дсестры-шведки, крупные и энергичные, небрежно приспособили на его крохотном личике кислородную маску, я взревела, как мифическая Медея, возмущаясь тем, что они не понимают очевидного: этот ребенок нуждается только во мне, и ни в ком, и ни в чем больше. Я не могла заставить себя бросить его хоть на день. Я не хотела, чтобы он вырастал. К тому времени, когда малышу исполнилось два месяца, я могла довести себя до слез при мысли о том, что не увижу его восемь часов подряд, поэтому я отбросила всякие планы относительно няни и прочей ерунды. Бабушка Штейнер, хотя и обладала плохим зрением, была выносливой, как мустанг. Она поддерживала меня, пока я занималась статьями для журналов на тему поддержания формы до беременности, после родов, а еще… Догадываетесь? О том, как сохранить форму во время беременности.
Через какое-то время Лео начал интересоваться, почему мы каждый вечер едим рис, почему не можем позволить себе купить дом, как и положено паре, которая пережила счастливое пополнение? Однако жизнь по-прежнему больше радовала, чем разочаровывала. Штейнеры купили скромный, но симпатичный коттедж, в графстве Дор, куда мы часто отправлялись на выходные.
Сами они перебрались в дом, который делили со своими лучшими друзьями, дедушкой и бабушкой Лео.
Затем совершенно внезапно их «приличный магазин» едва не стал жертвой новомодных торговых центров. Лео решил воспользоваться выгодным расположением магазина и быстро продал его. Потрясенные высокой ценой своей собственности, Штейнеры ушли на пенсию, и Гейб Штейнер (не будучи по природе ленивым человеком) стал немного играть на бирже. Они делились с нами своими доходами, чтобы, по выражению Ханы, мы «могли немного отложить».
Лео по-прежнему числился в гениях.
Мы внесли вклад за две квартиры такой огромной площади, что фактически они представляли собой два отдельных дома, построенные один над другим. У нас были четыре симпатичные спальни и маленький уголок, который мы приспособили под кабинет. Верхний этаж мы сдали паре датчан, Лизель и Клаусу, профессорам факультета энтомологии в университете Висконсина. Они так часто уезжали в страны, которые можно было бы назвать раем для любителей жуков и прочих насекомых, что иногда мне казалось, будто мы заключили договор с призраками, готовыми оплачивать аренду. В их квартире были три огромные спальные комнаты, одну из них они использовали в качестве лаборатории. Лео часто повторял, как он рад, что наши жильцы изучают жучков, а не тропические болезни.
Затем Лео решил взяться и за меня. Он собирался использовать то, что нам удалось «немного отложить», чтобы получить диплом юриста. Я была без постоянной работы, поэтому хотела пнуть его под коленку, но он убедил меня в том, что специальность бизнес-менеджера, подкрепленная знанием юридической науки, сделает его высоко конкурентным, а значит, дорогим.
— Джули, тебе пора задуматься над тем, куда пойти работать, иначе мы не сможем позволить себе даже визит к детскому врачу.
— Знаешь, — ответила я, — с таким количеством дипломов, может, тебя примут в штат ФБР?
— Джули, — не складывал оружия Лео, — я прекрасно понимаю, что ты не хочешь оставлять Гейба на попечение другого человека.
— Да, я не хочу бросать его. Я думаю, что должна сидеть с ним не меньше года…
— Даже твоя частичная занятость на какой-нибудь работе принесла бы нам ощутимую пользу.
— Если речь идет только о посещении детских врачей, мы можем обращаться в школьный центр здравоохранения.
— Но это же, в Милуоки, Джули. Тридцать миль пути!
Я знала, что он прав. Если бы не Лизель и Клаус, а также стипендия, которую получал Лео, нам пришлось бы жить на рисе и воде.
Я решила какое-то время выждать. Чем меньше говорить о проблеме, тем лучше. Лео участвовал в летней программе для студентов-выпускников.
Но затем…
Я кормила грудью — это означало, что я вряд ли могу забеременеть.
Теоретически.
Но потом случилось так, что у нас появилась Хана Каролина.
При двух младенцах я мечтала только о том, чтобы хоть кто-то поговорил со мной не о пеленках и распашонках. Я пыталась справляться с двойным кормлением, поддерживая вес с помощью пива и сырных палочек, но все равно выглядела, как нескладное недокормленное существо. Хотя Лео все-таки получил свой диплом, вопрос о том, чтобы я нашла работу, встал на повестке дня под номером один, потому что на сей раз это диктовалось самой жизнью.
Лео познакомился во время учебы с одной студенткой, которая привозила к нам своего двухлетнего малыша, и мы по очереди оставались с детьми, чтобы я могла заняться поисками подходящего места работы. Каролине тогда не было еще и шести месяцев. Думаю, именно потому, что я рано вырвалась из дома, она не любила меня так сильно, как Гейб. Получив рекомендательное письмо из «Сан тайме», я отправилась на собеседование в «Ньюс-Кларион». Лео купил мне юбку и свитер кораллового цвета от Донны Каран, и меня поразило то, что это была первая новая вещь, кроме белья, которую я приобрела себе за последние два года. (Родители, всегда поражавшие меня эпизодическим проявлением здравомыслия, подарили мне на Рождество кожаный жакет, отороченный лисой, который мы продали, чтобы отремонтировать «субару».)
Я начала с работы корректора, а позже меня перевели в производственный отдел, где вот уже сорок лет колонку советов рубрики «Вайнона вас поймет» вела Мэри Винтон. Со дня на день ей должно было исполниться восемьдесят пять. Я редактировала материалы для ее рубрики.
Мэри предпочитала письма, в которых спрашивали о том, как должны оформляться тексты благодарственных открыток — от руки или на компьютере. Секретарь отдела, Стелла Лоренцо, которую называли машиной местных новостей, отправляла сотни писем с подписью «С наилучшими пожеланиями, Вайнона».
— Мне кажется это таким несправедливым, — шептала я Стелле. — Она же совершенно игнорирует просьбы людей дать им совет в сложной ситуации.
— Скажешь тоже, — отвечала мне Стелла, закатывая свои огромные глаза и карандашом убирая с лица роскошные, коньячного цвета волосы. — Я каждый день натыкаюсь на письма, в которых женщины всерьез спрашивают, будет ли их детям лучше без матери. Эти женщины доведены до отчаяния. Боже праведный, они готовы на крайний шаг, а мы молчим. Я не знаю, что делать.
Я преодолела робость и подошла к Мэри, приходившей на работу в шляпе, которую она церемонно снимала в офисе, чтобы водрузить ее на вешалку, после чего царственной поступью направлялась к своему месту за рабочим столом.
— Мисс Винтон, я хотела спросить у вас, правильно ли, по-вашему, мы организуем работу с теми, кто обращается к нам в момент кризиса? Мне кажется, что отсылать им номер телефона центра психологической помощи недостаточно. — Дорогая моя, я не намерена вникать в мелкие дрязги и личные неурядицы, которые преследуют людей, — ответила мне Мэри. — Моих читателей волнуют другие вопросы.
Хотя я работала в отделе всего третий или четвертый месяц, я втихомолку начала отвечать людям сама, обращаясь в случае необходимости за помощью к Кейси Глисон, с которой работала в общественной организации «Оклахома!». Я стала одержима этими письмами. Чем больше я вчитывалась в них, тем больше поражалась разнообразию жизненных коллизий. Люди, независимо от положения, возраста и профессии, иногда демонстрировали в письмах полную растерянность. Кассиры, строители, секретари, хирурги. Я только диву давалась, как могут взрослые люди, получившие образование и права на вождение автомобиля, не знать ответа на очевидный вопрос, касавшийся их собственной жизни. Я начала задумываться над тем, что иногда людям просто чудом удается сохранить брак и воспитать ребенка, и удивлялась тому, как они могут в течение десяти лет работать на одном месте, хотя их босс — типичный персонаж из фильма ужасов.
Сначала мне показалось довольно странным, если не пугающим, что они обращаются к незнакомому человеку за советом. Но, в конце концов, я решила, что это похоже на ситуацию, когда вы изливаете душу попутчику в поезде. Вас привлекает перспектива не нести никакой ответственности за свою откровенность.
Однажды Мэри Винтон прошла в туалетную комнату, откуда так и не вышла. Во всяком случае, «Вайнона вас поймет» в тот день приказала долго жить. Спустя час ее обнаружили сидящей на ближайшем к двери унитазе. Журналистки рассказывали, что на лице Мэри застыла невразумительная улыбка, но она сидела с прямой спиной. Мисс Винтон отправили на «скорой» сначала в городскую клинику, а потом в «Дубки» (Стелла и я приходили проведывать ее и приносили ей пачки писем, на которые она вызвалась ответить, хотя мы и не смогли прочесть то, что она написала. Мы с улыбкой уверяли ее, что отправили их по почте. В следующий раз мы дали ей черно-белые рекламные листовки, и мисс Винтон ответила и на них). Новый редактор Стив Каткарт узнал через Стеллу, чем я занималась в последнее время в редакции. Однажды утром он заслонил свет у моего серого металлического офисного стола и произнес:
— Джиллис, мне стало известно, что ты устраивала самодеятельность в отделе. Нам надо обновить рубрику советов. Я могу поручить это тебе? Да? Хорошо, договорились. Назовем ее «Расскажите Джули».
— Нет, — ответила я ему, приходя в ужас от собственной наглости (как я могла перечить редактору, да еще и новому, да еще и малознакомому!). — Пусть название рубрики не сосредотачивает внимания читателей на моей персоне. Я хочу, чтобы вы назвали ее «Излишек багажа». В конце концов, именно так и следует рассматривать эти письма. Люди хотят поделиться с нами ношей, которая становится им не по силам.
Ему понравилось!
Я не была в редакции и года, а уже вела рубрику!
Тогда я еще не знала, зато хорошо знаю сейчас, что эта работа затягивает. Я думала, что Каткарта впечатлили мой здравый смысл и чувствительность. Позже он поведал мне, что остановил выбор на мне, так как я женщина, а значит, должна с сочувствием относиться к чужим проблемам, кроме того, я была дочерью своего отца, а следовательно, дружила с английской грамматикой и умела красиво выразить свою мысль на бумаге.