– Точнее и не скажешь.
– Спасибо, – вздохнула она и подарила Владимиру ласковый взгляд. – Да, еще как это расстраивает меня. Я искала случай, соглашалась на все конференции и встречи, лишь бы выпал шанс проявить себя. Чтобы хоть кто-нибудь признал меня за своего.
– Мне жаль слышать подобное… Ты всегда излучала жизнерадостность. Я завидовал и брал в пример твое светлое восприятие мира, твое увлечение археологией. Одно лишь твое присутствие сегодня приободрило меня, показав, что кто-то способен понимать тебя.
– Именно поэтому ты готов променять жизнь на пыль бумаг и канав? Хочешь, как и Георгий Константинович, быть мудрой белой вороной? Мне тоже жаль – жаль, что ты восторгаешься моей безостановочной погоней за признанием. Но спасибо. Спасибо, что позвал, что все же сказал: до меня наконец дошло, что даже за обеденным столом можно искать любовь: всеобщую или чью бы то ни было – и точно вечерний мотылек не находить своего счастья в теплом свете.
Они молчали, всматриваясь в непроницаемый мрак, друг в друга и оборачиваясь на возгласы за столом.
– Володь, – голос Саши сорвался, – ты помнишь, мне рано вставать.
– Не переживай, Саша, – опередила Алиса Владимира, – мне пора уходить.
– Мы еще увидимся? – спросил Владимир, подавая Алисе пальто.
– Боюсь, и в этом вопросе я не в силах помочь. Стоит ли нам надеяться на встречу, ожидая беседы, когда мы как платоновские варвары?
– Считаешь, мы вдвоем ошибаемся: насчет себя, других?
– Мне кажется, ты единственный, кто говорит со мной на одном языке, и все же я боюсь, что образы в тени мы интерпретируем по-разному.
– Печально, что Алиса покинула нас, – провозгласил профессор, когда все вновь собрались за столом, – однако, Владимир, вы все же докажите, что долгие месяцы я ждал от вас решительных действий не напрасно?
– Прежде от рассуждений меня отвлекали многочисленные факторы, – четко ответил Владимир, вернувшись за стол, где все остальные уже допивали чай, – но теперь у меня есть мысль. Благодаря Алисе.
– Так поделитесь, мы с нетерпением ждем.
– Необходимо кардинально пересмотреть наши методы познания. Прежде я руководствовался вашим, профессор, методом позиционной статистики. Однако необходимо не просто перебирать ваши методы дешифровки, а взглянуть на клинопись с абсолютно иной точки зрения.
– Послушайте, голубчик, – сурово обратился профессор, – меня уже изрядно задевает, что вы очерняете мои труды, а это, на минуточку, расшифровка протоиндийских языков и языков майя, острова Пасхи и ряд других. Если вы не способны подобрать ключ к клинописи, это, по моему суждению, отбрасывает тень на вашу компетенцию, но никоим образом не на меня. Не позволю своими выходками пятнать мои заслуги!
– Однако мы здесь, и я настаиваю, чтобы вы выслушали.
– Дайте ему высказаться, – резко встрял Роман и перевел многозначительный взгляд на зятя. – Я верю в тебя.
– Что ж, как пожелаете, вперед. Однако предупреждаю, отныне в случае неудачи вас ожидает не отстранение от исследования, а исключение из института археологии.
– Я принимаю условия, – уверенно ответил Владимир, на что профессор обошелся лишь жестом, приглашающим к мнимой трибуне. – Для расшифровки клинописи нам необходимо не анализировать частоту появления символов и их расположение, а считывать образы письменности.
– Что за вздор? – рассмеялся профессор злорадным смехом.
– Почему никто не обратил внимание, что грубые насечки образуют не макушку сосны с длинной веткой, а бороду Дария с победоносным копьем? Мы искали буквы, слоги, слова, но не образы. Ответ был прямо перед нами.
– Если я правильно понимаю, – уже не столь уверенно спросил профессор, видя, как Саша и Роман склонились над распечатками, – теперь тебе нужна не только дешифровка, но и языковая интерпретация одновременно. Не желаешь отказаться сразу?
– Давайте взглянем, – ухмыльнулся Владимир. – Дарий, копье. Крокодил, кольцо, – увидел он символы в закругленных сколах. – Крылатое солнце, – угадывал Владимир, уже пропуская некоторые символы. – Плеть.
– И коим образом прикажешь этот набор слов истолковывать? – несколько воодушевился профессор.
– Победа Дария против некой опасности, если представить, что крокодил – это символ скрытой угрозы, а кольцо – связь, обернулась вновь восставшим солнцем в Египте и судом Дария.
– Боже, – опустошенно протянул профессор. – Поздравляю! Ты все же доказал, каким глупым я был, раз вообще допустил тебя до исследования. В 486 году до нашей эры в Египте вспыхнуло восстание против персидского господства. Дарий I умер, так и не успев его подавить. А его поражение я могу вспомнить только в битве при долине Марафон в 490 году при попытке завоевать Грецию в ходе греко-персидских войн. Не сходится, Владимир. Да и некая опасность, согласись, звучит несерьезно.
– Любимый, что не делается – все к лучшему.
– Володь, может еще взглянешь, – прозвучал вдали голос Ромки. – Ты же не сдашься, не откажешься от своего призвания, да? Тебе же ради семьи придется не на раскопках в Крыму вкалывать, Володь, а на кассе.
– Вечер окончен, – прошептал Владимир, взглянув на молчавшую жену и почувствовав уверенность, что только Алиса смогла бы понять его. – Для тебя, Роман, тоже.
– Благодарю за ужин, он был великолепен, – попрощался Георгий Константинович.
– Приятно слышать похвалу, – ответила с натянутой улыбкой девушка, которую в это время обнимал Владимир.
Как только дверь захлопнулась, Саша вырвалась из-под руки мужа. Владимир молча взглянул на жену, которая, не в силах сдержать эмоции, тяжело вздыхая, ушла в спальню.
– Я без работы, как ты и хотела, – обессиленный провалом и чувствами к близким, прошептал Владимир. – Чем, скажи мне, ты недовольна теперь. Не понимаю я тебя, Саша.
Он навис над кофейным столиком, куда жена сложила распечатки, и широким взмахом скинул их. Заметки разлетелись по сторонам, как его разорванные мечты и надежды.
– Не быть мне археологом, лишь учителешкой, примерным семьянином.
И внезапно время остановилось: в белой бумаге, волнами устелившей пол, Владимир различил барханы. В мельчайших пылинках, он увидел песчаную бурю, следовавшую за марширующими воинами; а сучок в древе пола обратился в глаз крокодила.
– Я был прав, – тихо произнес он. – Я был прав! В крокодила мастера вкладывали двуличие девяти царей, что восстали против Дария. А солнце на крыльях – не что иное, как божество, несущее неверным кару. Какой дурак, раз сопоставил видение древних со своим. Боже, какой дурак.
– Это точно, – протянула пришедшая на возгласы мужа Саша и прислонилась к стене, скрестив на груди руки.
– Я сделал это, я расшифровал клинопись!
– Поздравляю.
– Даже не сделаешь вид, что рада за меня?
– Прости, за этим лучше обратись к своей Алисе.
– Как я мог забыть, что от тебя не дождаться интереса ни к моим трудам, ни к чему-либо более возвышенному, нежели сериалы.
– Да, а скажи-ка мне, кто из нас дежурит по две смены в больнице? Посмотрела бы я, как бы ты тогда читал свои книги по вечерам.
– Я не заставляю убиваться – ты вполне можешь найти другую работу.
– Чтобы тратить наши зарплаты лишь на продукты и оплату квартиры? Тебе не приходило в голову, что будь у нас возможность хоть немного откладывать на будущее – я бы не соглашалась на внеочередные смены? Если ты не заметил, только благодаря моим сбережениям ты можешь месяцами сидеть над своими картинками, мечтая о премии.
– Счастье не в деньгах.
– И не в ожидании путешествия? Не в местах на последнем ряду кинотеатра? И не в теплых вечерах со мной? Ты готов от всего этого отказаться? Отказаться от меня? Конечно, ты готов пойти на это ради своего исследования.
Владимир отвернулся от жены и опустил глаза на свои записи. Еще некоторое время Саша стояла рядом, но, не дождавшись ответа, тихо собралась. Перед тем как выйти из квартиры, она выключила висевшую на стене росу фонариков.
На смену теплому свету пришел леденящий мрак, и наконец воцарилась тишина, о которой так долго просил Владимир. Однако единственное, что он ощущал – лишь пустота в душе, от которой оторвали такую же светлую и теплую улыбку Саши. На подлокотнике дивана до сих пор лежала книга. До Владимира донесся сладкий аромат лаванды, он поднялся и увидел струйку дыма, которая поднималась от задутых благовоний, которых он даже не замечал прежде. Он захотел, чтобы его чтению вновь помешал ее переливный смех со смешных картинок, но теперь, когда Владимир испытал такую нужду немашинально признаться в любви, почувствовать неаккуратное объятие жены, ее больше не существовало в его жизни.
– Как мне удалось расшифровать клинопись, если я не мог понять тебя. Боже, какой я дурак.
Елизавета Фролова.ЛЮБОВЬ И ЛЕПЕСТКИ РОЗ
Я долго кручусь перед зеркалом, пытаясь подобрать подходящее платье на вечер. Живот начинает заметно выпирать. Ноги раздулись от отеков и теперь выглядят как две сосиски. Сжимаю зубы, осматривая второй подбородок и гормональные прыщи.
Говорят, что беременность делает женщин красивее. Очевидно, это не мой случай.
Я беспокоюсь, что Паше не понравится мой вид. Это вызывает во мне мелкую неконтролируемую дрожь. Я пытаюсь вспомнить, когда ее не было. Ведь было радостное предчувствие встречи и восхищение. Легкость была. Сейчас я тяжелая. Во всех смыслах. Нет, Паше точно не понравится. Я его понимаю и не сержусь на его реакцию.
Странно как руки трясутся.
Наконец-то нахожу подходящий наряд, прикрывающий все безобразие, и наношу легкий макияж.
– Аня, давай уже быстрее! Мы опаздываем! – кричит муж из прихожей и выходит, хлопая дверью.
Я вздрагиваю от громкого звука, словно услышав сирену, предупреждающую об опасности. Тороплюсь. Накидываю плащ. Выхожу. Сажусь на пассажирское сиденье уже заведенной машины, укладываю сумочку на коленях. Сегодня нас ждут на дне рождения нашего друга.