде, курс черчения). А при четвертом ФЗУ (как раз «тракторного завода») за год натаскивали уже парней (и только парней) в возрасте от шестнадцати до восемнадцати. И это были именно «школы при…»: преподавали там те же люди, что и в ФЗУ (за отдельную дополнительную оплату, конечно), и эти учебные заведения были уже переполнены: в них ученикам и форма выдавалась бесплатно, и кормили их (хотя всего дважды в день)…