А Еля обзавелась мужем, как раз «из провинциальных недорослей». То есть все же не недорослей: мужа она нашла в Михайловском училище в группе свежевыпущенных офицеров-артиллеристов. Можно сказать, случайно нашла: в артиллерийское училище ее направил Василий Васильевич с поручением «подобрать специалистов для нового проекта», вот она и «подобрала»… Кстати, муж ее как раз новым проектом и занялся — в числе еще примерно десятка молодых артиллеристов.
А вот Николай Александрович Второв счел самым важным достижением прошедшего года то, что Австрия присоединилась к новому валютному союзу. И присоединилась она, как и предлагала ему, «частично» — а теперь министр финансов с интересом наблюдал, что там будет твориться дальше. После того, как Юмсун ему подробно рассказала, чем австриякам грозит такое присоединение, для него наблюдение за Австрией (и австрийскими финансами, конечно же) стало вообще любимым занятием.
А вот Василий Васильевич считал, что самым главным достижением России в прошедшем году стало то, что созданные под его руководством «войска особого назначения» был полностью подготовлены к взиманию с Японии должка. То есть они были полностью подготовлены как раз к концу года, но пока что погода к началу взимания не вязалась с планами мероприятия, которое пришлось отложить до весны. Причем весной, по мнению Василия Васильевича, можно будет должок уже с процентами забрать…
В том числе и потому, что Эдуард Брониславович закончил постройку вторых путей на всей протяженности Великой Сибирской дороги. А во Владивостоке заработал судостроительный завод, который строил небольшие (до сотни тонн водоизмещения) рыболовецкие суда. И не только там такие суденышки строились, на Сретенской верфи только за зиму таких же было выстроено больше двух десятков — но вот до весны (и до половодья) их провести в море никакой возможности не было.
Все эти кораблики оснащались одинаковыми дизельными моторами, выпускаемыми в Сормово под руководством Тринклера, и это было все же очень неудобно. То есть моторы возить через всю страну неудобно, но Андрей (а, точнее, все же Федор) еще один завод по изготовлении. двухсотсильных «морских» дизелей решил строить в Барнауле. Тоже не лучший вариант с точки зрения логистики, но там с рабочими оказалось получше, чем вообще на Дальнем Востоке. Пока — но нужно было спешить. И спешили все, особенно спешили военные: артиллерийский завод в Подлипках, который после его эвакуации туда из Петербурга, едва работал (опять-таки из-за отсутствия хороших рабочих) был людьми серьезно пополнен, опять же станков новых туда привезли изрядное количество — и теперь завод ежедневно выпускал по три пушки. По три новых пушки, являвшихся развитием германской семидесятисемимиллиметровой полевой пушки, правда с калибром в три дюйма. Вот только заряды в ней использовались совсем иные, нежели в довоенных трехдюймовках, с увеличенной гильзой «бутылочной» формы — и поэтому эта пушка могла стрелять уже почти на двенадцать километров.
А кроме этой пушки завод делал еще и минометы, штук по пятнадцать в сутки, так что чем перевоспитывать японцев, в армии уже было. И с каждым днем этого становилось все больше — и особенно больше в армии становилось автоматов Федорова. Настолько больше, что только в Дальневосточной армии этих автоматов у солдат теперь было почти сто тысяч. Под доработанный на трехлинейный калибр патрон разработки того же Федорова, который массово изготавливался сразу на трех патронных заводах. Ну и старые патроны от Мосинки продолжали изготавливаться так же, как во время войны…
И все уже приготовились к получения от Японии давно просроченного долга — но снова эту процедуру пришлось отложить. Потому что в середине марта неожиданно покинул мир живых «последний монарх Монголии Багдо-Гээгэн. Телеграф в Ургу уже провели, и в Москве об этом печальном событии узнали уже через два часа. Хорошо еще, что в Урге уже выстроили аэродром — плохонький, но самолет Архангельского на нем мог нормально приземляться и взлетать, и с октября уже регулярный рейс до Иркутска там раз в неделю выполнялся, так что Юмсун немедленно отправилась в Ургу: все же 'мать всех монголов»…
Однако телеграф ведь не только в Москве имелся — и буквально в день похорон Богдо-хана китайцы, решив под шумок «вернуть исторические территории», большими силами вторглись в Монголию. Очень большими, даже по первоначальным прикидкам солдат в наступающей армии было слегка за двести тысяч. А кроме монгольской армии, в которой вообще солдат было около двадцати тысяч, им могли противостоять полсотни тысяч русских солдат. Неплохо вооруженных (правда, главным образом все же оружием времен войны, причем практически без артиллерии), но этого было все же недостаточно — и почти все подготовленные войска с Дальнего Востока были срочно направлены в Монголию. И очень не напрасно это было проделано, китайцев удалось вторично из Монголии выгнать с большим трудом и только к концу мая. И, как высказался по этому поводу Андрей, «хорошо еще, что труда было много, а потерь мало» — однако на совещании в Генштабе решили, что для защиты Монголии там нужно все же России иметь гораздо больше войск на постоянной основе.
Ну а для Юмсун — которая так до конца мая в Урге и просидела — эти события открыли новые возможности. И очень серьезные возможности, так что она по сути дела единолично сформировала новое правительство. Это получилось сделать просто потому, что Богдо-гэгэн в духовно-религиозном направлении сделал единственное «назначение», именно в отношении Юмсун — и хотя оно не было именно религиозным, большинство буддистов Монголии восприняли назначение этой женщины «матерью всех монголов» как предоставление ей права страной руководить «в отсутствии правящего мужчины». Безоговорочное право — и Юмсун им и воспользовалась. То есть назначила Чойбалсана премьер-министром, а министром обороны — Сухэ Дамдина, сделала ряд других назначений — и все монголы, включая членов правительства Богдо-хана, ее формально все же «рекомендации» восприняли как не подлежащие обсуждению приказы. А на вопрос приехавшей ей на помощь Ели она ответила, что «выбирать больше не из кого, а этих хоть быстро обучить возможно». И, судя по всему, обучать «новых правителей Монголии» она взялась всерьез: пятерых назначенных ею министров она отправила в Иркутск на учебу, а Чойбалсана и Сухэ — вообще в Москву. Отправила, сказав, что пока они там учатся, она «за страной посмотрит»…
То есть все же опять «порекомендовала им поехать и подучиься», но все члены нового правительства ее «рекомендации» немедленно выполнили. И даже не потому, что сами признали ее право приказывать, а потому, что твердо знали: «другие не поймут», если они указания «матери» не выполнят. Тем более, что «мать» пообещала им «за страной присмотреть», а как она присматривает, они прекрасно знали: сама Монголия, как независимая страна, возникла благодаря ее «присмотру»…
И Юмсун до возвращения в октябре Чойбалсана в Ургу и смотрела, так что домой она вернулась буквально за неделю до родов. И родила — в один день с Елей. И в день подписания договора между Россией, Монголией и Тувой о создании Союза Социалистических Республик. Правда, толкование термина «социализм» в республиках несколько различалось, но различие были непринципиальными: в основном споры шли относительно принципов ценообразования на промышленную продукцию, но в Туве вообще не было никакой промышленности, а в Монголии имелся лишь один-единственный металлургический завод, да и то наполовину государственный, а наполовину российский. И для местного населения на нем выпускались лишь гвозди и лошадиные подковы, а так же небольшие слитки стали, нужные местным кузнецам — а низкие цены продукции этого завода почему-то ни малейшего возражения не вызывали.
Присоединение Тувы к Союзу облегчалось и тем, что своей валюты в этой республики вообще не было, там обращались лишь русские и — в последнее время — в незначительном количестве монгольские (которые свободно обменивались на рубли и копейки), так что в плане создания «единого экономического пространства» и опросов не возникало. С Монголией такие вопросы возникли, но и их уладили буквально за неделю: официальный курс тугрика к рублю был один к одному, да и тугрики и мунгу чеканились и печатались в России, так что неоправданной эмиссии в Монголии можно было не опасаться — и было решено, что «для внутреннего употребления» там останутся именно тугрики, свободно меняемые на рубли и обратно. А по факту получилось так, что даже монеты монгольские в Забайкалье во всех магазинах и учреждениях принимали свободно — просто потому, что они делались из тех же металлов и тех же размеров, что и русские, и цифры на них были такие же арабские. А деньги бумажные принимали уже не везде, но их в России свободно меняли в отделениях банков и на почте. Так что единственной серьезной проблемой была инкассация монгольских денег в России и их отправка обратно в Монголию: там все же денег для внутренней торговли постоянно не хватало. Официально не хватало, но монголы русские деньги принимали в любом виде…
Впрочем, даже эти проблемы должны были решиться в самом ближайшем времени: специально созданная комиссия занялась разработкой общих для всех стран Союза денежных знаков. Только — по настоянию уже Наталии — эта комиссия особо не торопилась…
Когда по результатам войны развалилась Австро-Венгрия, промышленная мощь австрийцев очень серьезно сократилась, ведь большая часть промышленных предприятий (и промышленных рабочих, что тоже было очень важно) отошли Будапешту и Праге. Впрочем, и в Австрии осталось немало заводов и фабрик — но и им стало сложнее: все же изрядная часть сырья и полуфабрикатов на эти заводы поступала из «отвалившихся регионов». А тут Россия сам предложила наладить снабжение этих заводов весьма недорогим сырьем, да и полуфабрикаты у нее были достаточно приличные и даже дешевле, чем раньше — так что австрийское правительство решило на такое согласиться. С ограничениями, чтобы все же не допустить на свой рынок варварских конкурентов — и весной двадцать четвертого «процесс пошел».