Страсть к пафосным кличкам была особенностью Степана Ивановича: Тополек, Ромашка, Гиацинт – не полный перечень кличек его многочисленного скотного двора. Вот и сейчас он наблюдал, как его любимчик Тайфун, перезимовавший взрослый бугай, бежал по степи, стаскивая в кучу провода, тянувшиеся от батарей к боевым машинам. Степан смотрел из-под руки на происходящее действо, щурился от яркого солнца. Смешно дергался всем телом. Наконец решился, побежал в степь на помощь солдатам.
Вечером, укладываясь спать, Степан Иванович не утерпел:
– Ох, Валька, не нравятся мне эти гляделки, Натаська днями сидит у нас, задницу к лавочке приклеила. Не к добру это. Парни вон какие, жеребцы, обрюхатят нашу Натаську, как пить дать обрюхатят, а нам хлебать.
– Дурак ты старый, кто сказал, что не к добру? К добру, Степа. Замуж вряд ли кто возьмет, а ребенка родит и будет для чего жить бабе. Спи уже, завтра рано вставать!
– Ну да, ну да, к добру, говоришь? Посмотрим… – проворчал Степан, укладываясь поудобнее спиной к супруге.
* * *
Так бы и играли в гляделки Натаська с Федором. Но, как говорят, случилась случайная случайность.
Наедине встретились они у колодца. Натаська по привычке набрала два ведра воды под самый верх, напряглась, подхватила тяжелые ведра и уже сделала несколько шагов по натоптанной дорожке. В этот момент из-за угла дома с двумя пластиковыми бутылками-«двадцатками» резко вывернул Федор. От неожиданности Натаська шумно выронила ношу на землю. Одно ведро перевернулось, и вода разлилась по дорожке, стекая в зеленый спорыш.
– Ты чего, дуреха, испугалась, что ли?
– Ага!
Парень мгновенно оценил ситуацию: увидел и хрупкость девушки, и тяжесть непосильной ноши. Отставил в сторону свои бутыли.
– Давай помогу! – подхватил сильной рукой, как перышко, пустое ведро, мягко по-кошачьи обогнул застывшую девушку, приблизился к колодцу, поставил посудину на лавку. Отпустил, слегка придержал мозолистой ладонью заскользившее гладкое, отполированное годами тело воротка. Загремел раскручивающийся цепок, затарахтело о каменные стенки колодца ведро, шлепнулось в воду где-то там, в глубине, утопилось.
Натаська тихо исподтишка залюбовалась, как легко, играючи он закрутил вороток обратно, перелил воду в ее ведро. Успела перевести дух от внезапной встречи, успокоить дыхание. Кто ж знал, что вещий сон наяву так скоро исполнится, объект девичьих мечтаний последних дней и ночей появится перед ней так внезапно?
При встречах на улице или во дворе у Ивановых Федор смотрел как бы вскользь, хмурился, отчего на прыщавом лбу легкой волной играли морщинки. А тут вдруг посмотрел прямо в глаза. А Натаська свои зеленые не опустила. Нахально уставилась на него, разглядывая ровные скулы, короткий ежик волос и небольшой нос с горбинкой. Он-то свои первым отвел, желваки лишь заиграли на худом лице да бледность по шее растеклась, как та вода по дорожке.
Наклонил голову, подхватил оба ведра, играя темными бровями, произнес слегка гнусавым голосом:
– Дорогу показывай, хозяйка, – пошел по тропинке, чуть притормозив, пропустил Натаську вперед. Хоть дорогу-то уже знал. Не раз на калитку крашеную, зеленую, смотрел, хмурился. Выглядывал за ней мелькающую во дворе хозяйку.
Федор легко шагал за Натаськой. Незаметно усмехался, глядя на смешно семенящие ноги, выглядывающие из-под мешковатого сарафана. Взгляд его без спросу иногда поднимался чуть выше, и от этого становилось ему немного не по себе. Эти два ведра воды для него как проходной билет туда, куда он, чего скрывать, стремился давно, да повода не было. Зашел следом за хозяйкой во двор, потом в маленький коридорчик.
– Куда ставить?
Натаська махнула рукой, указывая. Поставил ведра на лавку, вышел наружу, Натаська следом.
– А ты чего здесь застряла? – сам от себя не ожидая такой смелости, начал Федор.
– Как это застряла? – растерялась Натаська.
– Ну здесь почему живешь? Одна!
– А где я долзна зыть?
– Ну, не знаю, в городе, например. Там работа есть. В кино сходить можно. Ну или в кафешку какую, – старательно подбирал слова Федор.
– И что? Зыла я в том городе. Работала на свейной фабрике. Строчили… форму военную строчили, как раз такую, как на тебе сейчас. Зарплата пятнадцать тысяч. Пять за квартиру платила. А на десять сильно по кафескам и кино не походис, да и после смены придес домой еле зывая, знаес, не до гуляний. А здесь и пенсия, и огород, и куры. Люди постоянно прострочить несут что-нибудь. Кому сторы, кому халат новый. Я этой зимой пять комплектов постельного белья ссыла на заказ. – При этих словах Натаська покраснела, как будто намекнула солдату на что-то неприличное, и, стараясь скрыть волнение, затараторила. – У соседки в сундуке рулон бязи остался. Представляес? С советских времен. Вот я ей пять комплектов… По сто рублей… За каздый… Сострочила… Белья постельного, – еще сильнее залилась краской Натаська. Как говорится, от чего ушли, к тому и пришли.
Следом покраснел и Федор.
– Так я это… Пойду…
– Ага… спасибо тебе… – Натаська чуть подалась к солдату.
– Не за что… – отступил к калитке, потом, решившись, дернулся назад, притянул девушку к себе за талию, чмокнул где-то в районе губ, замер. А она повисла, как лиана, обхватила худыми руками за шею и прилипла к парню. От неожиданности Федор растерялся, но не отодвинулся, а ближе притиснул к себе добычу и поцеловал уже по-настоящему. Еле оторвался.
– Ну так я приду… вечером… сегодня? – прошептал прямо в ухо, не веря в собственное счастье.
– А смозэс?
– Мои проблемы, – и бегом в калитку на улицу.
Долго сослуживцы воду ждали.
Поздно вечером хлопнула Натаськина калитка, шмыгнула в ту калитку гибкая проворная тень, да тихо скрипнула дверь.
* * *
На лавочке у Ивановых Натаська теперь появлялась редко. Но когда приходила, сидела, наблюдала за развернувшейся далеко в степи учебной баталией.
Степан Иванович никак не мог понять, как безошибочно она находит на таком расстоянии Федора.
– Ой, дядь Степ, глянь, глянь, как бегают, точно муравьи перед дозьдем. А вооон тот – мой Федька безыт… видисс? С того краю первый, – горделиво говорила она и показывала рукой в нужную сторону.
– Эх, Натаська, побегала бы ты с сорокакилограммовой бандурой в сорокаградусную жару, не смеялась бы сейчас так, а пожалела, посочувствовала своему Федьке, – делал замечание Степан Иванович, и Натаська замолкала, всматриваясь в степь, о чем-то задумавшись. Ненадолго. Легкая в общении, быстро все забывала и на следующий день опять сидела на лавочке, хохотала и комментировала боевые учения.
* * *
– Нет, Валь, ну нельзя так. Люди смеются. Я с ним поговорю, – который день не мог успокоиться Степан.
– Не лезь, без тебя разберутся, – раздражалась Валентина каждый раз на мужа.
– А если не разберутся? Со стороны ж виднее. Они ж друг для друга, как эти… Ромео и Джульетта. Вот.
– Купидон недоделанный, только хуже не сделай, – отмахнулась Валентина от надоедливого мужа.
– Не сделаю… куда уж тут хуже…
Разговор Степана с Федором состоялся.
Солдат пришел вечером забирать телефон с подзарядки. Сели на лавочке, закурили.
Поболтали пару минут о международной политике, о состоянии дел в военном городке.
– А какие у тебя планы на Натаську? – Степан развернулся к солдату. – Побаловался и поедешь дальше служить? – не обращая внимания на оторопь собеседника, продолжил он. – Баба, она ведь как скотина, ей уход нужен, хозяин нужен, – и, не дожидаясь ответа, испугавшись собственной смелости, тут же окунулся в воспоминания о своей молодости. – Вот как сейчас помню, пришел я из армии. Мы ж в свое время не так, как сейчас, пирожки мамкины еще по кишкам гуляют, а служба уже закончилась, а два года в сухопутке, моряки, вообще, три. Так вот, возвращаюсь, а тут Валька моя на танцах, за два года, понимаешь ли, расцвела, как говорится, девка в самом соку. Уходил, школьница-пигалица, в саду у бабки моей лазила по ночам с пацанами, черешню обносила, а пришел – невеста. А я ее перед армией приметил. А мог бы и не успеть, кто-нибудь красотку мою умыкнул бы. С испугу и поспешил. Сразу и поженились. Не стал ждать, пока пузо на нос полезет. Вот. Тридцать лет вместе, троих сыновей родили и вырастили. Третьего, младшенького, месяц назад в армию проводили. Как провожали. Душа изболелась. Время-то какое? Куда попадет? Сам понимаешь, каждому родителю его дите дороже всего на свете. Пронесло, кажись. Во Владикавказе сейчас, в учебке, артиллерист. А если б я тогда от нее отказался, от Валюшки моей? Я ж после армии и погулять не успел, сразу семья, ребенок, дом строили, работа, она в техникуме доучивалась. Ничо. Справились. Меня иногда страх берет, а если бы не женился, как друзья учили? Погулять предлагали. А ее куда? На аборт? – неудачно затянулся и, поперхнувшись дымом, закашлялся Степан.
– Я, дядь Степ, человек подневольный, у меня контракт подписан, куда скажут, туда и пойду службу служить. Натаська мне по сердцу, не секрет, но я ничего не могу ей дать и обещать не могу. Не сейчас… Была б мамка у меня, я б ее к ней отвез. Но я ж в детском доме воспитывался. Меня государство воспитало. Вы позаботьтесь о ней, ладно? Я через год квартиру по контракту должен получить.
– Так крыша ж над головой уже…
– Да какая это крыша? – перебил Степана Федор. – Хибара. Можно, конечно, и в деревне жить по-человечески. Работы я не боюсь. На сварщика успел выучиться перед армией. Я ведь в армии почему остался? Мне идти некуда. В квартире бывшая моя с новым мужем живет, и у них уже ребенок, не выгонять же их на улицу? – закурил новую сигарету Федор, и Степан заметил, как у того дрожат пальцы. – Ну что, мне ее завтра сватать приходить?
– Ты мужчина, тебе решать.
– Я еще не мужчина, я – мужчинка.
– Почему мужчинка? – удивился Степан.