– А когда вы его видели на башне?
– Где-то в середине месяца. В этот же час.
– Почти в темноте, – заметила миссис Гроуз.
– Нет, было еще светло. Я видела его так же явственно, как вижу вас.
– Но как он оказался на башне?
– А как он выбрался оттуда? – засмеялась я. – Увы, мне не представилась возможность расспросить его об этом! Во всяком случае, – продолжала я, – сегодня он не смог попасть в дом.
– Он только смотрит, и все?
– Надеюсь, этим он и ограничится!
Миссис Гроуз выпустила мою руку и отвернулась. Помолчав, я сказала:
– Идите в церковь. Я не хочу вас задерживать. Сама я останусь, посмотрю, как бы опять чего не случилось.
Миссис Гроуз медленно повернулась ко мне:
– Вы боитесь за них?
Мы посмотрели друг другу в глаза долгим взглядом.
– А вы нет?
Не ответив, она подошла к окну и приникла лицом к стеклу.
– Вот так он и смотрел, – заметила я.
Она не шевельнулась.
– Долго он здесь стоял?
– Пока я не выбежала из комнаты, чтобы встретиться с ним.
Миссис Гроуз быстро обернулась, лицо ее было выразительнее всяких слов.
– Я бы побоялась.
– Думаете, я не трусила? – рассмеялась я. – Но что оставалось делать? Я помнила о своем долге.
– Это и мой долг, – откликнулась она и спросила: – Какой он из себя?
– С удовольствием описала бы его, но в том-то и дело, что никакой.
– Никакой?
– Без шляпы, – начала я и тут же по выражению лица миссис Гроуз поняла, что эта подробность ее неприятно удивила, и тогда принялась торопливо, штрих за штрихом дорисовывать портрет: – Волосы рыжие, даже огненно-рыжие, короткие и вьющиеся, продолговатое бледное лицо с правильными чертами, небольшие, несколько странного вида бакенбарды, такие же рыжие, как и волосы. Но брови более темного оттенка и как бы приподняты. Взгляд пронзительный и страшный до ужаса, а глаза – я хорошо их видела – маленькие и очень цепкие. Рот большой, губы тонкие, лицо гладко выбрито, только бакенбарды на щеках. Мне показалось, он похож на актера.
– На актера! – В голосе миссис Гроуз прозвучала неподдельная растерянность.
– Хотя мне и не доводилось встречаться с актерами, но я представляю себе их именно такими. Высокого роста, стройный, подтянутый, но нет, отнюдь не джентльмен!
По мере того как я говорила, моя собеседница все больше бледнела. Бедная женщина слушала меня, вытаращив испуганные глаза и приоткрыв рот.
– Джентльмен? – наконец пробормотала она в полном смятении. – Да какой же он джентльмен?
– Значит, вы его знаете?
Она явно боролась с собой.
– А он красивый?
Я решила помочь ей.
– Да, весьма недурен.
– А как одет?..
– По-моему, на нем платье с чужого плеча. Щегольское, но явно не его.
Миссис Гроуз тихо застонала.
– Это платье хозяина!
Я поймала ее на слове.
– Вы знаете, кто это?
Она замялась на мгновение.
– Это Квинт! – вырвалось у нее.
– Квинт?
– Питер Квинт, слуга хозяина, его камердинер. Он с ним жил здесь.
– Кто, хозяин?
В невероятном волнении она подняла на меня глаза и принялась сбивчиво объяснять:
– Он всегда ходил без шляпы, но носил… ну да, у хозяина пропадали жилеты! Они приехали вместе – в прошлом году. Потом хозяин уехал, а Квинт остался один.
Помолчав, я спросила:
– Как один?
– С нами. – Затем она добавила, словно пересилив себя: – За старшего в доме.
– А потом что с ним случилось?
Она так долго молчала, что я уже начала терять терпение.
– Его больше нет, – наконец проговорила она.
– Где же он?
Лицо миссис Гроуз приняло странное выражение.
– Где? Господь его ведает! Он умер.
– Умер! – ахнула я.
Миссис Гроуз собралась с духом и твердо повторила свои страшные слова:
– Да, Квинт умер.
VI
Нам потребовалось некоторое время, прежде чем мы окончательно осознали, что же отныне вошло в нашу жизнь, осознали, что у меня явно проявилась мучительная способность воспринимать явления, подобные тому, какое было дважды продемонстрировано мне с такой невероятной достоверностью. Теперь и миссис Гроуз знала об этом. Мое признание вызвало у нее ужас и в то же время глубочайшее сочувствие. В тот вечер я не скоро оправилась после случившегося. Мы не пошли в церковь, но вдвоем закрылись в классной и отслужили домашний молебен, обливаясь слезами и взывая к Господу, давая клятвы и обеты, засыпая друг друга вопросами и утешая уверениями в полной преданности. После долгих размышлений мы поняли, что, по сути дела, знаем всего лишь несколько простых и бесспорных фактов. Сама миссис Гроуз ничего не видела, решительно ничего, и никто из обитателей усадьбы, кроме несчастной гувернантки, никогда не сталкивался ни с чем подобным. Однако миссис Гроуз, не усомнившись в моем здравом рассудке, поверила всему, что я ей рассказала, и преисполнилась ко мне участия, смешанного с каким-то почти благоговейным ужасом, а в почтительности, какую она мне выказывала, было признание моего превосходства, на самом деле более чем сомнительного. По сей день, вспоминая эту добрую женщину, я вновь убеждаюсь, что нет добродетели выше человеческого сочувствия.
В тот вечер мы решили, что общими усилиями одолеем эту беду. И я вовсе не была уверена, что бедной миссис Гроуз, которую призраки не посещали, придется легче, чем мне. Похоже, я уже тогда догадывалась – и впоследствии моя уверенность только окрепла, – с чем мне предстояло сразиться, защищая своих питомцев. Но достанет ли сил моей наперснице хранить верность нашему небезопасному договору – это могло показать только время. Я была для нее довольно странным товарищем, как, впрочем, и она для меня. Но теперь, когда в моей памяти воскресает все пережитое, я вижу, как сближала нас вера в нашу безусловную правоту, и слава богу, она давала нам силы выстоять. Эта вера поддерживала меня в самые тяжкие минуты, выводила, если можно так сказать, из подземелья моего страха, я могла хотя бы изредка глотнуть свежего воздуха, и миссис Гроуз неизменно была рядом. Прекрасно помню: перед тем как расстаться в тот вечер, мы в который уже раз обсуждали все подробности происшествия, и вдруг словно пелена спала с моих глаз.
– Значит, по-вашему, он искал кого-то другого, не вас? – спросила миссис Гроуз.
– Он искал Майлса. – Необычайная ясность снизошла на меня. – Вот кто ему нужен.
– Но откуда вы знаете?
– Знаю, знаю! И вы это знаете, дорогая моя!
Она не возразила мне, а я более не настаивала на своей правоте. Помолчав, она спросила:
– А если бы он увидел его, что тогда?
– Майлс? Именно этого он и добивается!
Ее лицо исказилось от ужаса.
– Кто, ребенок?
– Боже сохрани! Я говорю о призраке. Он хочет явиться им.
Одна лишь мысль об этом приводила в трепет, но, сама не зная почему, я была уверена, что в моих силах расстроить козни зла, и, пока мы сидели в тот вечер в классной, мне все яснее становилось, каким образом это сделать. Я не сомневалась, что меня ждет новая встреча с непрошеным гостем, и внутренний голос подсказывал: если я приму удар на себя, если не дрогну перед призраком и, бросив ему вызов, одолею его, то хотя и принесу себя в жертву, но сохраню покой дорогих мне людей, – разумеется, прежде всего я заботилась о том, чтобы защитить и спасти детей. Уже перед самым нашим расставанием я сказала миссис Гроуз:
– Одно странно, почему мои воспитанники никогда не вспоминают…
Она вопросительно взглянула на меня, когда я умолкла, не договорив.
– О Квинте? О том, как с ним здесь жили?
– Как жили, да и о нем самом, хотя бы о том, что с ним случилось.
– Малышка просто не помнит. Да она и не знала.
– Как он умер? – Я обдумала ее слова. – Допустим. Но Майлс должен помнить, должен знать.
– Только не спрашивайте его! – вырвалось у миссис Гроуз.
Теперь настал мой черед внимательно посмотреть на нее.
– Не бойтесь, не спрошу. – Я вновь задумалась. – И все-таки есть в этом что-то странное!
– Это вы про то, что Майлс никогда не вспоминает о нем?
– Никогда, даже мельком. А вы говорите, они были большими друзьями.
– Майлс тут ни при чем! – возразила миссис Гроуз. – Это все Квинт, его проделки. Он с ним играл, нарочно, чтобы завлекать мальчика и… словом, портить его. – Помолчав, она добавила: – Слишком много он себе позволял.
При этих словах я будто воочию увидела лицо камердинера – о, что это было за лицо! – и содрогнулась от отвращения.
– Много позволял себе? С моим мальчиком?
– Да с кем угодно!
В тот момент я не стала особенно вникать в слова миссис Гроуз, полагая, что они относятся к слугам, из которых и состояла главным образом наша немногочисленная колония. По счастью, мою тревогу не могла усугубить никакая мрачная легенда из тех, что любят пересказывать друг другу судомойки на кухне. Насколько нам было известно, над старым милым поместьем не тяготели ни проклятия, ни дурная слава, и миссис Гроуз явно без всякой задней мысли тянулась ко мне за поддержкой, замирая в глубине души от страха. И я решила испытать ее в последний раз. Миновала полночь, и моя наперсница, взявшись за ручку двери, собралась уходить.
– Как можно судить по вашим словам – сейчас нам это очень важно понять, – все считали Квинта дурным человеком?
– Нет, не все. Я-то знала, каков он, но хозяин ничего не подозревал.
– И вы не пытались раскрыть ему глаза?
– Он не слушал сплетен и возмущался, когда ему наушничали. Обрывал всякого, кто являлся с жалобами, и если слуга его устраивал…
– То все остальное его не интересовало? – Для меня в этом не было ничего неожиданного. Действительно, мой господин превыше всего на свете дорожил собственным покоем и не слишком строго относился к людям, которыми окружал себя. Тем не менее я продолжала допытываться.
– На вашем месте я бы непременно сказала!