Анна поглядывала на них, гордо держа под руку статного мужчину средних лет в кашемировом пальто кремового оттенка. Неужели это не сон? Неужели это она сейчас из промозглой Москвы летит в Дубай с любимым мужчиной, чтобы на берегу океана в торжественной обстановке получить предложение руки и сердца? Будет и кольцо с бриллиантом, а потом и белое платье.
С тех пор, как в ее жизни все пошло наперекосяк, минули долгие двадцать лет. Вот она, восемнадцатилетняя девчонка, рыдает взахлеб, сжимая в руке тест с двумя полосками.
– Я не готов сейчас стать отцом, разбирайся сама. – Равнодушные слова раскаленным железом проходятся по хрупкому сердцу.
Потом поход в поликлинику и уставшая врач в белом халате.
– Беременность прерывать нельзя, большой риск остаться бесплодной.
И вот он, кричащий комочек, Юлька – причина ее неустроенной личной жизни.
Мать-одиночка. Этот унизительный статус не давал покоя, и она всеми силами старалась изменить его. Тщетно. Очередной ухажер сваливал в закат, едва узнав о наличии ребенка.
– Мамочка, почему ты плачешь? Ты устала? – Теплые ладошки пятилетней Юльки гладят мокрые от слез щеки Анны. Она лежит на кровати, уставившись в одну точку. Ее только что снова бросили. Очередной закономерный финал отношений.
– Уйди. – Анна убирает детские руки с лица и отворачивается к стене.
Вот десятилетняя Юлька, улыбаясь, протягивает школьный дневник.
– Мамочка, посмотри, одни пятерки!
Анна поправляет макияж перед зеркалом в прихожей. Мазнув взглядом по дневнику, выдает отстраненно:
– Молодец. Я сейчас ухожу, вернусь поздно, будь умницей.
Вот мать Анны, пунцовая от крика, стоит в коридоре, раскинув руки перед входной дверью.
– Хватит уже! Лучше бы ты с дочерью столько времени проводила! Ребенок растет без матери!
– Лучше бы ее вообще не было! – кричит в ответ Анна и ужасается не собственным словам, а тому, что действительно хочет этого.
Время мчится беспощадно стремительно.
– Мамочка, – кричит в трубку радостная восемнадцатилетняя Юлька, – я поступила!!!
Анна молчит. Личная жизнь так и не сложилась. Вот-вот появятся первые морщины, и тогда уж точно о полноценной семейной жизни можно забыть раз и навсегда. И когда Юлька успела вырасти?
И вот полгода назад появился он. Вадим. Красивый. Надежный. Щедрый. Их роман развивался стремительно, и когда Вадим намекнул на самые что ни на есть серьезные отношения, Анна даже испугалась. Это шутка такая? И теперь, сжимая кремовый рукав кашемирового пальто, она все еще не может поверить, что это происходит с ней. Что ненавистный статус матери-одиночки исчезнет навсегда там, на берегу роскошного курорта.
Телефон завибрировал в кармане куртки. Анна достала его и взглянула на экран. Юлька.
– Ну, что еще? – раздраженно произнесла она в трубку.
– Здравствуйте, – ответил незнакомый мужской голос. – В телефоне этот контакт обозначен как «Мамочка». Вы мама Юли?
– Да. Кто вы? И почему звоните по телефону моей дочери? Где она? – По спине побежал холодок.
– Я врач. Звоню из института Склифосовского. Ваша дочь только что поступила к нам. Она попала в аварию.
Колени Анны подкосились, она повисла на руке Вадима.
– Что с ней? – Рука с телефоном задрожала, она высвободила вторую, до этого цепко сжимавшую рукав пальто, и обхватила трубку двумя руками. На том конце секундное молчание.
– Она потеряла много крови…
– Она жива? – еле слышно прошептала Анна.
В трубке тишина.
– Она жива??? – Крик рассек тишину зала ожидания.
– Она в коме.
Дальше как в тумане. Километры пути от аэропорта до больницы, мелькающие очертания города через мутное от дождя стекло такси, кулаки, сжатые от напряжения до белых костяшек. Анна отводит взгляд от окна, разжимает один – на ладони смятые посадочные талоны. «А счастье было так возможно», – вдруг всплывают в памяти строки Пушкина. «Нет, не сейчас!» – она трясет головой, отгоняет ненужные мысли и сует талоны в карман куртки.
Потом запах больницы, заполнение каких-то документов на ресепшене, бесконечные коридоры, и вот они с Вадимом стоят перед человеком в белом халате, который что-то объясняет, слегка жестикулирует и обеспокоенно поглядывает на Анну.
– Насколько все серьезно? – слова Вадима выводят из состояния ступора, Анна фокусирует взгляд на враче.
– Скрывать не буду, все более чем серьезно. Мы сделали что могли, теперь дело за пациенткой. Все зависит от того, насколько сильный у нее организм. Будем ждать.
Когда врач ушел, Анна устало подняла глаза на Вадима.
– Поезжай домой, я сегодня останусь здесь.
– Тебе нужно отдохнуть, Анюта…
– Я отдохну. Потом. Поезжай.
Вадим как-то странно, дольше, чем нужно, посмотрел на Анну.
– Хорошо. Я буду ждать звонка. – Обнял, развернулся и зашагал по коридору.
Анна выдохнула напряжение и решила немного осмотреться, но через некоторое время, бродя по коридорам, поняла, что заблудилась. Чтобы немного сосредоточиться, она села на скамью напротив приоткрытой двери, ругая себя за рассеянность. Через пару минут в дверях показалась женщина. Она поправила белый халат, накинутый на верхнюю одежду, порылась в сумочке, достала носовой платок и приложила его к краю глаза. Потом тяжело вздохнула и тихо опустилась на скамейку рядом с Анной. Какое-то время они молчали. Женщина заговорила первая.
– Кто тут у вас? – мягким голосом спросила она.
– Дочь, – еле слышно отозвалась Анна.
– И у меня дочь. Ей девятнадцать.
«Как и моей», – подумала Анна, а вслух произнесла:
– Что с ней?
– Порок сердца. Врожденный, – женщина всхлипнула и уткнулась носом в платок. – Вот, готовимся к операции. – Она немного помолчала, а потом продолжила: – Это ведь не первая операция, но все равно так тяжело, я будто каждый раз прощаюсь с ней навсегда.
Женщина подняла измученные глаза.
– Вы простите, что заговорила об этом, вам и самой сейчас нелегко. Просто так тяжело в одиночку переживать это снова и снова.
– А что же ваш муж? – спросила Анна, но тут же пожалела об этом.
– Муж? – женщина горько усмехнулась. – Он оставил нас, как только узнал о болезни дочери. Да, мужчины не любят больных детей. Не все, конечно, но мой оказался из таких.
– Знать бы заранее, – сказала Анна, просто, чтобы хоть что-то сказать.
– А знаете, – взгляд женщины вдруг изменился, – даже если бы я знала, что все так будет, ну, что дочь родится больной и муж уйдет, я бы все равно родила ее.
Анна удивленно посмотрела на женщину.
– Просто не представляю, вот как это – я есть, а ее нет? Ведь это же такое счастье – первый зубик, первое слово, даже первые сбитые коленки. Да что я говорю, вы ведь и сами знаете! – женщина продолжала, не обращая внимания на смятение в глазах напротив. – С ней я снова удивлялась первому дождю, ловила первые снежинки, снова шла в первый раз в школу. Вместе мы радовались ее хорошим оценкам и огорчались из-за первых неудач. Ой, а игра на скрипке! Всегда мечтала научиться играть на скрипке, но у родителей не было возможности отдать меня в музыкальную школу, сами понимаете, не все тогда могли себе это позволить. И когда дочь захотела научиться, я просто плакала от счастья, особенно, когда у нее стало хорошо получаться. Как будто осуществила свою давнюю мечту. И первая любовь, и слезы от впервые разбитого сердца – с ней я снова все это проживала, понимаете? Ну конечно понимаете!
Она все говорила и говорила, а Анна смотрела как завороженная. Перед ней сейчас сидела женщина, у которой в глазах сияли миллионы звезд, а свет от этих звезд растекался по всему пространству и окутывал такой теплотой, что захотелось раствориться в нем. И не было больше ни запаха больницы, ни боли, ни страха, только этот свет. Как такое возможно? Что это?
– Это такое счастье! – мягкий голос вдруг перешел на шепот. – Даже представить не могу, что ее просто не было бы. Это значит, не будет и этих воспоминаний, просто ничего не будет. Нет, ни за что! Я ничего не стала бы менять!
Женщина положила носовой платок в сумку и встала.
– Пойду я, мне еще на работу. Простите, еще раз.
Она ушла, а Анна все сидела, не в силах прийти в себя. Так вот что это было! Счастье! Счастье отражалось звездами в глазах той женщины. И даже если случится самое страшное, у нее останутся воспоминания. Ведь когда звезды гаснут, они несут свой свет еще долгие сотни лет. Это же так просто!
Чтобы снова ощутить это тепло, Анна попыталась вспомнить что-то похожее, но с ужасом поняла, что не может этого сделать. Потому что у нее нет таких воспоминаний. Она не откладывала их в уголки памяти, как та женщина – бережно, год за годом, а мчалась неизвестно за чем без оглядки и сожаления. И теперь прожитое покоилось словно за витражным стеклом: вроде что-то за ним есть, а что – разглядеть невозможно. И у нее не останется ничего. Ни сбитых коленок, ни первого звонка, ни скрипки.
– Ну, хоть что-то! Что-нибудь! – Анна судорожно перебирала в памяти обрывки воспоминаний, как вдруг дверь слева с шумом распахнулась.
– Куда его теперь? – громко обратился санитар непонятно к кому и выкатил в коридор тележку.
Из палаты показался мужчина в круглых очках.
– Ну, ты как в первый раз! Сам знаешь куда. В морг, – отчеканил он и скрылся в палате.
Санитар толкнул тележку и покатил по коридору. И когда она, громыхая колесами, приблизилась, Анна вжалась в стену. На тележке лежал человек, укрытый с головой белой простыней. И на мгновенье показалось, что вот так и ее счастье, укрытое с головой белым саваном ее же собственными руками, навсегда ускользает сейчас, скрываясь за поворотом холодного коридора.
– Куда? – Анна непроизвольно протянула руку в сторону, где стихал грохот колес.
«Куда? Сама знаешь куда».
– Нет! – Пальцы зарылись в волосы и с силой сжали их. – Нет, нет, нет!!!
Она кричала, мотая головой, продолжая сжимать волосы.
– Женщина, вам плохо? – мужчина в круглых очках обеспокоенно склонился над Анной.