ткой беседы распалился настолько, что предложил выйти за него замуж. Ольга его намерения «уразумела» и потребовала, чтобы он лично ее крестил.
Цесарь выступил восприемником княгини, крещенной патриархом Полиевктом[153] под именем Елена, в честь равноапостольной матери Константина Великого. И немедля продолжил свои домогательства: «Хочу взять тебя в жены». — «Как ты хочешь взять меня, — заметила Ольга, — окрестив меня сам и назвав своей дочерью? У христиан нет такого закона». Придя в себя, цесарь сказал вельможам: «Перемудрила меня Ольга словами своими!» И богато одарив княгиню, отпустил восвояси, назвав дочерью.
Для сказителя и летописцев это «назвал дочерью» было игрой слов, позволявшей сначала подвергнуть Ольгу похотливому интересу императора, а затем спасти от него. Однако в Восточной Римской империи такими словами не бросались. В идеальной имперской модели мира «духовный сын» императора занимал очень высокое место среди земных правителей (которые, естественно, все были ниже цесаря басилевса автократора). Таким «сыном» для Константина Багрянородного был, например, царь Болгарии — ближайшего соседа и временами главного военного противника империи в Европе.
Объявление «сыном» или, как в уникальном случае с нашей княгиней, «дочерью» означало, помимо прочего, применение к Ольге высшего титулования, на уровне василевсов-соправителей. В империи, напомню, соправительство с соответствующим титулованием было весьма развито, укрепляя преемственность власти. Сам Константин Багрянородный, родившийся в 905 году, получил от отца титул соправителя василевса в 913 году и, спокойно занимаясь науками, пережил череду самовластных императоров автократоров, пока сам не стал таковым.
Сказитель запомнил это ромейское выражение: «назвал дочерью», — из своих литературных соображений. И ошибся с мотивами выбора ее христианского имени, вспомнив самую знаменитую Елену, какую только знал, распространительницу христианства в Римской империи. Однако Еленой звали и жену Константина Багрянородного, дочь узурпатора Романа I Лаканина, на которой василевс не по своей воле женился в 14 лет и с которой прожил в любви и согласии всю жизнь. Так что византийская традиция косвенно подтверждает наименование Ольги «дочерью» императора. «Крещальное имя Ольги "Елена", — пишет современный специалист, — данное в честь супруги Константина VII августы Елены Лакапины, действительно предполагает наречение ее духовной дочерью императорской четы — такова была практика «политических» крещений средневековья»[154].
Высший государственный статус Руси, которого сумела добиться Ольга в Константинополе, оказался выше понимания древнейшего сказителя и летописцев. Русским авторам совершенно не было дела и до того, что встречавший Ольгу в Царьграде император Константин был не лихим бесшабашным воякой, а образованнейшим из всех византийских императоров, солидным администратором и на редкость примерным семьянином. Дружинный сказитель, естественно, не упоминал, что император принимал княгиню за своим столом со всей августейшей семьей: с женой Еленой, дочерьми, взрослым сыном Романом и его женой Феофано.
Ромейский автократор придавал чрезвычайное значение традициям, порядку и протоколу. В то же время Константин полагал переговоры с Ольгой столь важными, что после изрядных сомнений допустил серьезное нарушение протокола, позволив княгине не бить перед его женой-императрицей земных поклонов и не простираться ниц, как было обязательно не только для иноземных послов, но и для высших сановников империи. Кроме… соправителей-басилевсов, к статусу которых приравнивало Ольгу положение духовной дочери».
Тут мы должны остановиться и… с восхищением выдохнуть. Ольга, у которой в 945 году вообще не было «мужей», которая объединила союзы племен и создала Русское государство, несмотря на свой нулевой социальный статус, которая могла править (беспрецедентно) только как мать своего сына, но сын которой был у нее отобран дружиной, неформальная владычица захудалой еще страны, прибывшая в Царьград без войска, получает честь на уровне василевса! Для завоевания которой болгарскому царю потребовались десятки тысяч воинов и серия войн!
Если бы это понимали и доказывали летописцы, мы могли бы судить только об уровне притязаний Руси. Но Ольга, как мы в деталях увидим ниже, рассмотрев византийские источники, действительно сумела поставить себя на переговорах с империей очень высоко. Она держалась во дворце Константина как автократор сильной державы и была названа ромеями «игемоном (владыкой) и архонтиссой (правительницей) росов». Ее прием сам император счел нужным описать в трактате «О церемониях» как пример некоторой гибкости дворцового протокола в столь сложных и важных случаях, как переговоры с единовластным правителем Руси.
Древнейшее сказание, однако, сводит всю историю отношений княгини с императором к женской хитрости. Сказаний о страшной силе женского владения словом немало было на Руси[155]. Сказитель вполне этот ужас разделял, и хотя украсил рассказ массой благочестивых рассуждений, суть его сохранил. Общий же смысл байки прост и доселе актуален: «Знаем-де, чем баба его взяла!»
Методом внешней политики Ольги, согласно Древнейшему сказанию, было чисто женское коварство. Княгиня обманула императора в Царьграде, а вернувшись в Киев, не выполнила обещаний о посылке военной помощи, рабов, меда и воска. Княгиня якобы сказала византийскому послу, что император получит все, когда простоит на Почайне столько, сколько она ждала приема в Золотом Роге. Византия за свои богатые дары желала видеть Русь вассалом, обязанным службой и данью, считая распространение своей веры надежным рычагом воздействия на «варваров». Ольга намекнула послам, что это не так.
Буйная дружина, с которой у княгини уже вскоре после посольства возник конфликт, была в восторге от ее «женской хитрости» — и пребывала в этом восторге до создания «Повести временных лет» в начале XII века. Но, на нашу удачу, Ольга была не только литературным образом, подобно мифическому Рюрику или Вещему Олегу.
Ее прием в Константинополе подтвержден восточно-римскими источниками. Византийский хронист Иоанн Скилица, продолжая хронику Феофана Исповедника рассказом о событиях 811–1057 (и даже 1079) годов, в конце XI — начале XII века, то есть как раз тогда, когда работал составитель «Повести временных лет», написал: «Супруга архонта Руси, некогда приводившего флот против ромеев, по имени Эльга, после смерти своего мужа прибыла в Константинополь. Крестившись и явив свою преданность истинной вере, она была почтена по достоинству этой преданности и вернулась восвояси»[156].
Приезд Ольги в Царьград не только попал в греческую хронику, но и был отмечен в современном событию дипломатическом документе. Причем на самом высшем уровне — в трактате императора Константина Багрянородного «О церемониях византийского двора»[157]. Разумеется, главными церемониями были коронационные, которым и посвящена первая книга трактата. Во второй книге на конкретных примерах раскрыты нормы дипломатического церемониала. Рассказ о двух приемах княгини Ольги («архонтиссы Эльги») помещен здесь в конце 15-й главы, рассказывающей, «что нужно соблюдать, когда прием происходит в большом зале Магнавры и когда императоры восседают на троне Соломона».
Магнаврский дворец был одним из великолепнейших зданий величественного дворцового комплекса Константинополя. В его огромном зале — триклине Юстиниана, построенном в VII веке императором Юстинианом и украшенном затем басилевсом Феофилом (820–842), стоял знаменитый золотой трон, вознесенный над всеми, кого допускали в эту святая святых византийского церемониала.
Все движения как ромейских чиновников, так и гостей дворца были строго расписаны в инструкциях-сценариях, как их позже называли в России — «чинах». Всякий прием посольства тоже должен был проходить «чинно». Но по какому именно «чину»? Этим вопросом император был весьма озадачен летом 957 года[158], когда в гавань Царьграда, Суд, вошла флотилия русских судов с многолюдным посольством княгини Ольги.
Но не могла же княгиня прибыть в столицу империи, с которой неудачно воевал ее муж, без предупреждения, опираясь только на мирный договор 944 года с императором Романом, свергнутым вскоре после заключения этого мира, чтобы на его законном престоле самодержавно правил Константин? Разумеется, в это трудно поверить. Как и всё в империи, пропуск посольства Руси согласовывался с центром. Константин Багрянородный, до сорока лет занимавшийся в основном науками (и после восшествия на престол сделавший крупный вклад в просвещение империи), превосходно работал с бумагами. Он лично просматривал огромную корреспонденцию со всех концов страны и из-за рубежа, диктуя секретарям ответы и корректируя подготовленные для него документы.
«Следует рассказать, — писал византийский хронист, Продолжатель Феофана, — как заботился царь о государственных делах, о его бесконечных усовершенствованиях и трудах по управлению. Отовсюду слали ему письма стратеги, царские протонотарии, должностные лица в селах, областях, городах. Кроме того, отправлялись послания вождям племен, и он, читая их, сразу схватывал смысл и определял, как быть с теми, что с Востока, и с теми, что с Запада. Он проглядывал письма с быстротою птицы и при этом еще принимал послов, отправлял послания чиновникам, отменял опрометчиво сделанные нововведения. И был сей Константин советником, радетелем, стратегом, воином, военачальником, предводителем». «Ничто не укрывалось от его острого ума, — добавляет хронист, — ни ложь в соединении с истиной, ни приданная речи убедительность, ни составленные втайне изысканные писания, которые обличием истины обманывали даже самых дельных людей»