Его уже ждали бои с князьями-соперниками в неудачной погоне «за Микулин», весной — княжий совет в Бродах, «в том же году гнались за Хорол за половцами, которые взяли Горошин. На ту осень ходили с черниговцами и с половцами-читеевичами к Минску, захватили город и не оставили в нем ни челядина, ни скотины. В ту зиму (снова) ходили к Ярополку на сбор в Броды и дружбу великую заключили. И на весну посадил меня отец в Переяславле выше всей братии, и ходили за Супой. И по пути к Прилуку городу встретили нас внезапно половецкие князья, с восьмью тысячами, и (мы) хотели было с ними сразиться, но оружие (наше) было отослано вперед на возах, и мы вошли в город; только семца одного живым захватили да смердов несколько, а наши половцев больше убили и захватили, и половцы, не смея сойти с коней, побежали к Суле в ту же ночь. И на следующий день, на Успение, пошли мы к Белой Веже, Бог нам помог и святая Богородица: перебили девятьсот половцев и двух князей взяли, Багубарсовых братьев, Осеня и Сакзя, и только два мужа убежали. И потом на Святославль гнались за половцами, и затем на Торческ город, и потом на Юрьев за половцами. И снова на той же стороне, у Красна, половцев победили, и потом с Ростиславом же у Варина вежи (башни. — А.Б.) взяли. И затем (я) ходил во Владимир опять, Ярополка там посадил, и Ярополк умер. И снова, по смерти отца и при Святополке, на (реке) Стугне бились мы с половцами до вечера, бились у Халепа, и потом мир сотворили с Тугорканом и с другими князьями половецкими, и у Глебовой чади отняли дружину свою всю.
И потом Олег на меня пришел, — продолжает Мономах, — со всею Половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними восемь дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: "Пусть не похваляются язычники". И отдал брату отца его стол, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми и женами. И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах, — Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля.
И сидел я в Переяславле три лета и три зимы с Дружиною своею, и много бед приняли мы от войны и голода. И ходили на воинов их за Римов, и Бог нам помог, перебили их, а других захватили. И вновь Итлареву чадь перебили, и вежи их взяли, идя за Голтав. И к Стародубу ходили на Олега, потому что он сдружился с половцами. И на Буг ходили со Святополком на Боняка, за Рось. И в Смоленск пошли, с Давыдом помирившись. Вновь ходили во второй раз с Воронины. Тогда же и торки пришли ко мне с половца-мичитеевичами, и ходили мы им навстречу на Сулу. И потом снова ходили к Ростову на зиму, и три зимы ходили к Смоленску. Из Смоленска пошел я в Ростов. И опять со Святополком гнались за Боняком, но… не настигли их. И потом за Боняком гнались за Рось, и снова не настигли его. И на зиму в Смоленск пошел; из Смоленска после Пасхи вышел…
В Переяславль вернувшись к лету, собрал (я) братьев. И Боняк пришел со всеми половцами к Кснятину; мы пошли за ними из Переяславля за Сулу, и Бог нам помог, и полки их победили, и князей захватили лучших, и по Рождестве заключили мир с Аепою, и, взяв у него дочь, пошли к Смоленску. И потом пошел к Ростову. Придя из Ростова, вновь (я) пошел на половцев на Урусову со Святополком, и Бог нам помог. И потом опять ходили на Боняка к Лубну, и Бог нам помог. И потом ходили к Воиню со Святополком, и потом снова на Дон ходили со Святополком и с Давыдом, и Бог нам помог. И к Вырю пришли было Аепа и Боняк, хотели взять его; к Ромну пошли мы с Олегом и с детьми на них, и они, узнав, убежали.
И потом к Минску ходили на Глеба, который наших людей захватил, и Бог нам помог, и сделали то, что задумали. И потом ходили к Владимиру на Ярославца, не стерпев злодеяний его».
Я специально привел, сильно сократив в начале, это перечисление походов, более подробное, чем описано в летописях. Этот рассказ о непрерывной скачке воинов по не отягощенной дорогами Руси пугает даже на слух. Хотя и выясняется, что после легендарных времен Святослава князья дали дружинникам послабление. За исключением отдельных стремительных рейдов с заводными конями, они ходили в походы с обозом, положив тяжелое оружие (броню, шлемы и щиты) на телеги. Составитель «Повести временных лет», работавший за несколько лет до того, как Владимир написал «Поучение», недаром счел необходимым вслед за предшественниками подчеркнуть, что Святослав, «войны многие творя», «легко ходил, как барс», без обоза, шатров и даже котлов — «такими же были и все остальные его воины».
Половецкие воины тоже имели обозы и передвигались, даже с использованием запасных и вьючных коней, ненамного быстрее русских. По вооружению противники были похожи, разве что половцы в большей мере употребляли длинные сабли, а русские — ставшие более дешевыми и крепкими мечи. Общим был круглый выпуклый, крепящийся ремнями на плече щит. Однако у русских он сочетался с выгнутым византийским щитом в виде вороньего клюва или перевернутой капли, какими вооружены норманнские воины на знаменитом ковре из Байо. Оба, круглый и вытянутый щиты не только крепились на руку, но и вешались на ремне на шею — это необходимо, чтобы правильно прикрываться щитом при таранном ударе длинным копьем.
На постепенное распространение таранного удара (по сути, на утверждение в Русском поле рыцарской конницы) указывают появляющиеся во времена Мономаха шпоры с зубчатыми колесиками. На Руси XII века их найдено больше, чем в Центральной и Западной Европе, и датируются находки, согласно Кирпичникову, более ранним временем. При Мономахе и особенно после него намного тяжелее и крепче становятся русские шлемы, с защитой носа, к которой крепилась кольчужная бармица, и даже с полными стальными масками, поднимающимися по степному образцу. Половецкие шлемы, в том числе с такими забралами, отличаются от русских разве что большей угловатостью. Одновременно с распространением звездчатых шпор и тяжелых шлемов на Руси начинается применение двойной брони, когда на кольчугу надевали ламелляр. Ту же тенденцию, но без шпор, мы наблюдаем у степных противников русских дружин. Воинство становится все более тяжелым, профессиональным и элитарным.
Мономах, как и составитель «Повести временных лет», почитал доблесть предков и подчеркивал, обращаясь к детям, что князь — первый среди воинов. «Что надлежало делать отроку моему, то сам делал, — с гордостью написал он, — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя. На посадников не полагаясь, ни на биричей, сам делал, что было надо; весь распорядок и в доме у себя также сам устанавливал. И у ловчих охотничий распорядок сам устанавливал, и у конюхов, и о соколах и о ястребах заботился».
Это правда. О рачительности князя наглядно свидетельствуют результаты раскопок его замка в Любече с высоким валом, крепкими стенами и башнями, богатым дворцом, хорошо устроенными службами. Дорога от княжьего града Чернигова до Любеча, протяженностью 60 километров, была поделена сторожевыми курганами на участки, на каждом из которых Владимира ждали запасные кони. Князь не хвастался, говоря, что «из Чернигова в Киев около ста раз ездил к отцу, за один день проезжая до вечерни (это 140 километров. — А.Б.). А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших». То есть даже тот список походов, который нас поразил, был неполон!
Помимо охоты, походов и войны князя занимала дипломатия. Он гордился, что «миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать, и при отце, и без отца, а раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких столько: Шаруканевых двух братьев, Багубарсовых трех, Осеневых братьев четырех, а всего других лучших князей сто. А самих князей Бог живыми в руки давал: Коксусь с сыном, Аклан Бурчевич, таревский князь Азгулуй и иных витязей молодых пятнадцать, этих я, приведя живых, иссек и бросил в ту речку Сальню. А врозь перебил их в то время около двухсот лучших мужей». Мономах знал, как быть убедительным на переговорах с беспокойными соседями Руси!
Не столь яркой, но повседневной деятельностью князя были справедливость и благотворительность. Прежде всего он считал себя обязанным защищать слабых. «Также и бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным», — с гордостью писал Мономах. «Милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра», — советовал он сыновьям. «Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите, и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека».
Как первый среди мужей, князь должен был являть пример чести, крепко держа слово. Как-то, рассказывал он, «встретили меня послы от братьев моих на Волге и сказали: "Поспеши к нам, и выгоним Ростиславичей, и волость их отнимем; если же не пойдешь с нами, то мы — сами по себе будем, а ты — сам по себе". И ответил я: "Хоть вы и гневаетесь, не могу я ни с вами пойти, ни крестоцелование преступить"». «Если же вам, — обращался Мономах к сыновьям, — придется крест целовать братии или кому-либо, то, проверив сердце свое, на чем можете устоять, на том и целуйте, а поцеловав, соблюдайте, чтобы, преступив, не погубить души своей».
Нравственный кодекс князя, судя по всему, не слишком изменился после принятия христианства. То, что Мономах советовал своим сыновьям, язычник Свенельд вполне мог внушать язычнику Святославу: «И в земле ничего не сохраняйте (то есть не зарывайте кладов. — А.Б.)… Старых чтите, как отца, а молодых, как братьев. В дому своем не ленитесь, но за всем сами наблюдайте. Не полагайтесь на тиуна или на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам, ни над домом вашим, ни над обедом вашим. На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод. Ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью. Сторожей сами наряжайте, и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано. А оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает. Лжи остерегайтесь, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело. Куда бы вы ни держали путь по своим землям, не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни селам, ни посевам, чтобы не стали проклинать вас. Куда же пойдете и где остановитесь, напоите и накормите