— Социализма? Вы издеваетесь? В том, что вы делаете, вообще социализмом и не пахнет!
— Ну да, тяжкое наследие марксизма-энгельсизма, промытые мозги, приколоченные к полу деревянные игрушки… Я виду, что вы вообще не понимаете, что такое социализм.
— Нет уж, что такое социализм, я понимаю прекрасно, а вот вы, похоже, этого понять не в состоянии.
— Ну что же, давайте обсудим. И начнем с лозунгов. Насколько я помню, коммунизм для вас — это когда «от каждого по способностям, каждому по потребностям», так?
— Ну… да, так.
— Бредовость этого тезиса я сейчас даже обсуждать не хочу, если будет желание, разберем его позже, когда все дела сделаем. А теперь перейдем к социализму. Какой у социализма основной лозунг?
— От каждого по способностям, каждому по труду.
— Вот именно. Но как этот труд оценивать? Берем двух землекопов, один роет яму лопатой и в день выкапывает, возьмем расценки на такие работы в Поволжье, две сажени земли. И получает он за это рубль.
— Этого мало за столь тяжелую работу…
— Вы не правы, но пока эту сторону вопроса отложим. Второй землекоп яму копает экскаватором и за час выкапывает уже пятьдесят саженей. Ему что, нужно платить уже двадцать пять рублей?
— Нет конечно, ведь…
— «Нет» — этого достаточно. Достаточно для того, чтобы понять: труд измеряется не в саженях выкопанной земли, а все же в деньгах. То есть деньги — это единица измерения труда, не точная единица, но единственно приемлемая. Ну так вот, получив деньги за труд, человек именно по труду должен иметь возможность и какие-то блага, за этот его труд положенные, приобрести. То есть что-то купить. Но чтобы получить ровно столько благ, сколько стоит его труд, он все блага должен получать по себестоимости. То есть по стоимости труда прочих челнов общества, для изготовления этих благ потраченного. Это, между прочим, еще товарищ Рикардо провозгласил. Ну так вот, предоставление всех, любых благ членам общества по себестоимости и является основным… вообще единственным признаком социализма.
— Еще общественная собственность на средства…
— Не стоит повторять бредни немецкого еврея, написанные им по заказу британских банкиров. В определении социализма как именно социального строя про собственность на средства производства вообще нет ни слова. Поэтому нынешнее правительство России и занимается тем, что устанавливает на определенные блага единые государственные цены. Пока не на все, просто потому что до всего еще руки не дошли, а еще потому что рук, которые должны до этого дойти, просто не хватает. Ведь к таким рукам нужна еще и голова, в которой имеются определенные знания — и вот мы вам поручаем у молодым рукам такие головы и приставить. Список знаний подготовлен людьми, в народном образовании не одну собаку съевшими, так что прежде чем начинать дальнейшие дискуссии нужно почву для этих дискуссий подготовить. Вот вы этим сейчас и займитесь.
— Вы насчет Маркса и Энгельса ошибаетесь… сильно ошибаетесь.
— Я — точнее нет. А вот вы… быстро я вам все предоставить не обещаю, но к лету принесу все документы, заметьте — оригинальные документы, касающиеся того, как, а чей счет и для какой цели Маркс создавал свои писульки. А летом — потому что кое-что мне придется еще вытащить оттуда, где они хранятся, а еще потому, что сейчас у вас времени не будет их читать. Ну что, мы договорились, беретесь школьное образование в деревнях внедрять?
— А если я откажусь?
— Тогда этим займется другой человек. Но, скорее всего, человек менее для такой работы годный, и страна результат нужный получит сильно позже, да и качество результата будет не особо удовлетворительным.
— Тогда… тогда я согласен. Берусь.
— Вот и отлично. Значит, встретимся летом… скорее, ближе к августу: у меня тоже работы невпроворот. Всякие буржуи зарубежные все мечтают Россия поработить, так что я займусь подготовкой к разбиванию их радужных мечт.
— И как вы собираетесь их мечты разбивать?
— Вдребезги. И если пожелаете, летом я вам и это показать смогу… на сегодня, думаю, мы все вопросы решили. Если у вас проблемы какие-то возникнут или вопросы, обращайтесь к госпоже Ладукей, она вам помощь окажет. А меня не ищите, это будет просто бесполезной потерей времени. Счастливо поработать!
Вечером, рассказывая Андрею о встрече со Сталиным, Лена пожаловалась:
— Ну никак я не думала, что ему будет так трудно объяснять его же собственные идеи!
— Ну, во первых, сам он до этих идей тридцать лет доходил. А во-вторых, ты эти идеи ему излагала в Елином пересказе того, что усвоила там, на станции еще, Ха-Юн. Для него это — все равно что слушать Шаляпина в твоем перепеве, даже, точнее, как читать мой рассказ об этом. Да и не дозрел он еще до восприятия своих будущих идей. Но мы ему в этом поможем… Еля поможет. Или Юмсун, ей все равно скоро придется переходить на легкую работенку.
— Почему? А… ну, поздравляю. Ладно, побегу: завтра начинаю готовить новую группу штурмовиков. А ты заодно проследи, чтобы Федька по матчасти нас всем вовремя обеспечил…
Союз нерушимый
Двадцать первый год закончился неплохо: в «закромах Родины» осталось около одиннадцати миллионов тонн зерна, а Царицынский тракторный начал, наконец, выпускать трактора. Очень хорошо начал: оказалось, что пока рабочие делали всякие насосы, они очень неплохо научились работать с металлом. К тому же и наличие большого количества «бесплатной рабочей силы» позволило прилично так расширить сам завод. Правда, пока еще несколько цехов стояли совершенно пустыми, станки в них уже начали потихоньку заводить — а работать на этих станках где-то через год будут уже выпускники заводского ФЗУ, причем учеников в это ФЗУ набрали как раз из молодых парней, «голодавших» в окрестных деревнях.
Оттуда же, из окрестных деревень (а по сути — со всей губернии) набирали и людей на стройки, а строили в городе не только заводские цеха, но и жилье, да и всю прочую инфраструктуру, превращающую «место жительства» из большой деревни именно в город. Собственно, поэтому завод почти сразу начал выдавать по полсотни тракторов в сутки — а это открывало очень заманчивые перспективы на следующий год. На следующий сельскохозяйственный год — однако и «индустриальный» год обещал стать не особо печальным: промышленность развивалась довольно быстро. Не так быстро, как «напланировали» в Комиссии по индустриализации, но — Юмсун это особо отметила — «в условиях полного отсутствия квалифицированных управляющих кадров все же неплохо». Именно Юмсун заметила, так как Андрей именно ей поручил координацию работ в промышленном строительстве. И она не управляла, конечно, этим строительством, а пользуясь «не до конца забытой информацией» подбирала людей, которые собственно эту работу и выполняли.
И иногда получались довольно забавные коллизии: руководить расширением знаменитого Донецко-Юрьевского завода она поставила человека, чуть этот завод не угробившего в конце прошлого века. Однако, похоже, Клим Ворошилов на прошедшие двадцать лет ума все же набрался и под его руководством на заводе было поставлено и запущено (как раз поздней осенью двадцать первого года) пять новых доменных печей, три печи мартеновских, новый конвертерный цех и тоже совершенно новый цех по выпуску фасонного проката. Ну и несколько мощных коксовых батарей поставил, а чтобы все это работало, он же выстроил две новых шахты в станице Гундоровской, где под землей валялся без дела очень неплохой коксующийся уголь. И проложил, по собственной инициативе, оттуда к заводу новую железную дорогу — за что, правда, был бит (причем не только морально, но и физически) Эдуардом Брониславовичем. Правда, пощечину ему господин Кригер-Войновский влепил за то, что Климент Ефремович обложил министра путей сообщения матом на заседании правительства, посвященном этому событию, а не за то, что дорогу он выстроил такую же, какая использовалась на самом заводе для перевозки расплавленного чугуна от домен к мартенам, то есть «британскую колониальную» с колеей в шесть футов. И с «промышленными» рельсами британской размерности в пятьдесят два фунта на фут, то есть чуть больше семидесяти семи килограммов на метр. Ну с рельсами-то было понятно: для внутризаводских нужд на заводе именно такие рельсы и катали понемногу, а вот с колеей товарищ явно просчитался: на заводе (да и, пожалуй, во всей России) паровозов такой колеи было всего пять штук, да и вагоны пришлось в заводских мастерских делать — так что «пропускная способность» этой дороги с огромным трудом покрывала где-то треть потребностей обновленного завода. Андрей, на заседании по должности присутствующий, поддержал, естественно, министра и распорядился дорогу «в месячный срок перешить на нормальную колею», правда рельс распорядился оставить прежним. Исключительно «из практических соображений»: так можно было просто «добавить» — как промежуточное решение — еще один рельс внутри колеи и работу дороги все же не останавливать…
А Ворошилова «забрала» Еля, в свою «школу строгого режима» забрала: в ней она уже довольно много «специалистов управляющего звена» подготовила. Которые — после такой подготовки — в большинстве своем и думать правильно научились. А сама Еля считала, что главным результатом обучения в ее «школе» было то, что «выпускники» переставали считать себя «самыми умными и непогрешимыми» и при необходимости задавали правильным людям правильные вопросы. И чаще всего получали правильные на них ответы. Например, товарищ Сталин…
Товарищ Сталин к внедрению народного образования на селе подошел весьма прагматично. В ранее охваченных его «заботой» селах и деревнях он приступило к постройке школ, на мнение «местных» вообще внимания не обращая. И все школы он строил практически одинаковые — то есть по трем «типовым» проектам. В селах больших — по проекту царицынского техника-строителя (даже не архитектора) Федора Ивановича Чернова, придумавшему, как очень быстро (и очень недорого) построить школу с шестью просторными классами и всеми нужными «вспомогательными» помещениями. Конечно, этот землебитный домик был, скорее всего, очень недолговечным (хотя замок Приорат под Петербургом вроде бы и говорил об обратном), зато выстроить его можно было буквально за месяц. И рядом построить (практически «по тому же проекту») и дом для учителей на шесть квартир. В селах средних школьные здания строились «почти такие же», разве что классов там было меньше, а квартиры учителям размещались в том же здании. Ну а в совсем небольших деревушках ставились обычные избы-пятистенки, в которых и учителям можно было жить, и детишек в двух уже классных комнатах учить. И все эти здания отличались от обычных деревенских изб или мазанок лишь тем, что в них отопление делалось водяное — вероятно, чтобы печи места лишнего не занимали. И собственно строительствами там занимались как раз «агитаторы», которым впоследствии предстояло и учителями в этих школах стать.