Не исключаю, что это был для руси лучший выход. Но, возможно, выше всякой выгоды были честь и доблесть, примеры которых дал в этой безнадежной войне Святослав. Да, он по приглашению греков захватил Болгарию, но те обманули его, подняв против него болгар. Уйти — означало смириться с победой коварства. То, что новый император, захвативший власть уже после второго похода Святослава по Болгарии, не имел отношения к интригам Никифора Фоки и, более того, отомстил за них, зарубив дядю своим мечом, не было подчеркнуто на переговорах. И, наверное, зря. Встреча Святослава с Иоанном, случись она перед войной, а не в конце ее, могла способствовать заключению мира на основе взаимного уважения.
К началу переговоров русы уже вернули себе восточную Болгарию. «Сфендослав, — по рассказу Льва Диакона, — очень гордился своими победами над мисянами (болгарами); он уже прочно овладел их страной и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью. Говорят, что, с бою взяв Филиппополь (Пловдив), он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность». Город на границе с империей действительно был разграблен, а проимперские силы болгар истреблены. Это подтверждают ромейский хронист Иоанн Скилица (писавший в конце XI — начале XII века, как раз между составлением Начального свода и «Повести временных лет») и другие авторы.
По рассказу Льва Диакона, Святослав «ромейским послам ответил надменно и дерзко: "Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавро скифами"». Ответ этот соответствовал чаяниям императора по сути и мог расходиться с ними только в размере выкупа.
«Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать» свое стремление сохранить мир и «дружеское» требование «тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, — продолжал император, — то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира». Вместо предложения выкупа Цимисхий зачем-то вспомнил о поражении отца Святослава от греческого флота и о его жалкой гибели, прибавив к оскорблению угрозу: «И ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя. Ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи».
Угроза уничтожить дружинников до единого означала конец переговоров. Это был неразумный шаг вспыльчивого императора, от которого Святослав требовал всего лишь заплатить русам за уход с Дуная. Скорее всего, Цимисхия донельзя огорчили их успехи в новом завоевании Болгарии, связанные с опасениями, что «мисяне» и «тавроскифы» объединятся против империи. Это в итоге и произошло.
«И пошел Святослав на греков», — констатирует Древнейшее сказание. «Это послание рассердило Сфендослава, — рассказывает Лев Диакон, — и он, охваченный варварским бешенством и безумием, послал такой ответ: "Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну — мы сами разобьем вскоре свои шатры у ворот Византия (Константинополя. — А.Б.) и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами"». Возможно, ромейский автор имел в виду, что Святослав презирал войска имперских окрутов-фем, набранные из военнообязанных крестьян-стратиотов (в том числе славян). Но если в основе рассказа Льва лежало реальное послание Святослава, оно показывало лишь обоснованное чувство превосходства профессиональных воинов дружины над всеми остальными мужами.
Цимисхий был достаточно умен, чтобы верно отреагировать, и тут же создал отряд «бессмертных», или «саларов» (военачальников) из детей погибших воинов, укрепляя и профессиональную пехоту, которую начал возрождать Никифор Фока. Все войска, какие он мог отвлечь от кампании в Азии, император послал той зимой защищать границу с Болгарией. Командирами стали потомственный полководец и свойственник императора магистр Варда Склир и стратопедарх Петр. Военный чин стратопедарха («начальника лагеря») был создан императором Никифором Фокой специально для Петра, так как тот был евнухом. Это обстоятельство смущало и Льва Диакона, который поспешил подчеркнуть его мужественность: «Рассказывают, что во время набега скифов на Фракию, когда Петру, несмотря на то что он был скопцом, случилось выступить со своим отрядом против них в битве, в промежуток между рядами выехал на коне вождь скифов, муж огромного роста, надежно защищенный панцирем, и, потрясая длинным копьем, стал вызывать желающего выступить против него; тогда Петр, преисполненный сверх ожиданий (!) храбрости и отваги, мощно развернулся и с такой силой направил обеими руками копье в грудь скифа, что острие пронзило тело насквозь и вышло из спины; не смогла защитить великана кольчужная броня, и он, не издав ни звука, распростерся на земле, а скифы, пораженные необычным, удивительным зрелищем, обратились в бегство». Чтобы пробить копьем кольчугу, как показали эксперименты, не нужно быть богатырем. Двумя руками копье держали тяжеловооруженные конники сарматы, у которых учились ромеи. Но храбрость Петра Лев нам доказал.
Переправившись из Азии в Европу, ромейское войско столкнулось у города Аркадиополя с войском болгар, венгров и печенегов, союзников Святослава. Варда Склир имел 10 тысяч «отборных воинов» (согласно Льву; у Скилицы 12 тысяч), численность противника ромеи преувеличили до 30 тысяч.
«Пламенея гневом и страстной отвагой», Склир разведал расположение варваров с помощью конницы. Он разделил «фалангу» на три части: «одной из них приказал следовать прямо за ним в центре, а двум другим — скрыться в стороне, в лесах, и выскочить из засады, как только они услышат трубный звук, призывающий к бою. Отдав эти распоряжения лохагам (командирам отрядов классической греческой фаланги. — А.Б.), он устремился прямо на скифов. Завязалась горячая битва… с обеих сторон гибли храбрейшие воины. И тут, говорят, какой-то скиф, кичась своей силой и могучестью тела, вырвался вперед из окружавшей его фаланги всадников, подскакал к Варде и ударил его мечом по шлему. Но удар был неудачным: лезвие меча, ударившись о твердь шлема, согнулось и соскользнуло в сторону. Тогда патрикий Константин, брат Варды, юноша, у которого едва пробивался пушок на подбородке, но который был огромного роста и непобедимой, непреодолимой силы, извлек меч и набросился на скифа. Тот устрашился натиска Константина и уклонился от удара, откинувшись на круп лошади. Удар пришелся по шее коня, и голова его отлетела в сторону; скиф же рухнул вместе с конем на землю и был заколот Константином».
Каролингским мечом и венгерской саблей того времени действительно можно было отсечь голову коня, но для того, чтобы рубить сталь, они были не предназначены. Разрубить ими шлем и доспехи было настоящим подвигом, как Лев Диакон рассказал далее.
Эта победа в поединке не переломила ход битвы. Успех «склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска, и непостоянство счастья переходило бесперечь с одной стороны на другую, Варда приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. По сему знаку поднялась спрятанная в засаде фаланга и устремилась на скифов с тыла: охваченные страхом, они стали склоняться к бегству. Однако в то время, когда отступление еще только началось, какой-то знатный скиф, превосходивший прочих воинов большим ростом и блеском доспехов, двигаясь по пространству между двумя войсками, стал возбуждать в своих соратниках мужество». Войска в битве сходились и расходились многократно. Римское искусство замены воинов первых рядов для непрерывного сражения было в значительной мере утрачено. В перерывах между схватками вызов командира противника на конный бой был логичен.
«К нему подскакал Варда Склир и так ударил его по голове, что меч проник до пояса; шлем не мог защитить скифа, панцирь не выдержал силы руки и разящего действия меча. Тот свалился на землю, разрубленный надвое; ромеи приободрились и огласили воздух радостными криками. Скифы пришли в ужас от этого поразительного, сверхъестественного удара; они завопили, сломали свой строй и обратились в бегство. До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли. Говорят, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и еще больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч. Вот как закончилось это сражение между скифами и ромеями».
Нам тоже удар, разрубающий разом шлем и кольчугу, представляется удивительным. Но острие меча могло прийтись в край шлема, разрубив лицо, — против этого на Руси нижний обод шлема и укрепляли накладным обручем. Возможно, впрочем, что ромей разрубил венгру, печенегу или болгарину незащищенную голову и грудь.
Победа, как ни хотел ее возвеличить Лев Диакон, не означала еще перелома в войне. Уже в следующей строке он рассказывает, что «император Иоанн торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу. Он приказал им провести зиму в областях Фракии и Македонии, ежедневно упражняясь во владении оружием, чтобы не оказаться неспособными к предстоящим боям и не быть разбитыми неприятелем». Весной он обещал явиться сам и, «ведя за собой войска свои», «всеми силами обрушиться на тавроскифов».