Тем временем с Дуная Доростол был блокирован «огненосными триерами». Справедливо опасаясь «греческого огня», русы укрыли свои ладьи под стеной крепости, выходящей к реке, куда ромеи не могли подойти из-за мелководья и опасения попасть под удар камнеметов. Цимисхию флот доставил продовольствие, Святославу блокировал снабжение. На следующий день князь, отозвав, как пишет Скилица, воинов из разных укреплений в Доростол, вывел дружину в поле на битву.
По рассказу Льва Диакона, русы «вышли из города и построились на равнине, защищенные кольчугами и доходившими до самых ног щитами. Вышли из лагеря и ромеи, также надежно прикрытые доспехами. Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит». После гибели воеводы Сфенкела, «доблестного, огромного ростом мужа», русы отступили в город. Скилица уточняет, что атака Святослава началась вечером, и бой продолжался всю ночь, охватив всю равнину. Русы отступили, лишь опасаясь, что их отрежут от города, который князь тут же благоразумно укрепил рвом. Но оборона была ему невыгодна, поскольку, не ожидая нарушения императором мира и не представляя реальную силу армии ромеев, русы не запаслись продовольствием, чтобы выдержать осаду.
Лев предпочел не упоминать об удачной вылазке Святослава с двумя тысячами воинов за продовольствием: об этом написал только Скилица, насильно усадив наших предков в «челны-однодеревки». Ночью, в «сильный дождь» и «страшный град», русы вышли в Дунай от Доростола и смогли собрать «зернового хлеба, пшена и прочих жизненных припасов». На обратном пути они истребили «многих обозных слуг, которые поили и пасли лошадей либо пришли за дровами. Сойдя со своих судов и пройдя бесшумно через лес, [русы] неожиданно напали на них, многих перебили, а прочих принудили рассеяться по соседним зарослям. Усевшись снова в ладьи, они с попутным ветром понеслись к Доростолу. Великий гнев охватил императора, когда он узнал об этом, и он сурово обвинял начальников флота за то, что они не знали об отплытии варваров из Доростола; он угрожал им даже смертью, если нечто подобное повторится еще раз, и после того оба берега реки тщательно охранялись. Целых шестьдесят пять дней вел император осаду, и так как ежедневно происходившие стычки были бесплодны, он решил попытаться взять город блокадой и голодом. Ввиду этого он велел перекопать рвами все дороги, везде была поставлена стража, и никто не мог в поисках продовольствия выйти из города».
Блокировав Доростол на дальних подступах, император не смог предотвратить вылазок гарнизона. Русы атаковали большие катапульты, которыми командовал магистр Иоанн Куркуас. У него, откровенно пишет Лев о нравах командования ромеев, после завтрака «сильно болела голова и… его клонило ко сну от вина». Поскакав со свитой в атаку, он упал с коня. «Скифы увидели великолепное вооружение, прекрасно отделанные бляхи на конской сбруе и другие украшения — они были покрыты немалым слоем золота — и подумали, что это сам император… они зверским образом изрубили его вместе с доспехами своими мечами и секирами, насадили голову на копье, водрузили ее на башне и стали потешаться над ромеями». Бляхи, лишь покрытые золотом (золотая или золоченая бронзовая фольга, залитая свинцом), стали в X веке модным украшением конской сбруи на Руси. По хронике Скилицы, русы не смогли пробиться до осадных машин.
Но на следующий день, пишет Лев Диакон, дружинники вышли из города «и построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу». Исход боя решила схватка между отрядом русского воеводы Икмора и кавалерией телохранителей императора, один из которых «настиг его и ударил [мечом] в шею — голова скифа, отрубленная вместе с правой рукой, скатилась на землю», что говорит нам об отсутствии на Икморе шлема с бармицей и брони. «Скифы не выдержали натиска противника. Сильно удрученные гибелью своего предводителя, они забросили щиты за спины и стали отступать к городу». «Если бы не наступление ночи, — добавил Скилица, — то и сам Свендослав не избежал бы плена. Спасшись от опасности и находясь за стенами, [скифы] подняли великий плач из-за смерти Икмора. Снимая доспехи с убитых варваров, ромеи находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев».
Как видим, женщины не только следовали за русскими дружинами, но и принимали участие в битвах, по крайней мере в критической ситуации, когда у Святослава было мало воинов. Ромейские авторы снова попытались преувеличить победу императора, однако отступление русов со щитами, заброшенными за спину, говорит нам о том, что они ушли в Доростол без преследования. И поле не осталось за ромеями. В эту ночь русы совершили тризну, которую описал Лев Диакон: «Когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра (Дуная. — А.Б.).
Говорят, — приписал тут Лев приятное славянофилам рассуждение о родстве русов с Ахиллесом, — что скифы почитают таинства эллинов, приносят по языческому обряду жертвы и совершают возлияния по умершим, научившись этому то ли у своих философов Анахарсиса и Замолксиса, то ли у соратников Ахилла. Ведь Арриан пишет в своем "Описании морского берега", что сын Пелея Ахилл был скифом и происходил из городка под названием Мирмикион, лежащего у Меотидского озера. Изгнанный скифами за свой дикий, жестокий и наглый нрав, он впоследствии поселился в Фессалии. Явными доказательствами [скифского происхождения Ахилла] служат покрой его накидки, скрепленной застежкой, привычка сражаться пешим, белокурые волосы, светло-синие глаза, сумасбродная раздражительность и жестокость, над которыми издевался Агамемнон, порицая его следующими словами: "Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны". Тавроскифы и теперь еще имеют обыкновение разрешать споры убийством и кровопролитием (по «Русской правде». — А.Б.). О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, [что] он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие».
Как бы то ни было, после тризны, 23 (по Скилице 20-го) июля 971 года, «на рассвете Сфендослав созвал совет знати» и «спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска и укрепляли мужество воинов. Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путем оставшееся войско, ведь нелегко будет скрыть бегство, потому что огненосные суда, стерегущие с обеих сторон проходы у берегов Истра, немедленно сожгут всё… Тогда Сфендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: "Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, [которое завещали] нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; [мы должны] либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, [достойные] доблестных мужей!"».
Лев Диакон добавил тут ромейское поверье, что росы «вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные; когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают». Это объясняет, отчего росы, «выслушав речь своего повелителя, с радостью согласились вступить в опасную борьбу за свое спасение и мужественно противостоять могуществу ромеев».
Скилица описал то же самое без риторики: «Когда они собрали совещание, то одни советовали тайно удалиться ночью, другие — вернуться домой, попросив у ромеев мира и залогов верности, ибо нет другого пути к возвращению. Некоторые советовали предпринять и другие меры соответственно обстоятельствам, и все сходились на том, что следует окончить войну. Свендослав же убедил их решиться на еще одну битву с ромеями и либо, отлично сражаясь, победить врагов, либо, будучи побежденными, предпочесть постыдной и позорной жизни славную и блаженную смерть. Ибо как возможно было бы им существовать, найдя спасение в бегстве, если их легко станут презирать соседние народы, которым они прежде внушали страх? Совет Свендослава пришелся им по нраву, и все согласились встретить общими силами крайнюю опасность для их жизни. На рассвете следующего дня варвары поголовно выступили из города».
24 июля 971 года, по Льву Диакону, «к заходу солнца все войско тавроскифов вышло из города; они решили сражаться изо всех сил, построились в мощную фалангу и выставили вперед копья. Император со своей стороны выстроил ромеев и вывел их из укрепления. Вот уже завязалась битва, и скифы с силой напали на ромеев, пронзали их копьями, ранили стрелами коней и валили на землю всадников. Видя, с какой неистовой яростью бросался Сфендослав на ромеев и воодушевлял к бою ряды своих, Анемас (знатный юноша сарацинского рода. — А.Б.), который прославился накануне убиением Икмора, вырвался на коне вперед — делать это вошло у него в обычай, и таким путем он уже поразил множество скифов — опустив поводья, устремился на [предводителя росов] и, ударив его мечом по ключице, поверг вниз головою наземь, но не убил. [Сфендослава] спасли кольчужная рубаха и щит, которыми он вооружился, опасаясь ромейских копий. Анемас же был окружен рядами скифов, конь его пал, сраженный тучей копий; он перебил многих из них, но погиб и сам — муж, которого никто из сверстников не мог превзойти воинскими подвигами.
Гибель Анемаса воодушевила росов, и они с дикими, пронзительными воплями начали теснить ромеев. Те стали поспешно поворачивать назад, уклоняясь от чудовищного натиска скифов. Тогда император, увидевший, что фаланга ромеев отступает, убоялся, чтобы они, устрашенные небывалым нападением скифов, не попали в крайнюю беду. Он созвал приближенных к себе воинов, изо всех сил сжал копье и сам помчался на врагов. Забили тимпаны и заиграли военный призыв трубы; стыдясь того, что сам государь идет в бой, ромеи повернули лошадей и с силой устремились на скифов. Но вдруг разразился ураган вперемежку с дождем: устремившись с неба, он заслонил неприятелей; к тому же поднялась пыль, которая забила им глаза».