Как бы то ни было, в славянском роде основательницы Русского государства сомневаться не приходится: сына она назвала Святославом, а внуков — Ярополком, Олегом и Владимиром. Единственное спорно славянское имя Олег, очевидно, дано в честь самой Ольги или легендарного князя-воеводы Олега. То есть скандинавских пристрастий у княгини, которую пытались вольно отнести к варяжскому роду, категорически нет. А представление о благах государственности, отсутствовавшее в то время у скандинавов, у нее, как увидим, присутствовало в полной мере, что и заставило позднего летописца возвести княгиню к легендарному Гостомыслу. Однако положение одинокой женщины в каменном тереме, стоявшем в 945 году около Киева, эти славянофильские обстоятельства не улучшали никак.
Для полян, державших Игоря на княжеском «столе» (буквально — кормлении) в Киеве, после его смерти Ольга была никем. Да, она княгиня, но мало ли было в то время княгинь! Даже в Царьград «от рода руского» ездили послы Предславы и жены Улеба, не считая дам, к которым принадлежность послов не обозначена. Воевода Свенельд, чьи подвиги при Игоре были расписаны уже в Древнейшем сказании и позже в летописях, согласно этим рассказам везде брал дань себе, то есть не подчинялся князю, а действовал как его союзник. Силы у него были, но за Игоря он не мстил и Ольге не помогал.
Сын ее Святослав, если верить условной датировке сообщения Константина Багрянородного, до 952 года номинально княжил в Новгороде[141] (как это делал ребенок, мы знаем по детству внука Ольги Владимира). Но новгородцы, по признанию летописей, давали во времена Олега и Игоря дань варягам (300 гривен серебра в год). В числе всех северных племен — словен, варягов, кривичей и мери — они платили «ради мира», предпочитая откупаться, а не держать на те же деньги собственное войско (оно действительно бывало опаснее врага) и тем более не платить князю из чужого города. Впрочем, согласно Древнейшему сказанию, в год смерти Игоря маленький Святослав еще жил с матерью в Киеве, то есть и надежд на помощь из Новгорода у Ольги не было никаких.
Некоторые историки, на основании самой поздней летописной даты брака Ольги и Игоря в 903 году, полагают, что Святослав в 945 году был взрослым. Их не волнует вопрос, который в этом контексте возник бы у каждого человека Древней Руси: почему за отца мстит не великий полководец, а его слабая старушка мать, которой по совести и закону, по «Правде Русской», мстить при наличии сына-воина не положено никак?!
Я придерживаюсь прямых указаний древнейшего сказителя, что Святослав был еще совсем малым ребенком: княгиня сидела в тереме «с сыном своим детьском Святославом». Согласно Ипатьевской редакции «Повести временных лет», Святослав родился в 6450 (942/943) году. Но при сравнении летописных дат 940-х годов с греческими событиями историки обнаружили, что летописная датировка сдвинута на год вперед. Описанный в «Повести» раньше поход на Византию датирован 941/942 годом и реально состоялся в 941 году, второй поход отмечен под 944/945 годом, а последовавший за ним мирный договор — под 945/446 годом, — но мир с императором Романом мог быть заключен только до декабря 944 года, когда император был свергнут. Поэтому дату договора Руси с греками по «Повести временных лет» историкам пришлось передвинуть с 945/946 на 944 год. Соответственно, дату второго похода на греков (когда воинство Игоря дошло только до Дуная и вернулось, заключив мир) — с 944/45 на 943 год. Так что, скорее всего, и Святослав родился не в 942-м, а в 941 году. В любом случае в год смерти отца в 945 году он действительно был «вельми детеск» — четырех-пяти лет, и едва перешел от «мамок» к «кормильцу». Ко времени похода Ольги на древлян (по Начальной летописи и «Повести временных лет» 946/947, реально в 946 году) княжичу определенно исполнилось пять лет.
Дата смерти Игоря, одинаковая в Начальном своде и «Повести временных лет», — 6453 (945/946) год — не сдвигается на год назад. Дело в том, что составитель «Повести временных лет», вставляя статью о договоре Руси с греками и иначе, чем Начальный свод, датируя походы Игоря, ошибся, продублировав летописный 6453 (945/946) год дважды. В одном «лете» описал договор, в другом с такой же датой — смерть Игоря и месть Ольги. Как выяснилось, «потесниться назад» должна статья о договоре и предшествующие ей «лета». Не исключено, что редактор Ипатьевской летописи сам вычислил дату рождения Святослава, опираясь на те же соображения, что и мы, только не зная, что дату договора с греками следует сдвинуть на год назад.
Святослав, согласно Древнейшему сказанию, в момент появления древлянских послов имел «кормильца» (дядьку, воспитателя) Асмуда. Сразу после описания казни и погребения Игоря древлянами сказание говорит: «А Ольга была в Киеве с сыном своим малым («детьском») Святославом, и кормилец его Асмунд, и воевода был Свенельд, тот же отец Мстишин».
Мы уже говорили, что в руки кормильца мальчиков княжеской семьи у Рюриковичей (по данным XI–XIII веков) передавали в возрасте около пяти лет. Дядька занимался первоначальным воинским обучением княжича, длившимся семь лет (обычно до двенадцатилетнего возраста, когда юноша мог уже воевать, командовать в походах и жениться). Раз Святослав в 946/947 году (по Начальному своду и «Повести временных лет») уже сидел на коне, но не смог бросить во врага копье, он едва начал воинское обучение. То есть родился пять лет назад, в 942/943 году, — так мог посчитать редактор Ипатьевской летописи. Учитывая годовой сдвиг в датах летописи для начала 940-х годов, получаем 941 год. Эта дата лучше согласуется с княжескими обычаями, ведь редактор Ипатьевской летописи не учел, что в руках «кормильца» Асмуда Святослав находился на год раньше сражения, в 945/946 году.
Если бы Святослав был взрослым, как полагают некоторые историки, авторам еще тысячу лет назад пришлось бы отвечать на вопрос: что поделывал отважный воин, чьи последующие подвиги ими ярко описаны, когда мать осталась одна против всего мира? Дядька Асмуд, хоть и был наверняка знаменитым ратоборцем, мальчика спасти не мог. Дядькой назначали, как мы знаем из истории последующих князей и царей, старого заслуженного воина, не только мудрого, но опытного и терпеливого в воспитании мальчика. В любом случае, сражаться один против целого племени древлянских мужей он не мог.
Воеводу Свенельда Древнейшее сказание именует «отцом Мстиши» — то есть его сын Мстиша был знаменит во времена сказителя. До этого в летописи упоминался и другой его сын, Лют, из-за которого началась война внуков Ольги, Олега и Ярополка. Это значит, что прошло не так уж много времени после подвигов Свенельда, живо представленных в сказании и при Игоре, и при Святославе Игоревиче, и при Ярополке Святославиче. Вероятно, с этим Мстишей древнейший сказитель был хорошо знаком. Иначе почему в его рассказе Свенельду уделено почти столько же внимания, сколько Начальный свод затем уделил воеводе Олегу?! Если верить Древнейшему сказанию, то Свенельд был единственным стоящим упоминания полководцем на Руси времен князя Игоря, правой рукой великого Святослава и первым советником Ярополка!
Казалось, ему бы и отмстить за смерть своего благодетеля, за которого он много воевал и который отдавал воеводе самые лакомые куски, даже в ущерб собственной дружине. Когда пришли древлянские послы с вестью о смерти Игоря, Свенельд был в Киеве, как Ольга, Святослав и Асмуд, причем был воеводой. Однако могучий воин даже не подумал мстить представителям племени, которое он же сам покорял и с которого, в награду от князя, брал дань, на зависть дружине Игоря. А ведь древляне устроили бунт! И вопрос о дани, судя по их идее взять Ольгу за своего князя Мала, для древлян отпал.
Если бы право сбора дани с древлян все еще принадлежало Свенельду, покарать их должен был именно он. Но за данью в этом году неожиданно пошел сам Игорь. Причем пошел с конкретным, озвученным его дружинниками мотивом: Свенельду этой дани слишком много, его воины и так богаты, а рать князя бедна. По-моему Древнейшее сказание прямо сообщает о том, что Игорь по воле своей дружины решил отобрать у Свенельда право сбора древлянской дани. В этих условиях мудрому воеводе, имеющему сильное войско, было разумно подождать в сторонке и посмотреть, как будут развиваться события. А затем получить максимальный выигрыш при минимальных потерях. Помимо прочего, Свенельд сам мог еще раз победить древлян, когда они запятнают себя убийством юного Святослава, и занять престол князя русского. Игорь ведь был, по Древнейшему сказанию и Начальному своду, первым киевским князем своего рода, его династия только основывалась. Вместо нее вполне могла начаться княжеская династия Свенельдичей.
А не могла ли Ольга приказать Свенельду покарать древлян именем князя Святослава? Теоретически могла, доказав, что Святослав (ребенок и, вполне вероятно, один из многих сыновей Игоря) — князь русский. Хотя реально Игорь и позже сам Святослав не отдавали приказы Свенельду. В поход с Игорем на древлян воевода не пошел, и Игорь погиб. На Русь со Святославом из Болгарии Свенельд не пошел на ладьях — он двинулся степью на конях — и Святослав погиб. Ярополк Святославич убил брата Олега, князя древлянского, по воле Свенельда — «этого ты хотел», — сказал он воеводе, оплакивая брата. После чего Ярополк расстался со Свенельдом и был убит в войне с братом Владимиром. А его сын Мстиша Свенельдич был важным человеком при великом князе Владимире. Настолько, что древнейший сказитель из дружины Владимира Красна Солнышка прославил Свенельда больше, чем князей. Уместно задуматься: кто же реально имел в то время власть на Руси?!
Трудно, но все же можно представить себе положение женщины в богатых одеяниях, в византийских узорчатых шелках (которые носили в то время, согласно археологическим данным, даже простые дамы и дружинники), увешанную серебряными украшениями (они были прерогативой, судя по захоронениям, почти одних только женщин), на большом собственном дворе, в каменном (редкость для Руси тех времен) тереме, с обширным хозяйством и множеством слуг, среди которых, увы, не было воинов, за исключением разве что юнцов, стариков и калек. Женщину умную, богатую, знатную и совершенно бессильную перед мужами, взбунтовавшимися подданными, которые уже убили ее мужа, а вполне могли убить и сына — чтобы избежать принятой в те времена кровной мести. А ее саму решившими — как простой знак княжеской власти — забрать для своего лесного князя, имевшего неведомо сколько жен и наложниц… Если у древлян вообще были в то время жены, а не сожительницы, — летописцы в чистоте их нравов сильно сомневаются. Поляне, приносившие жертвы языческим богам прямо посреди города, выглядели с точки зрения киевских авторов сущими агнцами сравнительно с дикими лесными древлянами.