— Так! — Старший майор выскочил откуда-то, как чертик из бутылки. — Рассказали все же, Михаил Петрович? Помню, что разрешено, но раз уж так случилось, товарищи, прошу задержаться на собеседование по секретности и режиму. Все помнят, что такое «ОГВ»?..
Уходим наконец в море.
С конвоем пока неясно, но вот по аэродрому прошла отсечка, «день X» минус Эн. Потому выдвигаемся на исходные. С нами — «Куйбышев» под флагом Зозули, усиленный двумя нашими расчетами ПЗРК, и те же два тральца проводят нас до глубин за горлом Белого моря.
Я дал накачку Сереге — не хватало еще гробануться из-за какого-то лопнувшего клапана. Может, я и обнаглел, но возможный отказ техники кажется сейчас мне более опасным, чем фрицы. Серега, однако, проникся и гоняет теперь своих.
Так вот и идем. Люфтов в воздухе не видно, лодок не слышно, ну а появление в Белом море немецких надводных кораблей — это паранойя даже для меня. Да и осталось тех кораблей… Эх, если б еще и «Шарнхорст» утопить! А ведь придет он на Север в январе… Подкараулить на переходе, где-нибудь возле Нарвика? И ведь хрен проскочит — гидроакустикой засечем, и пусть хоть все эсминцы, что у них есть, в эскорт ставят, это даже не смешно. И — 65-ю ему, специально бережем пару, для него и для «Принца». Что там у них осталось? «Нюрнберг», «Лейпциг», да еще с десяток «Нарвиков» в строй вступят. И все!
Адаптировались, в общем, разницу, считай, и не ощущаю, что 2012-й, что 1942-й. Не вижу я «рабства сталинской системы», не чувствую угнетения. Делаем свое дело, как подобает, — и довольны. Ну от чего свобода может быть на подлодке в походе? От приказа? От необходимости выполнить задачу? Бред…
Помню, в телеящике видел, как какой-то вонидзе очередной распространялся: по капле выдавим из себя совка! Поскольку совок — это внутренний раб, сам себя отягощающий обязательствами, полет свой связывающий, гирями на шее. Так сбросим эти гири — и ощутим себя свободными, никому ничего не должными личностями! И будем наконец жить, получая удовольствие, беря от жизни все, для чего человек и предназначен!
А вот если «к бою и походу готовьсь!», вы бы с такой личностью пошли?
Подчинение, обязательство равно рабству? Да нет, знаете… Перед провалом фильм видел немецкий, две тысячи какого-то года, название забыл… Современная Германия, студенты психологию-социологию изучают, ах-ох, как же это фюрер когда-то всех поработил? Тогда профессор предлагает им что-то вроде учебной игры. Вы — общество, давайте придумаем, общая форма — белые рубашки, к примеру, — общее приветствие и знак: поднимающаяся волна. Попробуйте просто побыть членами «Волны» несколько дней, а после напишете рефераты, зачту.
Сначала — просто игра, веселье. Давайте тогда и акцию общую придумаем, нарисуем наш знак, волну, в самых разных местах — и в универе своем, и по городу. Вместе держимся, помогаем по мелочи. Пока — игра. И вдруг одного из них обижают какие-то турко-арабы, причем насквозь несправедливо. А он — один из нас. И наше дело — правое. Потому разбираться с этими турками приходят все. И вдруг чувствуют, что вместе мы — сила. Чисто по Маяковскому: «единица, ноль, а если в партию сгрудились малые…».
Дальше там, по фильму, пошел уже перегиб, когда начали обижать тех, кто «не мы», даже убить кого-то захотели, и напрасно профессор, который все заварил, кричал: «Эксперимент закончен!» — его уже никто не хотел слушать. Вот он, звериный оскал фашизма!
Что, на мой взгляд, было притянуто. А почему, собственно, нельзя было остановиться? Ну вышла бы «Тимур и команда» по-немецки…
Но интереснее другое: рабством это не назвать! Не пройдет здесь категорически «я господин, а вы быдло». И плетью в ряды никого не загоняют. Делать что-то общее не принуждают. И за пустыми словами, одними лишь обещаниями не пойдут: только реально, на деле почувствовав, что так лучше! Добровольно решив, что стать «пальцами руки миллионнопалой» и успешнее, и безопаснее, чем жить поодиночке.
И как это все же назвать? А я отвечу: совок! Человек, привыкший, что он «один из», а не уникальная отдельная личность. Вбивший себе в подкорку, что одному в этом мире не выжить, а вот «колхозом» — это да! В итоге посмотрите в эту войну на нас с немцами — и на англичан. И скажите, англы и юсы немцев на равных победили бы, без численного и технического превосходства? Чем там у них кончалось, даже в сорок пятом? Арденнами? И стоит ли после этого «из себя совка выдавливать»?
Кстати, спросил я у Кириллова, что с англичанином тем будет? Любопытно просто. «А все по закону, — ответил товарищ старший майор. — Признай бритты факт шпионажа, ну выслали бы мы этого Дженкинса из их миссии. Хотя толку-то, другого бы прислали! Но все же союзники пока… И передали бы им этого матроса Райли до кучи; да, может, вспомнили бы случай этот, когда британцы стали бы на нас наезжать, если кто из наших так же завалился бы. Но англичане — и Дженкинс, и капитан парохода — все отрицали: ничего не знаем, а может, этот Райли немцами завербован был?» А коль так, то и пошел он крайним, по всей строгости военного времени, за шпионаж. Своего, выходит, сдали за копеечную политическую выгоду, самки собаки!
А будь у нас? Лично я своего матроса, которого сам туда послал, вытаскивал бы до конца! Иначе просто в зеркало смотреть будет тошно. Ну нельзя делать то, о чем тебе самому после противно будет вспомнить! Потому что дальше пойдет одно из двух: или тебе это станет постоянно душу грызть, как жук-древоточец, или ты просто станешь чуть больше сво… (Прадеды сказали бы: «Душу погубишь», — но вот не верю я в Бога и рай!) Не моралист я, а циник: хочу жить спокойнее и не мучаясь. И не европеец я, а все же совок. И меняться не намерен. За свой участок отвечаю головой, а выше командующий есть. Сам командующим стану — ну, значит, фронт мой расширится, а принцип останется: все равно главком надо мной.
Белое море прошли. Тральцов отпустили. Глубина — уже приятнее. Ныряем на двести пятьдесят и держим ход в двадцать. Чем меньше будем болтаться в радиусе действия немецкой авиации, тем лучше. Нам-то без разницы, а вот «Куйбышеву»? Он, кстати, нас не теряет — держится чуть позади нашего левого траверза. В молодости, когда этот эсминец был «Капитан Керн» Балтфлота, тип «Новик Путиловский», он по паспорту мог и тридцать пять выдать… но корабли быстрее людей стареют, машины изношены уже, однако тридцать, наверное, ему еще по силам. Значит, и мы прибавим…
Все работает нормально — три месяца всего прошло с июля, срок обычной автономки. Вахта за вахтой, так без происшествий пролетаем до меридиана Иоканьги. «Куйбышев» упорно идет рядом. (После Зозуля мне скажет, что именно сейчас по-настоящему поверил в возможности «Воронежа» — что подлодка, не всплывая, может удирать от эсминца через половину Баренцева моря. Но это будет после, пока же, как условлено, в этой точке подвсплываем под перископ, поднимаем антенну, обмениваемся информацией.)
Пока все выходит удачно. Меньше чем через сутки нам надо быть у Порсангер-фьорда. Затем отойти к северу, где через двое суток у нас рандеву с эсминцами «Гремящим» и «Сокрушительным». И — назад, на позицию, ловить конвой, который должен подойти еще через день (плюс-минус сколько-то).
А на аэродроме Банак — девяносто «юнкерсов» (надеюсь, сейчас чуть меньше, все же в битве у «Тирпица» и британцы кого-то посбивали). Но все равно нашим эсминцам будет крайне тяжело — как на Черном море в сорок третьем, где эти «юнкерсы» утопили сразу троих наших, «Харьков» и две такие же «семерки», как «Гремящий». Две 76-миллиметровые и пять 37-миллиметровых автоматов — совсем не смотрится такое ПВО по сравнению с пятью-шестью 127-миллиметровыми универсалами, плюс четырнадцать 40-миллиметровых «бофорсов» и столько же 20-миллиметровых эрликонов у штатовских «флетчеров» и «самнеров» — а ведь и те погибали от японских авианалетов. И потому придется нам сыграть роль самого эффективного ПВО — если не «наши танки на вражеском аэродроме», то «Гранит» по казарме летного состава. И никак иначе, поскольку место будущей охоты на конвой выбрано здесь — и немецкие бомберы в самый разгар действа ну совершенно нам тут не нужны.
Курс — вест. Идем на позицию.
Подводная лодка U-703, командир Хейнц Байфилд.
Норвежское море, 11 октября 1942 года.
Ослиная задница! Все по-дурацки! При «папе» Денице такого не было!
У него было свято: вернулись живыми — неделя на техобслуживание и регламентные работы и две недели отпуска, хоть домой в рейх, хоть отдыхай как хочешь, любой разгул и удовольствия, какие можешь найти. И награды заслуженные — прямо на пирсе, сразу, без всякой бюрократии. А что такое «жирные годы», объяснить — или вам уже рассказали?
И — нет «папы», попал под гнев фюрера. Только вернулись с битвы при «Тирпице». Что это такое? Это когда, вместо охоты на «восемнадцатый» конвой, тебя посылают за орденами и победами, драться с британской эскадрой. А тут лишь торпеды с дальней дистанции, и скорее убегать, пока асдиками не засекли. Нам повезло, а вот U-377 и U-405 не успели. Так и не ясно, кто «Тирпиц» утопил, тут и люфтваффе претендуют, и U-403 якобы не промахнулась. А если «Тирпиц» на тот момент сочтут уже вражеским линкором — то это сразу Рыцарский крест! Вернулись и узнали, что мы, оказывается, уже СС. И порядки совсем другие!
Никакого отдыха — только дозаправились, все положенное приняли, и марш в море, поскольку солдаты фюрера не должны пребывать в праздности, когда их камрады гибнут где-то под Сталинградом (кто знает, где это?). И чтоб приглядывать за нами в море, включили в экипаж кригс-комиссара. Который должен, теоретически, подтверждать каждый (!) мой приказ на предмет согласия с линией партии. Именно так — каждый. Однако нам «повезло» получить кадра, отродясь в море не бывавшего, тем более на субмарине — зато, надо полагать, абсолютно надежного идейно, получившего от команды прозвище Свинорыл, точно характеризующее его как внешне, так и внутренне. И когда он рядом, я или любой другой офицер, отдав приказ, должен сначала объяснить ему, зачем, нет ли тут саботажа или трусости. Вы можете представить, как тут командовать — мне, получившему второй Железный крест за разгром «семнадцатого» большевистского конвоя? Я в кригсмарине с тридцать четвертого, воюю с самого начала, через все прошел, что