Летние русалии были обрядом очищения огнем и водой, укрепления связей с предками, когда пары, взявшись за руки, прыгали через костры, вспоминая о переходе родовичей из этого в лучший мир. Но главный смысл был именно в угодном богам соединении очистившихся девушек и юношей, мужчин и женщин в обряде плодородия. Ритуал лишь помогал в этом. Искать в лесу растущие низко-низко маленькие цветочки папоротника обнаженные пары отправляются более тысячи лет. Многие в древности знали, что папоротник даже в волшебную Купальскую ночь не цветет. Тем не менее люди были довольны результатом поисков, находя в лесу гораздо большее, чем цветы.
На Купалу люди предстояли богам и предкам обнаженными. Но начало этого и множества других праздников требовало от них быть ряжеными — носить странные одежды (хотя бы вывернуть шубу мехом наружу), ритуальные кожаные или берестяные маски, стилизованно изображавшие предков, богов и животных. Такому перевоплощению, судя по археологическим находкам и исследованиям этнографов, наши предки предавались с увлечением и изрядной фантазией.
Осенью после жатвы дружинники вместе с народом устраивали веселую коллективную охоту на птиц («перевесы»), а затем на крупных рогатых зверей («тенета»). После завершения всех сельских работ, в конце осени — начале зимы, поминовение усопших (в христианстве Дмитриевская суббота) начиналось «плачем об умерших», после чего люди непременно «упиваются и кощуны деют», кормя землю и призывая предков, как вечно живых, в помощь. «Покойнички на Русь Дмитриев день ведут, — верили и позже, — покойнички ведут — живых блюдут».
Праздники зимнего солнцестояния, позднейшие христианские Святки, от Рождества до Нового года, Стоглавый собор XVI века обличал в безудержном народном «бесновании, различных играх и плясаниях… в нощи и… весь день». В это время «мужи, и жены, и дети» в домах, на улицах и на льду замерзших рек развлекались «всякими играми сатанинскими», оставшимися от язычества. Двенадцатидневный праздник зимних Святок не был христианским изобретением. Помимо веселых игр, пения и танцев люди вспоминали прошлое, слушая исполнявшиеся гуслярами эпические сказания, и гадали о желанном плодородии, вознося «славу хлебу», ворожа о суженом и т. п.
Святочные маскарады, когда надевшие «хари» и переменившие одежду люди «глумились» друг над Другом, превращались в совсем безумное веселье в Велесовы дни 1–6 января. Велес был богом богатства и плодовитости, так что неудивительно, что христианские проповедники обличали «русалий» характер творимых в честь него игр, полезных для умножения населения. Например, в святочной игре «в быка» юный Святослав был наряжен быком, а группа польщенных вниманием русского князя девушек «уворачивалась от охальных рогов тура». Менее пафосный отрок из княжеской дружины мог гоняться за девицами, стараясь их «клюнуть», нарядившись гусем. Финал в любом случае был понятен и желанен как пойманной девице, так и ее роду, стремящемуся получить свежую здоровую кровь. Нет сомнений, что мирные походы княжеской дружины по Руси и ее участие в народных праздниках способствовали популярности идеи единого князя русского и умножению его дружины новыми отроками.
Сегодня на Руси мы видим больше всего в мире праздников и нерабочих дней. Предки не меньше нас любили отдыхать и веселиться, собираясь в любую погоду, невзирая на зной и дождь, снег и вьюгу, на скоморошьи спектакли-«позорища», игры и пляски в любой свободный день, круглый год. Например, в «день недели», по воскресеньям, устраивали «трапезы Роду и Рожаницам», «написавши жену в человеческий образ» и поклоняясь ей.
Дружина Святослава любила и умела отдыхать с пользой для Матери сырой Земли, воплощения великой богини плодородия, любви и смерти, и для Рода, бога Отечества. Если внутренним их символом служения громовому богу Перуну был волк, то вовне, к народу, был обращен образ ярого быка-тура. Языческие праздники и игры, обеспечивающие связь поколений через поклонение предкам и служение культу плодородия, вели, при удаче бойких славянских девиц, к женитьбе и детям.
У Святослава в языческом браке родилось, точнее — выжило и стало известно нам, трое детей. Первенцем был Ярополк (родившийся около 956 года), вторым Олег, третьим Владимир. Мы знаем только мать последнего — Малушу Любечанку. Она была ключницей княгини Ольги. Ключи тогда не доверяли чужому — только доверенному холопу. Малуша принесла Ольге клятву пожизненной верности и стала фактически младшим членом княжеской семьи. Владимира она родила около 960 года, когда Святославу было уже 20 лет. Женой князя Малуша не стала, но сына он признал, а бабушка внука вырастила. Свой долг перед родом Святослав выполнил и мог спокойно предаваться иным, более опасным занятиям.
Главным воинским развлечением, помимо тренировок и боевых игр, служила охота. Она укрепляла тело и дух, помогала формированию полезных навыков взаимодействия в меняющихся условиях. Ей Владимир Мономах, славный князь, живший через 150 лет после Святослава, уделил немалое внимание в первых сохранившихся на Руси мемуарах — «Поучении» детям-князьям, написанном около 1117 года и дошедшем до нас в составе Лаврентьевской летописи[189]. «Вот когда жил я в Чернигове, — вспоминал в старости великий князь Киевский, — я трудился, охотясь», устраивая загонную охоту раз по сто в год, «не считая другой охоты у Турова, где с отцом охотился на всякого зверя. А вот что я делал в Чернигове: коней диких своими руками связал я в пущах десять и двадцать, живых коней, помимо того, что, разъезжая по равнине, ловил своими руками тех же коней диких. Два тура (огромных первобытных диких быка, каких уж ныне нет. — А.Б.) метали меня рогами вместе с конем. Олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал. Вепрь у меня на бедре меч оторвал. Медведь мне у колена потник (подстилку на лошадь под седло. — А.Б.) укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал и руки и ноги свои повреждал — в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей».
Не щадить головы на охоте, демонстрируя свою ловкость и бесстрашие дружине по сто раз в год, было обязанностью князя, который хотел иметь уважение воинов. Настолько безусловной, что это прочно вошло в привычку царственных особ. Царь Михаил Федорович в XVII веке частенько ходил с рогатиной на медведя; сын его Алексей делал то же в минуту кручины; внук Федор, по слабости здоровья, ограничивался бешеной скачкой на конях и стрельбой из лука по подброшенным в воздух войлочным колпакам. Французские короли проводили изрядное время на охоте вплоть до Великой революции.
Святослав, безусловно, и диких коней руками ловил (раз его потомок признал это самым заслуженным), и колоссальных быков-туров валил, и за оленем скакал, и с лосем (кто бы подумал, что это животное так опасно!) сражался, а уж медведей и вепрей просто перед завтраком на рогатину принимал. В отличие от Мономаха, потерявшего во время битвы с очередным зверем в черниговских лесах свой большой золотой амулет-змеевик (на одной стороне архангел Михаил, на другой — Медуза-Горгона), Святослав не оставил нам материальных свидетельств своих приключений. Но в том, что они плотно наполняли 20 лет его мирного воинского обучения, сомневаться не приходится.
Интересно, что все описанные великим князем виды охоты, в том числе с ловчими птицами, были на коне. И летопись подчеркивает, что Святослав и его воины в походах спали на потниках, с седлом в головах. Конные походы по извечно прославленному русскому бездорожью Мономах описал в завещании как первое и более трудное по сравнению с охотой княжеское дело. «А теперь поведаю вам, дети мои, — писал он сразу после нравственных наставлений, — о труде своем, как трудился я в разъездах и на охоте с тринадцати лет». До того как получить в возрасте 25 лет княжий стол в Чернигове, он совершил из Переяславля Южного 20 «великих путей» между пятью подлежащими его управлению городами, проскакав за 12 лет по меньшей мере 16 тысяч километров. Затем настали военные годы, и походы князя умножились. Он мчался с дружиной в Польшу, четыре месяца воевал в лесах Чехии, много раз ходил в степи на половцев, управлял княжеством Смоленским, неведомо как раздобыл себе бежавшую из Англии жену Гиту Уэссекскую, дочь павшего в битве при Гастингсе короля Гаральда (что подвигом не считал), и снова отправился в походы.
Мономах описывал, как стремительно скакал во главе воинов из Переяславля в Туров и обратно, из Смоленска зимой в Новгород, оттуда летом в Полоцк, затем в Чернигов, оттуда в Смоленск и вновь в Чернигов. Как «опять из Смоленска же придя, пробился я через половецкие войска с боем до Переяславля», потом войной в Чернигов и назад в Переяславль. Узнав, что князь Всеслав сжег Смоленск, Владимир с черниговскими воинами полетел туда, как на крыльях, с «подводными конями» в поводу. Не застав врага, он преследовал его до Лукомля, Логожска и Друцка, откуда все вернулись в Чернигов.
Повседневная жизнь князя складывалась из пиров, когда возможно, охоты, на которую не жалели свободного времени, и бесконечных походов, случавшихся часто против его желания. Даже молиться князь советовал детям, «едучи на коне», ибо специального времени для молитвы найти нелегко. Только сев на престол в Чернигове, Мономах узнал, что «в ту зиму повоевали половцы Стародуб весь. И я, идя с черниговцами и со своими (союзными) половцами, на Десне взяли в плен князей Асадука и Саука, а дружину их перебили. И на следующий день за Новым Городом разбили сильное войско Белкатгина», освободив множество пленных.
Тут оказалось, что не вся Русь хочет жить под властью Рюриковичей, а летописи упоминают только подвластные им города. Мы знаем это по археологии, но только Мономах в «Поучении» детям, написанном не для широкой публики, признаёт это совершенно между делом. В лесной земле вятичей, оказывается, не только прочно сохранялось язычество. Там были свои правители, Ходота с сыном, и своя столица «Корьдно». Против них князь совершил два зимних похода, о результатах коих предпочел умолчать.