[521]. Мы знаем, что выпускник академии И. Мазепа по памяти цитировал Горация и Овидия[522].
Многие читатели согласятся, что студенческий дух, традиции вашего ВУЗа, особенно если это сильный университет с глубокими историческими корнями, навсегда закладывает основу личности. Конечно, бывает и самообразование, равно как и исключения из правил («в семье не без урода»). Но все же, если в юности ты не ходил в театр, не интересовался музыкой, не читал классику – ты, попав в избранное общество, даже ради того, чтобы не казаться «белой вороной», не будешь этого делать в зрелом возрасте[523]. А если и будешь – то крайне неубедительно и с огромными мучениями для самого себя. Поэтому традиции твоего Alma Mater, прививавшего любовь к искусству и литературе, имела столько высокое значение.
Особенной Киевскую академию делали ее выдающиеся педагоги. Многосторонность интересов, широта взглядов и увлечений – вот что отличало профессоров Киево-Могилянки. Большинство из них происходило из православной шляхты, высокопоставленного мещанства и казачества. Из шляхты были П. Могила и И. Борецкий. Из семьи казацких старшин – Дмитрий Туптало (Ростовский). Из мещан – Ф. Прокопович, С. Яворский[524].
Задачи академии были четко сформулированы в ее девизе и нашли отражение в современных изображениях. Так на гравюре И. Щирского знамя академии держит богиня мудрости Паллада. Метафоры передают то значение, которое современники придавали этому заведению: венок над скалой, обуреваемой волнами с подписью «Не одолеют» (Non praevalebunt) и якорь: «Не двинусь» (Non movebor). Две подписи внизу гравюры указывали на воинствующее положение Академии: «Зачем дразнить орлов? Зачем, о Рим, будишь львов?» (Cur aquilas tollis? Tollis quid Roma leones?)[525].
Словом, по аналогии с античными эталонами преподаватели готовили активных и просвещенных граждан. Важным аспектом влияния Киевской академии была ее связь с насущными вызовами украинского общества. Преподаватели были крупными учеными, политическими деятелями. Соответственно и студенты не были оторваны от политической жизни страны, наоборот, принимали в ней самое активное участие. Так на смерть гетмана П. Сагайдачного (1621 г.) ректором Киевской братской школы Касьяном Саковичем был написан знаменитый панегирик «Вірші на жалосний погреб…», ставший первым образцом украинского поэтического барокко. На похоронах гетмана его читали двадцать студентов Киевской школы. Во многом этот поступок был вызовом польским властям, не пожелавшим выполнять требования Сагайдачного.
В 1649 г. студенты Киево-Могилянской академии встречали стихами, приветственными речами и кантами Б. Хмельницкого, во время его триумфального въезда в Киев, прославляя его, как Моисея – спасителя и избавителя от польского рабства. Именно профессора и студенты академии увидели в самом имени «Богдан» хорошее предзнаменование, что он Богом дан Украине[526]. Не менее активно откликалась академия и на дальнейшие политические события в Украинском гетманстве.
В этом смысле интересно и отношение могилянских профессоров к такому аспекту в воспитании, как наказание. Преподаватели учитывали менталитет гордого человека. По правилам иезуитских коллегиумов «Ratio atque institution studiorum» ученики, которые считали физическое наказание личным бесчестьем, могли от него избавиться. В этом случае префект должен был назначить им другое наказание (дополнительные задания, сажание на специальную скамейку, «ослиный колпак» и т.д.)[527].
В украинских православных заведениях к вопросу унижения личности тоже относились очень осторожно. Следует сказать, что Гоголь, описывая порки в Киевской академии, следовал современным ему обычаям духовных бурс и грешил против исторической истины. Киевская академия эпохи Украинского гетманства относилась к наказаниям совершенно иначе. Публично пороли розгами при открытых дверях класса или во дворе под колокольный звон только особо провинившихся, после чего (после такого позора) уже следовало изгнание из рядов студенчества. В других случаях розгами наказывали приватно – например, в кельях самих профессоров[528]. Не было религиозного фанатизма и в повседневном быту академии. Так на литургию ходили только в воскресенье и по праздникам, исповедовались и причащались 3–4 раза в год, молитву перед началом учебы слушали стоя, а не коленопреклоненно и т.д.[529]
Серьезные возможности материальной поддержки со стороны меценатов академии создавали возможности, чтобы бедные, но выдающиеся студенты не чувствовали себя ущемленными по сравнению с сыновьями богатых старшин. Денежные пособия, аналогичные современным грантам, позволяли студентам путешествовать по Европе, расширяя свои знания и, что еще более важно, – кругозор.
Интересно, что еще Литовский статут в отдельном артикуле фиксировал право «каждого человека рыцарского и любого сословия»[530] выезжать заграницу «для наук» (а также для лечения и «лЂпшаго счастья свого»). Эта свобода перемещения сохранялась и в Украинском гетманстве. Выходцы с Украины часто учились на Западе, записываясь в университетских книгах, что родом из «Малой Руси», «Украйны». При этом называли они себя украинцами («ukrainensis»), русинами-украинцами («russo-ukrainienses») или казаками («Kosakorum»)[531].
Известно, что Феофан Прокопович по окончании Киевской академии учился в польском коллегиуме, а затем был направлен в Рим, посетив по дороге Вену, Хорватию, Пизу, Флоренцию, а на обратном пути в Украину (через несколько лет) проехал Швейцарию[532]. Стефан Яворский также учился в иезуитских коллегиумах в Познани и Вильно[533]. Мелентий Смотрицкий слушал лекции в Лейпцигском, Виттенбергском и Нюренбергском университетах. Иов Борецкий учился в Краковском университете и т.д.
Уже в начальных классах студентов знакомили с особенностями античной стилистики и овладения навыками написания поэтических творений (прежде всего – панегиричного направления, о чем мы расскажем ниже). Риторика как наука, рассматривавшая поэтические произведения в качестве способности свободно излагать свои мысли, в украинской интерпретации не была простым подражанием Западу. Умение красиво, складно и ярко говорить было нужно шляхте Великого княжества Литовского и Речи Посполитой для выступлений на сеймиках, ведения дискуссий в судах. Не менее важны были ораторские способности и на казацких радах, тем более – на старшинских[534].
Многие курсы преподавались в Киеве даже глубже, чем в аналогичных западных заведениях. Это касается, прежде всего, теории эпиграмм и эпоса. Кроме того, наблюдалось целенаправленное использование наследия античной литературы в тех направлениях, которые были наиболее близки украинской литературе – исторических песнях и думах, т.е. в эпическом жанре[535]. Тут можно вспомнить «Енеиду» И. Котляревского – представлявшую собой украинский вариант одноименной поэмы Вергилия[536].
На курсах поэтики и риторики обязательно устраивались декламации, диалоги и школьные драмы. И вот тут мы подходим к одному из наиболее любимых досугов Украинского гетманства: не удивляйтесь, к театру.
Хотя расцвет театральных представлений на Украине приходится на начало XVIII в., но традиция эта шла еще с конца XVI в., заразив этим действом даже консервативный Кремль[537]. В Украинском гетманстве имелись и собственные Мольеры – на рубеже XVII–XVIII вв. ими были Ф. Прокопович и Л. Горка.
Впрочем, согласно установившимся в Киевской академии правилам, каждый преподаватель риторики должен был писать драматические произведения, которые разыгрывали их ученики. Он также учил студентов писать речи и произносить их. Студенты Киево-Могилянской академии устраивали каждый месяц декламации, орации[538] и выставки в классах или в конгрегационной зале[539]. Имелись также рекреационные представления (т.е. проходившие на каникулах) – по четвергам, трехденные в мае, двухмесячные (июль–август), и на религиозные праздники. Устраивались и специальные представления на Рождество, Пасху, на именины митрополита, по случаю военных побед, приезда гетмана и т.д.[540]
Важная роль театра в жизни Украинского гетманства объясняется рядом факторов. С одной стороны – популярная традиция украинского вертепа, о чем мы сейчас скажем. С другой – традиция европейских «школьных» представлений. Затем – античная драма, которую изучали в академии. И наконец, природный украинский юмор, породивший несравненную интермедию.
Вертеп – это походный кукольный театр, представляющий Рождение Христа, «походный домик в два этажа» по выражению Н. А. Маркевича. Исследователи уверены, что устраивали представления и на другие сюжеты из Священного писания, но до наших дней дошли подробные описания и тексты только вертепа.
Историки спорят, когда начались эти представления. Большинство относят его первоначальное происхождение ко временам гетмана П. Сагайдачного[541], когда тот создавал Братскую школу в Киеве (именно из нее впоследствии выросла Киево-Могилянская академия). Вероятно, вертеп использовался высшими украинскими иерархами как средство пропаганды православной веры – ведь начало XVII века было как раз временем острейшей борьбы «схизматиков» против униатов и окатоличенных магнатов