[315]. Какое-такое «злодейство» – источники не уточняют, но раз Дорошенко бежал сломя голову из-за слухов о неверности, то, видимо, по-пьянке Люда именно гуляла.
Примирение супругов вскоре снова подверглось тяжелым испытаниям. Когда Дорошенко потерял все, сдался русским войскам и был отправлен в Москву, его жена (по словам брата гетмана Андрея) «учала она пить безобразно и без ведома его Андреева ходить и чинить злодейство». Андрей велел ей собираться к брату в ссылку. На это Люда при своем отце и девере кричала и угрожала, что если ее пошлют силой, ее муж не долго живым на этом свете останется[316]. В конце-концов Андрей согласился написать брату о «нынешних» поступках его жены, и принять решение о ее присылке в соответствии с мнением Дорошенко[317]. Сама Люда (видимо, протрезвев) и мать Дорошенко (старица Митродора) «били челом» Ивану Самойловичу, чтобы он исполнил просьбу бывшего гетмана[318]. Некоторое время Дорошенко надеялся вернуться в Украину, но убедившись, что его не отпустят, приказал прислать жену[319]. На это согласился и гетман И. Самойлович: «По указу великого государя… Петровы жены Дорошенковы ехать к Москве не забороняю»[320].
Организуя приезд жены, Дорошенко просил царя дать 50 подвод «под мою жену до Севска и из Севска потому ж до Москвы»[321]. 24 июля 1677 г. Дорошенко спрашивал его «про жену свою… кто провожал ее до Севска и кто сюда едет с моею рухлядью»[322]. По сообщению русских воевод, с женой Дорошенко в Москву ехало «8 скарбных возов, рыдван, да коляска, а под теми подо всеми возами по 2 лошади в возе. 5 возов со всякою рухледью, по одной лошади в возе… Провожатых за нею 6 человек, да жонка»[323].
В делах Малороссийского приказа говорится: «А июля 28 приехала к Петру Дорошенко жена ево, а с нею дочь ево, да 6 человек казаков, да жонка». Царским указом жене Петра Дорошенко выдавалось «поденного корму и за конской корм и за дрова» по 2 рубля на день[324]. Люда Дорошенко недолго прожила в Москве. После ее смерти Дорошенко снова женился – на этот раз на русской барышне Агафье Еропкиной[325].
Еще одной своенравной гетманшей была дочь Б. Хмельницкого – Елена[326]. Во время традиционного новогоднего (рождественского) съезда старшины 1656 г. Елена вышла замуж за Данилу Выговского, родного брата генерального писаря и любимца Богдана Хмельницкого – Ивана Выговского. Родственные связи имели огромное значение в Украинском гетманстве, и такой брак доказывал наивысшее доверие гетмана к семье Выговского. Венчал молодых в Чигирине сам киевский митрополит Сильвестр Косов. Было множество старшин и иностранных послов (польских, шведских, татарских, валашских и молдавских) [327].
Трудно сказать, какие отношения были у Елены с ее первым мужем, но свой нрав она уже тогда не стеснялась показывать, действуя часто вопреки Даниле и даже вмешиваясь в политические дела. Причем делала она это уже после смерти отца, когда брат Данилы – Иван стал гетманом. Так, когда к гетману Ивану Выговскому (брату ее мужа) приехал польский посланец К. Перетяткович с измененными сеймом статьями Гадячского договора, Данила, ее муж, пригласил поляка на обед и ушел в церковь. Дальнейшую сцену описывал в своем дневнике сам посланец: «Между тем из комнаты выходит жена Данила, дочь Хмельницкого, и говорит: “Ляшейку, не чекай обіда, а ні подвод” и заперла за собой дверь»[328]. Это было, безусловно, очень смелое и решительное объявление непризнания договорных статей, вопреки мнению мужа. Поляк расценил действия Елены однозначно: «По мне будто мороз прошел. Быстро побежал я на квартиру и сел с прислугой на коней… поспешил в Корсунь».
Данила Выговский поддерживал своего брата в борьбе с московскими воеводами за влияние в Белоруссии. В результате Данила был взят в плен при захвате русскими войсками Старого Быхова и то ли запытан, то ли казнен. Вот как это описывает поляк-очевидец Силецкий: «В понедельник в Субботов привезли тело Данила Выговского, жестоко замученного в Столице по приказу самого царя. Все тело его в куски кнутами порезано, глаза выколоты и серебром залиты, уши сверлом вывернуты и серебром залиты. Пальцы перерезаны. Ляжки ног в куски по жилам разобраны, неслыханное в целом зверство…». Когда Елена увидела тело мужа, она «припав к телу, так о гроб ударилась, что себе сильно голову рассекла». Прибежал и новый гетман Юрий Хмельницкий (сын Богдана, брат Елены), «увидев тело, горько плакал. Данилова жена великим кляла его проклятьем; и когда он хотел идти к ней в избу, она поленом в него запустила»[329].
В статусе вдовы Елена пробыла недолго, выйдя замуж за Павла Тетерю, Киевского полковника[330]. В январе 1663 г. тот уже называл Я. Сомка, дядю Елены, своим «швакгре»[331]. В лице Елены Тетеря получил драгоценное родство с Богданом, открывавшее ему дорогу к заветной гетманской булаве, а также огромное богатство – «скарбы большие от Богдана Хмельницкого, как и по Даниле Выговскому забрал…»[332]. Выйдя снова замуж, Елена не переставала упрекать брата в гибели своего первого мужа, считая это достаточным поводом для отставки Юрия Хмельницкого. В январе 1663 г., в момент смены гетманской власти на Правобережье, информированный папский нунций рассматривал дочь Хмельницкого как одну из главных причин отставки Юрия – она якобы обвиняла его в «пренебрежительном отношении к некоторым офицерам» (речь шла, в частности, о судьбе Д. Выговского). При этом в авизе отмечалось, что женщина эта «уважаемая и гордая» и высказывалось опасение, что она подстрекала брата (Ю. Хмельницкого) к отречению[333]. Поляки так прямо утверждали, что Елена, пользуясь своим несметным богатством, купила у казаков булаву своему новому мужу («которая как скарбами отцовскими, так и первого мужа наполненная, победила других конкурентов и для нее мужа ее, Тетерю, казаки единодушно избрали гетманом запорожским»)[334].
Но Тетеря-гетман тоже не устроил своевольную Елену. И уже осенью 1663 г. она участвует в старшинском заговоре, направленном на его свержение. Ее собственные агенты поставляли ей информацию из киевского женского монастыря: «Про все ведомость давала… к панке Тетере»[335]. Причем «новые тайные бунты» против поляков возникли «не только на той Украинской Провинции (Правобережье – Т. Т.), но и на всей Речи Посполитой»[336]. Среди главных подозреваемых в подстрекательстве поляки называли Юрия Хмельницкого и его сестру – вдову Данилы Выговского, а ныне жену Павла Тетери. Польский король Ян Казимир учредил специальную инквизицию, которая должна была поймать и покарать бунтовщиков. Король лично давал указания главе инквизиции С. Маховскому: «Хоть бы также и жена его (Тетери – Т. Т.) собственная, если она примкнула к партии своего Брата Ежи Хмельницкого или в чем-либо против супружеских обязанностей поступила» должна была быть арестована, равно как и ее имущество. Елена, как и ее брат (ехавший от нее) была арестована и отправлена во Львов[337]. Некоторое время она находилась в заключении и лишь позже вернулась на Украину по амнистии[338]. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
Дочь Хмельницкого являет собой яркий пример того, что украинские женщины напрямую активно участвовали в политической жизни Украинского гетманства, не стесняясь вмешиваться в «мужские дела» или спорить со своими родственниками. Такая традиция замещать мужа и активно действовать в его отсутствие существовала и в Великом княжестве Литовском. Судебные акты того времени пестрят случаями, когда украинские пани активно защищали собственные интересы или интересы своих близких, не стесняясь в средствах. Иногда они могли вместе со своими слугами предпринять «наезд» (В 1600 г. Марья Линевская приехала в церковное село со своими слугами с требованием уплаты долга)[339]. Гродская книга 1613 г. зафиксировала следующий яркий эпизод. Некий пан Лукаш Круковский ночью вломился в дом местного священника, избил его и его жену (священник от побоев на следующий день умер) и забрал имущество, в том числе привилеи на маетности и ссудные листы. Затем он бежал в замок этого местечка к пани Консиновской, чей муж и владелец замка отсутствовал. Погоня за Круковским ринулась к замку, с требованием, чтобы пани выдала «злодея». Но она заявила войту, мещанам и шляхте, что «шляхтич не должен подвергаться заключению, его можно отдать только на поруки». Это была прямая апелляция к Литовскому статуту, которая данная женщина прекрасно знала. Когда кто-то из толпы решил бить в набат (прошел слух, что Л. Круковский хотел бежать, узнав, что священник умер), пани лично их отпихнула, заявив: «Да вы его хотите живого съесть; он у меня в комнате сидит». А потом вернулась в замок и распорядилась дать ему коня своего мужа и выпустить из замка.