В этот момент «перед ромеями появился какой-то всадник на белом коне», не иначе как святой Феодор Стратилат. Под его предводительством разбитые было «ромеи вступили в бой с врагами. Завязалась горячая битва, и скифы не выдержали натиска конной фаланги. Окруженные магистром Вардой, по прозванию Склир, который со множеством [воинов] обошел их с тыла, они обратились в бегство… Сфендослав, израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен; его спасло лишь наступление ночи. Говорят, что в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей. Среди ромеев убитых было триста пятьдесят, но раненых было немало».
Оставляя в стороне эпическую гигантоманию, нужно констатировать, что решительную битву, в которой против нескольких тысяч пеших русов билось по меньшей мере столько же тяжелых всадников, Святослав проиграл. Победу ромеям принесло ложное отступление императора и обходной маневр Варды Склира, как яснее рассказал Скилица, перенеся начало сражения с вечера на утро (иначе бой получался слишком скоротечным) и по-другому датируя его.
21 июля 971 года «на рассвете… варвары поголовно выступили из города. Чтобы никому не было возможности спастись бегством в город, они заперли за собою ворота и бросились на ромеев. Завязалось ожесточенное сражение. Варвары бились отважно, и ромеи в тяжелых доспехах, изнуряемые жаждой и сжигаемые солнцем (был как раз самый полдень), стали поддаваться. Узнав об этом, император прискакал на помощь со своими воинами и принял на себя главный удар, а утомленному солнцем и жаждой воинству приказал доставить мехи, наполненные вином и водой. Воспользовавшись ими, избавясь от жажды и зноя и собравшись с силами, они стремительно и неистово бросились на скифов; те, однако, достойно их приняли.
Пока император не заметил, что место битвы очень тесно, она продолжалась с равным успехом. Но он понял, что по этой причине скифы теснят ромеев и мешают им совершать деяния, достойные их силы. И вот стратигам было приказано отойти назад на равнину, отодвинувшись подальше от города и делая при этом вид, будто они убегают, но на деле не бежать сломя голову, а отходить спокойно и понемногу; когда же преследователи будут отвлечены на большое расстояние от города, [им надлежит] неожиданно натянув поводья, повернуть лошадей и напасть на врага.
Приказание было исполнено, и росы, считая отступление ромеев настоящим бегством, с военным кличем устремились за ними, подбадривая друг друга. Но когда ромеи достигли назначенного места, они повернулись и отважно ринулись на врагов. Там завязалась жестокая битва, и случилось, что стратиг Феодор из Мисфии, конь которого был сражен пикой, упал на землю. В этом месте закипела упорная схватка, ибо росы порывались его убить, а ромеи старались защитить его. Этот Феодор, свалившись с лошади, схватил какого-то скифа за пояс и, двигая его силой своих рук во все стороны как небольшой легкий щит, прикрывался им от летящих в него копий, а сам, обороняясь таким образом, понемногу отступал, приближаясь к ромеям, которые оттеснили наконец скифов и спасли этого мужа от опасности. И хотя битва не была решена, оба войска закончили борьбу.
Видя, что скифы сражаются с большим жаром, нежели ранее, император был удручен потерей времени и сожалел о ромеях, переносящих страдания мучительной войны; поэтому он задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Свендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властелином всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою».
Поведение Святослава не соответствует нашим представлениям о доблести князя и его стремлении «положить голову за други своя». Похоже, что Скилица поменял императора и князя местами. В продолжении текста он это невзначай признает: «Отказавшись от вызова на поединок (так! — А.Б.), император старался всеми способами отрезать варварам доступ в город. Он назначил для этого предприятия магистра Варду Склира с теми отрядами, которые тот возглавил, а патрикию Роману, который был сыном государя Константина, являвшегося сыном Романа Старшего, вместе со стратопедархом Петром было приказано с их силами напасть на врагов. И они ринулись на скифов и сражались упорно. Но и те сопротивлялись отчаянно. Долгое время борьба оставалась равной, и много было в сражении перемен и изменений. Но вот Анемас, сын критского эмира, повернул своего коня, сильно ударил его шпорами и с юношеской отвагой помчался на самого Свендослава. Разорвав вражеский строй, он нанес ему удар мечом в середину головы, сбросил с коня, но не убил, так как помешали бывшие на нем доспехи. Сам же [Анемас] был окружен и, подвергаясь со всех сторон нападению многих, погиб, геройски закончив жизнь и возбуждая великое удивление даже среди врагов. Говорят, что ромеи получили тогда и божественное воспоможение» от Феодора Стратилата. Силой святого «скифы обратились в бегство, но, найдя городские ворота запертыми, бросились от Склира врассыпную по равнине и погибли без числа, растаптываемые своими же и избиваемые ромеями, а остальные почти все были изранены».
Итак, русская пехота, прикрывшись длинными щитами, поражая неприятеля сулицами, стрелами, копьями, топорами и мечами, упорно теснит имперскую фалангу, состоящую, судя по описаниям, из одной конницы. Мы знаем о ее построениях по военным руководствам[199]. Это полки в три линии, по две-три шеренги всадников, атакующие в просветы между полками и сменяющие друг друга в бою. Им необходимо пространство для маневра, а не только для разгона и удара копьями. То, что воины Святослава отражают эти страшные удары и идут вперед, отбрасывая ромеев и заставляя их прекратить атаки, выглядит примером невероятного мужества и мастерства.
Объяснение русского напора бесчисленностью дружины, в которую Лев Диакон зачислил больше 40, а Иоанн Скилица — больше 230 тысяч воинов, бессмысленно. Дружинников никогда не было так много именно потому, что толпа была бы мгновенно рассечена и растоптана конницей. Удар держали первые три ряда воинов. Максимум, что они могли иметь в тылу, это смену старших, облаченных в шлемы и иногда кольчуги дружинников, и цепочку отроков — стрелков и легких копейщиков. Святославу было достаточно нескольких тысяч дружинников, чтобы не позволить ромеям обойти себя с флангов. Его наступление от Доростола при действительном или мнимом бегстве императорских войск было оправдано необходимостью решительной победы. Только лобовая атака кавалерии Романа и Петра, заранее обреченная на неудачу, не позволила русам заметить и отразить нападение Варды Склира с тыла.
Но и в этих условиях положить дружину врагу не удалось. Значительная часть израненных, но непобежденных воинов во главе со Святославом отступила в Доростол. Не сохрани русы боеспособность, император не пошел бы на переговоры с ними. Именно нерешенность сражения заставила Цимисхия согласиться на то, что, как мы видели, считали лучшими условиями воины Святослава перед битвой.
Лев описал условия договора еще более выгодными для Руси, ссылаясь на возвышенную любовь императора к миру: «тавроскифы уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Мисии и возвратятся на родину, а ромеи дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с огненосными кораблями — они очень боялись "мидийского огня", который мог даже и камни обращать в пепел, — а кроме того, снабдят их продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византий, как было установлено прежде».
Якобы «двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти», получили по два медимна (примерно по 20 килограммов) зерна каждый, «а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев». Последнее сомнительно, но запаса зерна на человека, по меркам имперской армии, хватало на полтора месяца, на дорогу домой. То есть росы получили всё, вплоть до продления торгового договора 944 года.
По хронике Скилицы, Святослав получил «залоги верности», был «внесен в число союзников и друзей ромеев», обеспечил себе с воинами беспрепятственный путь домой, а своим подданным — право «безопасно приходить по торговым делам» в империю. «Император принял послов и согласился на всё, о чем они просили, произнеся известное изречение, что обыкновение ромеев состоит в том, чтобы побеждать неприятелей более благодеяниями, нежели оружием». Иными словами, оружием ромеи росов не победили.
В «Повести временных лет» помещены собственное описание совета Святослава с воинами и текст правильно оформленного по византийским канонам договора с императором. Далеко не победоносная война русов в Болгарии во всех летописях опущена. После похода на Царьград, рассказывают они, князь «вернулся в Переяславец с похвалою великой». Но столь большими потерями «в полку», что дружины осталось мало. И Святослав сказал сам себе: «Как бы какой-нибудь хитростью не истребили дружину мою и меня не убили… Пойду на Русь, приведу еще дружины». Сразу затем, как будто исполненный коварства, он «отправил послов к цесарю в Доростол, ибо там находился цесарь, говоря так: "Хочу иметь с тобою прочный мир и любовь"». Как видим, здесь в летописях очевидный и болезненный для нас пропуск рассказа о Болгарской войне. Но слушатели летописей, не читавшие ромейских источников, могли его не заметить и не спрашивать, почему император оказался вдруг в Доростоле.
Этот эпизод показывает, что любое действие ромеев летописцы толковали как победу русов. Император, как мы помним, прислал оголодавшей дружине зерно. В летописях «цесарь же, услышав это, обрадовался и послал к нему даров больше прежнего. Святослав же принял дары и стал думать с дружиною своею, говоря так: "Если не заключим мир с цесарем и узнает цесарь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, а печенеги нам враждебны, и кто нам поможет? Заключим же с цесарем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, — того с нас и хватит. Если же перестанут нам платить дань, то снова из Руси, собрав множество воинов, пойдем на Царьград". И была люба речь эта дружине, и послали лучших мужей к цесарю, и пришли в Доростол, и сказали о том цесарю. Цесарь же на следующее утро призвал их к себе и сказал: "Пусть говорят послы русские". Они же начали: "Так говорит князь наш: 'Хочу иметь истинную любовь с греческим царем на все будущие времена' ". Цесарь же обрадовался и повелел писцу записывать все речи Святослава на хартию. И стал посол говорить все речи, и стал писец писать. Говорил же он так (следует текст договора. —