Дошли трое, найдя в лесах аж под Полоцком партизанский отряд. Василь Ильичу повезло уже в сорок втором после ранения быть эвакуированным самолетом на Большую землю, затем он воевал на Ленинградском фронте в морской пехоте и завершил войну в Курляндии, возле той самой Лиепаи.
Он рассказывал мне, что было тогда, в сорок первом. Про то, о чем не писали в книгах. Как они бежали тогда, пробирались к своим. Это было самое трудное, все другое было уже не в пример легче. Про это не писали. А надо ли было писать? Потому что правда — не самоцель. А всегда надо вопрос задать: ради чего она? Гласность? А позвольте спросить, вот вы в обычной своей жизни вывешиваете грязное белье наружу? Никаких занавесок на окнах — пусть все видят? У нас нет секретов, всем должно быть известно, что у нас в шкафу? Так отчего вы считаете, что в истории должно быть иначе?
Так что литература советских времен, где целью официально провозглашалось «сеять разумное, доброе, вечное» — это не самый плохой вариант. Даже если «правильно, но глупо», что тоже случалось, и нередко. Но это все же лучше, чем откровенная чернуха и аморальность — с единственной целью повысить рейтинг продаж.
А наиболее популярными изданиями предков среди экипажа «Воронежа» оказались журналы «Техника — молодежи» и «Вокруг света»…
— …книга-то хорошая, — говорил тем временем Саныч, — вот только боюсь, что кого не надо на мысль натолкнет.
— А если изъять? — спрашиваю я. — В чем проблема?
— Вы думаете, раз НКВД, то всесильно? — спрашивает Кириллов. — Книга вышла в Москве неделю назад. Мне в Архангельске случайно на глаза попалась. А сколько их уже по разным городам, по рукам разошлось — поди узнай! А к изъятию объявить — все вряд ли найдем, зато огласка будет такая, что уж точно заинтересуются те, кому не надо. Так что смириться придется. Что шпионы могут из этого опуса извлечь?
— А ничего не извлекут, — решительно заявил до того молчавший ТриЭс. — Историю техники надо знать. Пытались же фрицы в нашей истории сделать подобную систему теленаведения для своих планирующих бомб. Нереально это на существующем уровне техники, самая примитивная электроника, или тут еще телевидение на механике, с диском Нипкова, так вообще! А со стабилизацией камеры сколько у нас бились, чтобы не дрожала? Ну и по ракетной части — что-то вроде Фау-1 сделать можно, но никак не больше. Не знают еще здесь, что классические законы аэродинамики не работают на околозвуковых скоростях, а значит, нужен особый профиль крыла, иначе в пикирование затянет. Ну а про саму идею крылатой ракеты, без управления — так Фау-1 у них и так полетит меньше чем через два года.
— Зато от нас отвлечет, — добавляю я. — Пусть и фрицы, и англичане больше интересуются не очень большой подлодкой, а телеуправляемым самолетом-снарядом. А может, макеты сделать, к Пе-8 подвесить и журналистам показать? Как оружие, которым мы били по Хебуктену. А книгу попытаться изъять исключительно ради шума.
Кириллов только руками развел и кивнул в знак согласия. Так и решим.
Не вышло у нас отдыха после похода. Только пришли в Молотовск, пока единственное здесь место нашего постоянного базирования и снабжения, как завертелось. Для начала на берегу нас уже ждали двое незнакомых гражданских спецов в сопровождении капитана ГБ, передавшего Кириллову запечатанный пакет от Берии. Гости оказались мотористами из Рыбинска, приехавшими по докладу бывшей у нас высокой комиссии, обратившей внимание среди прочего на наши вспомогательные дизеля (между прочим, действительно хорошие движки, многорядные звезды, в нашей истории ставившиеся на ракетные катера уже в шестидесятые). И, не зная главной нашей тайны (опять нам лишняя головная боль с секретностью), они двое суток буквально не вылезали из моторного отсека, все фиксируя, измеряя, фотографируя (пришлось ради них сначала гонять мотор на холостом режиме, затем разбирать), хорошо хоть у нас был полный комплект документации, копию которого «рыбинцы» забрали.
Затем фельдъегерь с охраной доставил Сереге Сирому письмо от академиков с какими-то вопросами (ну нет пока ни скайпа, ни «мыла»), И Серега, только что выпроводивший дизелистов, вместо отдыха долго писал ответ. Затем привезли торпеды, ЭТ-80, как обещали — значит, снова идти на торпедный полигон для совмещения с БИУС. И в завершение прибыл курьер от Зозули — с депешей лично мне.
Флотские очень впечатлились разгромом фрицевского конвоя. И стали планировать развитие успеха, чтобы превратить один удар в постоянное воздействие. Поскольку немцы, также впечатленные по самое не могу, не придумали ничего лучше, как «всем транспортам в море не выходить до особого распоряжения» (спасибо нашим компьютерным дешифровкам!). Так как потребность их армии в провизии и боеприпасах никуда не делась, можно было ожидать вынужденной посылки следующего конвоя, который мы также должны были помножить на ноль — благо ночи становились все длиннее, а с авиацией у фрицев был пока напряг, и вообще «особая важность посадить их группировку на голодный паек» (чувствую, не зря у нас Большакова и его диверсов забрали — намечается что-то на суше!). На этот раз с нами должны были взаимодействовать не только эсминцы, но и подлодки. Котельникова назначили комдивом-один (как и в нашей истории), но вот на его место на К-22 поставили Видяева (недостаточную опытность его в командовании большой лодкой Виктор Николаевич счел несущественной, с учетом того что в боевом походе на борту К-22 будет находиться он сам). Дивизион насчитывал пять лодок (К-2, также предупрежденная, в этой истории не погибла в октябре), на которые спешно ставились «Драконы» для связи с нами и между собой, что требовало проведения учений (фрицевский конвой ждать не будет), план которых аккуратно составил Зозуля.
Завтра К-22 придет в Молотовск. Котельников перейдет к нам перед торпедными стрельбами, чтобы, подобно Видяеву, получить представление о возможностях атомарины. Отстрел торпед, и переход в Баренцево море (К-22 поведет уже Видяев), где рандеву и учения со всем дивизионом лодок и эсминцами. С отработкой совместных действий по конвою, а заодно решением вопроса, откуда комдиву управлять, с «Воронежа» или все ж с К-22, может быть, Видяеву кого другого в обеспечение, хоть самого Колышкина, мастера подводных атак? В общем, скучно не будет.
Дрожите, фрицевские овечки, — волк голодный, кушать вас идет.
Хрущев Никита Сергеевич, Ашхабад.
За что? За что мне это — с Первого Украины, ЧВС Сталинградского фронта в эту богом забытую дыру?
Ведь всегда и во всем — за! С Хозяином не спорил, боже упаси! Что прикажут, выполнял и перевыполнял — будь то хоть сбор зерна или отлов врагов народа. В связях подозрительных — никогда и ни с кем! Опять же, маска дурачка, и даже шута горохового, сколько раз выручала: «что с него взять, пять классов образования», «а ну-ка, спляши, Никитка, гопака, а мы посмотрим». Никто всерьез не принимал как самостоятельную фигуру, всегда при ком-то. Ну да мы не гордые, часа своего дождемся. И не забыли ничего — все припомним, кому и за что!
Вот только дожить бы… Тут ведь или ты наш, или нет — третьего не дано. А значит, или ты наверх, все выше, или чуть назад покатился, и уже все, не остановишься, из доверия выйдя. Как Ежова на водный транспорт кинули, перед тем как… И меня сначала в эту чуркмению, а после…
Тридцать седьмой ведь пересидел! Потому что знал — как, с кем, против кого. Даже не знал, нюхом чуял, куда ветер дует. И всегда успевал вовремя… А тут вдруг как гром среди ясного неба. Ничего ведь не предвещало! Вызвали вдруг — и пинком. И неспроста ведь — как Хозяин посмотрел, не забудешь и не перепутаешь: как на мебель неодушевленную, а это страшнее всего, уж лучше бы обругал или даже по морде. А не так: уже решение принял и меня списал, как предмет уже неинтересный.
И никто ничего не знает. Все как воды в рот набрали и разговаривать не хотят, на занятость ссылаются. Чувствуют, значит, что, откуда? Я один не знаю ничего. А ведь есть у Хозяина что-то против меня, причина какая-то. Кто мне свинью подложил на этот раз? Лаврентий? Маленков? Не забуду ведь, если жив останусь…
Может, решил меня, как бывшего троцкиста? Да нет, тогда сразу бы… Я ж честно раскаялся и бывших своих всех поганой метлой… Или что Бухариным восторгался, в рот ему смотрел, во всем подражал? Так кто ж знал тогда, что он будет всего через пару лет врагом народа? И тогда я успел вовремя — все осознал, сразу включился, «фашистская бухаринская харя». И опять же, это бы припомнили, так в тридцать седьмом подмели бы.
Я ж всегда был за коммунизм! Хоть академиев и не кончал… пять классов — это в анкете, на самом деле две зимы всего лишь в школу ходил… Так ведь на мудрости всякие спецы есть, вон сколько расстреляли их как враждебный элемент, в одной лишь Москве, в мою лишь бытность Первым, а меньше их не стало, хе-хе… а вот нас, истинных, верных коммунистов мало, и каждый на вес золота! И дело наше руководить, не по уму, все знать невозможно — а по совести смотреть, чтоб за социализм было!
Что есть социализм-коммунизм? Так у Маркса… или у Ильича? В общем, написано: это где вся собственность общенародная. Как фабрика одна — и все на ней работники. От каждого по способности, каждому по потребности, и все довольны. Собственность мы, положим, уже всю… ну так, по мелочи, осталось. И что говорит марксистское учение? Что там у нас первично? Правильно, производственные отношения. А раз они у нас уже самые передовые, то всякое там «не хочу» искоренить — это плевое уже дело. Сегодня мы вынуждены «каждому по труду», и деньги еще в ходу, потому как если по потребностям, то вмиг все по углам растащат. Ну, это дело знакомое, по рукам загребущим бить. И углы личные резать без жалости, чтоб у каждого лишь от общества что-то было, и никак иначе!
Наверное, это поколение не переделать уже. Ничего, если прикинуть, как мораль общественная изменилась за тридцать лет всего, от тит титычей до энтузиастов… Еще лет через тридцать, значит, будут все уже сознательно, при коммунизме жить: на работу с песней, и блины с салом в награду. Нет, благосостояние можно и повысить, чтоб не в бараках жили, и чтобы здоровы-сыты-одеты все. И точка! Кто скажет «мое», давить без жалости. Тридцать лет такого формования — вот и будет из темной массы коммунистический народ!