– А это на мое усмотрение, или уговорить его подвинуться, или пристрелить.
– Ты выбрал второе.
– Это мой выбор, Сафрон не при делах.
Действительно, зачем оговаривать Сафрона, когда впереди долгий тюремный срок? Возможности у Сафрона немаленькие, запросто может устроить проблемы.
– Думаешь, Сафрон это оценит?
– И Королек оценит. Я ведь не тронул его Агату. Хотя мог.
И еще Урри вырвал Агату из-под насильника, а значит, Королек не станет добивать его в тюрьме. Жаль, что закон этого не оценит, и Круча тоже. А значит, сидеть ему и сидеть. Но это же лучше, чем лежать. В земле. В тюрьме тоже живут, и на тюремную жизнь нужно настраиваться.
Часть вторая
Глава 10
Шнурки на крытом запрещены, а веревки нет, нонсенс? Нет, необходимость. Камера маленькая, пассажиров много, шконок на всех не хватает, на полу спать ну его в пень, приходится плести сетки типа гамак. Все свободное пространство между шконками второго яруса запаутинено такими сетями, кругом сбитые матрасы с вырванными из них клоками ваты, постельное белье цвета половой тряпки, и то ли подушки, то ли плюшевые жабы вместо них. А еще белье под потолком развешено, легче самому повеситься, чем снять с веревки. Свободных мест нет, на первом ярусе по два человека на шконку, душно, сыро, казалось бы, какая может быть простуда? Но каждый второй кашляет, сморкается, вонь от немытых тел, от параши.
– Сука! – не сдержавшись, сквозь зубы процедил Сафрон.
Это ведь Круча ему такую пакость устроил. Сам прокурор не нашел состава преступления в действиях Сафрона, не заказывал он Шагая, не организовывал убийство, Круча даже согласился с этим. И тем не менее закрыл Сафрона на тридцать суток, воспользовался правом, которое давал ему президентский указ о борьбе с проявлениями бандитизма. РУОП, собака, подключил, Сафрона даже в КПЗ держать не стали, сразу в СИЗО спровадили, два дня промучился на сборке, думал в нормальную хату попасть, прогон под это дело прошел, а хрена с два! Круча нарочно этот свинарник подсунул, чтобы Сафрону жизнь медом не казалась.
– Ты что-то сказал? – спросил длинноволосый паренек в черной холщовой рубашке на размер-два больше, чем нужно.
Он стоял спиной к Сафрону, неторопливо справляя нужду в загаженный унитаз. И, спрашивая, повернулся к нему.
Рубашка у него без пуговиц, брюки без пояса, все черного цвета и широкого кроя. Сам худой, даже тощий, соплей перешибить можно, одежда болталась на нем как безразмерный балахон на чучеле. Лицо сильно вытянутое вниз, глаза маленькие, широко посаженные, левый глаз ниже правого, нос кривой, как ручка поворотного выключателя под наклоном по часовой стрелке. Волосы темные, засаленные, стянуты в лошадиный хвост на затылке. Сафрон едва сдержался от желания схватить этого урода за волосы и сунуть мордой в унитаз.
– Отвали! – скривился Сафрон.
– Я думал, ты поздоровался, – качнул головой парень, осуждая его за резкость.
– Ну, здравствуй, здравствуй!.. – скривился Сафрон.
В одной руке он держал хабар, в другой завернутое в матрас белье, но, если вдруг что, ничто не помешает ему вмиг сбросить этот балласт и порвать оборзевшего урода.
– Как зовут? Кто такой? – спросил хвостатый.
– Сафрон я!
– Ведешь себя как будто хрен с бугра! – снова с осуждением покачал головой парень.
– Кто за хатой смотрит?
Сафрон посмотрел между шконками и увидел за столом еще одного худосочного типа в таком же прикиде. Ростом чуть повыше, в плечах немного пошире, но морда такая же лошадиная, нос не кривой, но глаза разноцветные. На близнеца не похож, но родство угадывалось издалека. Все бы ничего, но парень сидел на угловой шконке. Или здесь не знали, что это центровое место, или Сафрон сейчас говорил с братом смотрящего.
– Мы с Томасом смотрим, – кивнул хвостатый.
– Кто поставил?
– Народ решил!
С краю за столом сидел заросший, с многодневной щетиной тип, он жевал кусок хлеба с таким трудом, как будто у него не было зубов. Жевал и тускло, чуть ли не безжизненно смотрел на Сафрона. Он кивнул, подтверждая слова хвостатого.
– Чем по жизни занимаешься? – спросил Сафрон.
– Это ты у меня спрашиваешь?
– А ты хочешь меня спросить? Так со мной все ясно, я центровой в Битове, у меня две сотни штыков, меня вся Москва знает! А вот кто ты такой?
– Значит, все-таки с бугра.
Хвостатый смотрел на своего брата, который направлялся к ним. Сидящие на шконках арестанты убирали колени, пропуская его, стоящий в проходе дрыщ поспешил исчезнуть, освобождая путь.
– Да я-то бугор, а ты хрен! – разозлился Сафрон.
– Никс, что за дела? – останавливаясь, спросил Томас. Он смотрел на Сафрона, сверля его взглядом, а обращался к брату.
– Да вот, с бугра быкует!
– Не надо быковать, мужчина!
– Никс, Томас… Кто вам такие погоняла дал?
– Зона дала, – кивнул Томас.
И он, и его брат с виду казались очень молодыми, но, если присмотреться, обоим за тридцать.
– И много ты там зону топтал?
– Была ходка. А за тобой? – Томас хищно сощурил глаза.
Увы, но в зоне Сафрону бывать не приходилось, вот так, под следствием, случалось, а так, чтобы срок мотать, такого счастья пока удавалось избежать.
– Некогда мне по зонам шнырять, я за городом смотрю!
– Шныряют шныри!
– Слышь! – вскинулся Сафрон.
– Место уже выбрал? – спросил Томас, движением руки обведя камеру до самого окна.
– Угловое, – осклабился Сафрон.
Довели его эти два брата-акробата, до белого каления довели. Мочить он их будет, и одного в параше утопит, и второго. И сам за камерой будет смотреть.
– Под нашей шконкой будет спать, – глянув на Никса, кивнул Томас.
– Кто под шконкой будет спать?
Сафрон разжал руку, в которой держал сумку, развернулся боком к Никсу, закрываясь от его брата рулоном из матраса, и провел йоко-гери в живот. И бить он умел, и стоял удачно, но, увы, удар закончился пшиком. Никс поймал его ногу, потянув ее на себя, а Томас, пружиной подскочив вверх, ударил Сафрона ногой в голову. И матрас ему ничем не помешал.
Удар отбросил Сафрона назад, падая, он ударился затылком в дверь. Удерживая его ногу, Никс ударил кулаком в пах. Сафрон понял, что ему не подняться, и закрылся матрасом, который не выпускал из рук. Но закрыл он только лицо, затылок остался незащищенным, а именно туда его ударили. А потом в живот, и снова в голову…
Очнулся Сафрон под шконкой, и не под угловой, у окна, а ближней к выходу и к параше. Рядом кто-то мочился в унитаз, брызги летели Сафрону на голову.
Лицо распухло от побоев, голова кружилась и раскалывалась от боли, но все же Сафрон смог выбраться из-под шконки. На ноги он вставал под смех толпы.
– Проснулся, шнырь? – беспощадно усмехаясь, спросил Никс. Взгляд жесткий, холодный и колючий как морозный ветер.
– Слышь, ты!
– В сортире уберешься! Или головой в парашу!
Сафрон кивнул, соглашаясь с тем, что угроза более чем реальная. И шнырить он соглашался, но только для вида.
– Да, конечно!
Он повернулся к Никсу боком и тут же развернулся, рубанув его кулаком в лицо. Но поразить смог только пустоту, зато хвостатый не промазал. Поднырнув под руку, он кулаком пробил в живот и тут же коленкой в голову. А удары настолько же мощные, насколько и быстрые. Сафрон успел подумать об этом, теряя сознание.
В себя он пришел от удара по ноге. Он лежал на матрасе под шконкой, и кто-то ударил его по пятке.
– Эй, просыпайся!
Сафрона охватил смертельный ужас, захотелось вжаться в стену и раствориться в ней. Но хочешь не хочешь, а надо подниматься. И снова в драку. За тряпку он точно не возьмется, пусть лучше убьют.
– Давай на выход, вертуха ждет!
– Кто на выход?
Сафрон сначала выскочил из-под шконки, только затем подумал, что над ним могли жестоко подшутить. Но никто не смеялся, все напряженно молчали, глядя на приоткрытую дверь. И долбаные братья не подавали признаков жизни.
Из камеры Сафрон вышел, забыв обо всем. О сумке он вспомнил уже после того, как надзиратель закрыл дверь на ключ. Впрочем, вещи его сейчас волновали меньше всего. Если его переводят в другую камеру, он просто обойдется без них, а если вдруг на свободу…
А ведь его могли выпустить на свободу. Не предъявляли ему обвинение, не шьют ему Шагая, районный прокурор за него вписался, столько разных инструментов задействовано…
И надо же, смелая мечта сбылась. Сафрона доставили к заместителю начальника СИЗО по оперативной части, тот удивленно повел бровью, увидев следы побоев у него на лице, но ничего не сказал. Зачитал постановление начальника СИЗО и представление следователя, который вел дело об убийстве Шагая, взял расписку, что Сафрон претензий ни к чему не имеет, выписал пропуск, более того, сам и вывел за ворота – через склад, где хранились личные вещи.
Сафрон чуть не ослеп от счастья и от солнца, свет от которого ударил в голову как хмель от бутылки водки, выпитой залпом. Его никто не встречал, но Сафрона это лишь обрадовало. Он уже умылся, но шишка под глазом никуда не делась, более того, образовался синяк, губы разбиты, на опухшем носу ссадина. Если пацаны увидят, возникнут вопросы, Сафрон соврет, но братва задастся целью узнать, что случилось, и правда всплывет наружу. И кто будет его уважать после того, как его возили мордой под шконкой? Уж лучше никому ничего не говорить. А Никса и Томаса исполнит Чехол, пацан конкретный, работает четко и лишних вопросов не задает, в СИЗО отправится без всяких возражений, сделает все как надо, только плати. А если братва узнает, если возникнут вопросы, Сафрон выложит ответ. Нет больше Никса и Томаса, потому как никто не смеет наезжать на Сафрона безнаказанно.
А вопросы возникнут, обязательно возникнут, потому как шила в мешке на утаишь. Значит, Чехол должен получить отмашку в самое ближайшее время.
Сафрон улыбнулся, вспомнив о своей не столь уж и давней подружке. Ленка и хороша собой, и макияж накладывать умеет, в салоне красоты работает. Квартира у нее своя в Москве, раньше одна жила, сейчас, может, с кем-то из родных, если так, то Сафрон должен забрать ее к себе домой, пусть погостит у него, в бассейне поплавает, посмотрит, как белые люди живут. Приведет в порядок физиономию и заберет.