«Ромеи все разом ворвались в город и рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро, — повествует далее Лев. — Так они достигли царского дворца, в котором сгрудилась лучшая часть войска росов. Но скифы, находившиеся во дворце, яростно сопротивлялись проникшим через ворота ромеям и убили около полутораста храбрейших воинов. Узнав об этой неудаче, император прискакал во весь опор ко дворцу и приказал своей гвардии всеми силами наступать на врага. Но, увидев, что из этого не выйдет ничего хорошего — ведь тавроскифы легко поражали множество воинов, встречая их в узком проходе, — он остановил безрассудное устремление ромеев и распорядился со всех сторон бросать во дворец через стены огонь. Когда разгорелось сильное пламя, сжигавшее все на своем пути, росы, числом свыше семи тысяч, вышли из помещения, выстроились на открытом месте у дворца и приготовились отразить наступление.
Император, — завершает Лев свой рассказ о битве за Преслав, — послал против них магистра Варду Склира с надежным отрядом. Окружив скифов фалангой храбрейших воинов, Склир вступил в бой. Завязалось сражение, и росы отчаянно сопротивлялись, не показывая врагам спины; однако ромеи [победили] своим мужеством и военной опытностью и всех их перекололи. В этой битве погибло также множество мисян, сражавшихся на стороне врагов против ромеев, виновников нападения на них скифов. Сфенкелу с немногими удалось спастись бегством. Он ушел к Сфендославу».
Согласно хронике Скилицы, когда все атаки ромеев на дворец были отражены, император лично вступил в бой. «Вооружившись, он сам устремился пешим впереди прочих воинов, которые при виде этого тотчас же схватили оружие и бросились за ним; каждый спешил опередить государя, и с военным кличем и шумом они кинулись на укрепление». И… были отбиты, как рассказал нам и Лев. Заставить росов покинуть Преслав удалось только огнем, когда ромеи со всех сторон подожгли дворец.
Если посмотреть на победоносные действия ромеев с русской стороны, мы обнаружим у дружины поразительные свойства. Часть русов, внезапно атакованная на равнине, где они, как пишет Скилица, проводили учения, устояла против пехоты. И только атака конницы, которую ромеи до последнего опасались бросить в бой, заставила их отступить за городские стены. Во время штурма русы, как мы уже определили по археологии, использовали сулицы, луки и, разумеется, камни. Одни болгары сражались за них, другие готовы были предать. Воевода Сфенкел принял верное решение, в ходе боя собрав русов в царском дворце, где они квартировали (царь Борис с семьей жил в городе). Взяв свое имущество и женщин, русы перебили брошенный против них отборный отряд ромеев и ушли, как будто и не были окружены сонмами врагов. Из примерно 800 дружинников (древние авторы умножали цифры в основном на 10 или 100) в бою под городом, на стенах и в воротах дворца их погибло до 100. Оставшиеся 700 сумели вырваться из Преслава (города, судя по раскопкам, площадью примерно в три с половиной квадратных километра), отбились от вражеской кавалерии и добрались к Святославу в Доростол. Конечно, ромейские авторы, усердно украшая победу своего императора, не могли признать, что росы продемонстрировали высшую доблесть, устояв перед армией, намного превосходящей их численностью, техникой и вооружением. Но факт, что всячески истребляемый превосходящими силами гарнизон ушел и соединился с князем в Доростоле, они выбросить из текста не смогли. Как и мы не можем вообразить, что разрозненные кучки «разбитых» усилиями Льва Диакона пеших росов могли уйти от ромейской конницы, если были не способны отражать ее атаки в строю.
Имперское войско пришло от Преслава к Доростолу примерно через неделю. Цимисхий послал к Святославу нескольких пленных росов с требованием сложить оружие и покинуть страну, которую уже считал завоеванной. Царя Бориса с семьей он захватил, столицу Болгарии переименовал в Иоаннополь. Плиска и другие города перешли на сторону сильного без боя. Лев Диакон сохранил описание «знаков царского достоинства» Бориса, восходящих к византийской моде и сильно напоминающих наряд русских князей, когда мы видим их на изображениях XI века: «они состояли из тиары (в виде круглой шапки), отороченной пурпуром, вышитой золотом и жемчугом, а также из багряницы (плаща в форме корзна) и красных полусапог».
Тем временем Святослав, обезглавив 300 знатных болгар, «находившихся в подозрении», двинул «около шестидесяти тысяч» (то есть шести тысяч) росов против ромеев. Когда войска императора, пробившись через засады, «подошли к пространству, лежащему перед Дористолом… тавроскифы плотно сомкнули щиты и копья, придав своим рядам вид стены, и ожидали противника на поле битвы. Император выстроил против них ромеев, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади, и, приказав им безостановочно стрелять, повел фалангу в бой», — читаем у Льва.
Согласно хронике Скилицы, это было 23 апреля, в день святого Георгия. Число росов, вступивших в схватку с императорской армией на подходах к Доростолу, он оценивал в 7 тысяч, зато все войско Святослава без стеснения посчитал за 320 тысяч. Похоже, тут число воинов умножено уже на сто, чтобы оправдать трудности, с которыми столкнулась армия императора. Сложение 7 тысяч с 3.200 дает примерно 10 тысяч, как Святослав сам характеризовал свое войско за год до этого, с небольшим пополнением.
Под Доростолом, согласно Льву, «воины сошлись врукопашную, завязалась яростная битва, и в первых схватках обе стороны долго сражались с одинаковым успехом. Росы, стяжавшие среди соседних народов славу постоянных победителей в боях, считали, что их постигнет ужасное бедствие, если они потерпят постыдное поражение от ромеев, и дрались, напрягая все силы. Ромеев же одолевали стыд и злоба, что они, побеждавшие оружием и мужеством всех противников, отступят как неопытные в битвах новички и потеряют в короткое время свою великую славу, потерпев поражение от народа, сражающегося в пешем строю и вовсе не умеющего ездить верхом. Побуждаемые такими мыслями, войска сражались с непревзойденной храбростью; росы, которыми руководило их врожденное зверство и бешенство, в яростном порыве устремлялись, ревя как одержимые, на ромеев, а ромеи наступали, используя свой опыт и военное искусство. Много пало с обеих сторон, бой шел с переменным успехом, и до самого вечера нельзя было определить, на чью сторону склоняется победа. Но когда светило стало клониться к западу, император бросил всю конницу во весь опор; громким голосом призвал он воинов показать на деле природную ромейскую доблесть и вселил в них бодрость духа. Они устремились с необыкновенной силой, трубачи протрубили к сражению, и могучий клич раздался над ромейскими рядами. Скифы, не выдержав такого натиска, обратились в бегство и были оттеснены за стены; они потеряли в этом бою многих своих. А ромеи запели победные гимны и прославляли императора. Он раздавал им награды и устраивал пиры, усиливая их рвение в битвах».
Даже делая скидку на обязательную риторику Льва Диакона, мы видим, что численно превосходящие силы ромеев (без значительного превосходства Цимисхий не начал бы битвы) не раз за день чувствовали себя на грани поражения. Прекрасная атака тяжелой конницы была проведена лишь в конце сражения, на расстроенные ряды росов. Блеск этой победы смазывает лишь указание Скилицы, что битва произошла в 12 милях от Доростола. То есть росы, если бы они были опрокинуты кавалерией, уже никуда уйти не могли. В критический момент император «сам двинулся… с развернутыми императорскими знаменами, потрясая копьем, часто понукая шпорами коня и побуждая воинов боевым кличем», но опрокинуть строй росов не смог. Сражение 12 раз «приобретало новый оборот»; наконец «росы, избегая опасности, рассеялись в беспорядочном бегстве по равнине», что, будь это правдой, означало бы их истребление конницей. На деле Святослав смог в порядке отступить в Доростол.
Тень на триумфальносгь победоносного шествия императора к Доростолу бросает описание лагеря на холме, который ромеи, надо полагать, с упомянутым пением победных гимнов, окружили глубоким рвом и валом, чтобы «враги никак не могли проникнуть внутрь». «Так разбивают обычно ромеи свой стан во вражеской стране», — кривит душой Лев Диакон, знающий, что идея укрепления лагеря рвом и валом не была общепринятой в армии его времени: утруждать ратников работой военные руководства рекомендовали только в случае реальной опасности атаки врагов. Последующие события показали, что Цимисхий опасался русов не напрасно.
На следующий день его войско, двинувшееся к Доростолу, было отбито стрелами и камнями «из метательных орудий», которыми росы научились пользоваться. Отступление ромеев сопровождалось первой конной вылазкой росов — «они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья — они пользуются в битвах очень длинными копьями — и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали [росов], не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и укрылись за стенами». Согласно Скилице, в вылазке росов через двое ворот участвовала и пехота. «Борьба долго шла с равным успехом, наконец ромеи обратили варваров в бегство своей доблестью и, прижав к стене, многих перебили в этой стычке и всего более — всадников. Ни один из ромеев не был ранен, и только три лошади были убиты», — то есть схватка была не такой уж крупной.
Управление лошадью без поводьев, необходимое, если всадник пользовался кулачным щитом (руку освобождало только крепление щита ремнями на плече и локте), требовало большого искусства. Но у ромеев в доспехах, с очень длинными копьями была все-таки более передовая кавалерия, как я предполагаю, уже овладевшая техникой таранного удара. Это не значит, что своими копьями они могли, атакуя строем, в русских всадников попасть. Русы не смогли их одолеть, но сумели скрыться. Подробную проблему испытывали позже и русские тяжеловооруженные дружинники князей Ярослава Всеволодовича и Александра Невского. Сметая таранным ударом копий немецких, датских и шведских рыцарей, они вынуждены были менять оружие в высокоманевренных боях с литовскими всадниками, снимая вторую броню, надевая открытые шлемы, беря в руки легкие копья и мечи. Иначе вертких литовских всадников было просто не поймать.