{34} благодаря красочным стелам, которые теоретически должны были быть сооружены в каждом храме, дабы ознаменовать собой принятые решения. Некоторые из этих стел дошли до нас в более или менее хорошем состоянии. На многих из них сохранились образцы текстов, воспроизводящих один и тот же синодальный указ. Обычно он был записан в трех версиях: на греческом, на разговорном египетском (демотикой) и на священном языке (иероглификой). Эти постановления воздавали хвалу правителям за все благодеяния, свершенные ими по отношению к стране и богам, а также содержали отдельные отрывки, выражающие признательность духовенства.
Благодеяния, о которых идет речь, были по большей части реальными фактами, так как из трех наиболее сохранившихся декретов два посвящены великим военным событиям: памятная битва Птолемея IV, одержавшего победу над царем Селевкидом (Рафийский декрет){35} и подавление Птолемеем V восставших египтян во время его пребывания в Ликонполе (Мемфисский декрет).{36} Постановления, принятые синодом, касались статуй, предметов культа, установленных в честь царя или его семьи, но в равной степени они рассматривали и общие вопросы по устройству храмов, по ведению жреческих служб, проходивших, естественно, под непосредственным наблюдением царя и его советников. Например, документ, названный «Канопским декретом», предусматривал создание во всех священных коллегиях пятой трибы, посвященной «богам Эвергетам», и введение в календарь високосного года. Мало вероятно, что все синоды учреждали такие эпиграфические документы, так как тогда их было бы найдено огромное количество. Увековечивались только некоторые из постановлений в силу исключительных обстоятельств (победа при Рафии) или важности принятых решений. Нет никаких сведений, по какой причине подобные документы стали исчезать, начиная с правления Птолемея VI. Существует несколько версий: либо их упразднил сам синод, либо функции, которые они выполняли, свелись до нуля. В последнем случае ежегодная встреча фараона и жрецов должна была превратиться в пустую формальность, прежде чем окончательно устареть. Так как, начиная с правления Птолемея V, цари все чаще и все больше времени проводят в Мемфисе, то возможно, что представители различных храмов пользовались этой ситуацией, чтобы напрямую встретиться с царем, воздать ему почести и одновременно обратиться с жалобами.
Как частные землевладельцы жрецы жаловались на незаконные поборы, число которых только возрастало в сложившейся кризисной ситуации. Царские чиновники и в особенности сборщики налогов любыми способами стремились пополнить как царскую казну, так и свои собственные карманы. Жрецы имели еще особый повод для недовольства, который был связан с частым нарушением священного права убежища. Эта привилегия храмов, безмолвно признанная еще со времен фараонов, оставалась в распоряжении жрецов, заботившихся об ограничении правонарушений со стороны государства. Этим правом чаще всего пользовались в смутные времена: должники пытались скрыться от кредиторов или от налогов, грабители убегали от царского правосудия и т. д. Местные власти или частные землевладельцы, соблюдавшие свои собственные интересы, все чаще поддавались соблазну нарушить закон, чтобы задержать несчастного должника или преступника, укрывшегося в храме. Однако жрецы и частные лица, оказывая покровительство тому или иному храму, получали от царя официальный документ, подтверждавший нерушимость священной территории вокруг святилища. Эти постановления, чаще всего написанные на греческом, но иногда и демотическим письмом, появлялись в огороженных, защищенных местах. В подтверждение этому факту существует множество примеров. Вот текст на одной из стел, найденной в местечке Теадельфия в Фаюме, датированный 19 февраля 93 года:
«Священное место по (царскому) указу. Проход нежелательным лицам запрещен. — Царю Птолемею (X) Александру, богу Филометору — приветствие (от лица всех) жрецов Исиды Сашипсиды, великой первой появившейся богини храма в Теадельфии. О великий царь, повелевший, чтобы алтарь остался святым местом, как то было и при предшественниках! Это правило, почитавшееся и являвшееся важнейшим во все эпохи, нарушается теперь некоторыми безбожниками, которые ведут себя в храме неподобающе! Они не только силой изгоняют просителей, приходящих сюда в надежде найти убежище, но также, используя грубую силу, святотатствуют, оскорбляя ту любовь, которую ты проявляешь к Божественному и в особенности к богине Исиде. О великий святой царь, мы просим тебя издать указ, повелевающий, чтобы вышеуказанный храм стал местом убежища, а священное место было бы ограждено с четырех сторон на расстоянии 50 локтей (=25 метров) каменными стелами, с надписью: „НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫМ ЛИЦАМ ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН“. Это, о великий царь, в твоих же интересах, ибо тогда жертвоприношения, жертвенные возлияния вина, а также другие церемонии, установленные в честь тебя, твоих детей и родственников, восхваляющие Исиду и Сараписа, станут проходить лучше, и мы тем самым сможем возблагодарить тебя за твои благодеяния. Всего хорошего. (Ответ Царя:) Лисанию (стратегу нома), исполнить (по ходатайству жрецов). 21 год, 7 день месяца Мехира».{37} Такие документы, подбадривавшие жрецов и одновременно увеличивающие влияние храма, в равной степени служили и укреплению царского престижа, демонстрируя на глазах у всех облик чуткого к страданиям слабых, уважающего авторитет местных богов и без колебаний пресекающего злоупотребления своих подданных.
Желая покончить с кризисами, которые только усугублялись в течение двух последних веков, царская власть не раз обращалась к практике проведения целого ряда амнистий. Самый древний из подобных декретов был обнародован Птолемеем V Эпифаном в 186 году. Тем самым он желал покончить с печальными последствиями великой гражданской войны, которая опустошала страну на протяжении большей части его царствования. Наиважнейшим и самым известным стал декрет Птолемея VIII и его двух жен, объединившихся после бесконечной династической войны (с 132 по 119 год). Вот несколько отрывков из этого документа:
«Царь Птолемей (VIII), царица — сестра Клеопатра (II) и царица — супруга Клеопатра (III) объявляют всем своим подданным об амнистии по любым проступкам, преступлениям, обвинениям, осуждениям и правонарушениям всех видов, совершенным до 9 числа месяца Формутия 52 года (28 апреля 118 года), за исключением убийств и святотатства.
Они объявляют, что воры, беглецы, а также виновные в других правонарушениях должны будут вернуться к местам своего проживания и приняться за мирный труд. Они смогут вернуть себе свое добро, конфискованное у них за проступки, но лишь в том случае, если оно еще не будет к тому времени продано».
Наряду с многочисленными мерами по возвращению долгов и уплаты налогов также предпринимались действия по пресечению злоупотреблений лицами, обладавшими публичной властью. Некоторые пункты касались местных храмов:
«И они утвердили, что священная земля и доходы, принадлежащие храмам, остаются в их распоряжении и что храмы будут продолжать получать апомойру (прибыль), которую по обычаю они получают с виноградников, садов и других земель [и они утвердили, что расходы на захоронения (быка) Аписа и (быка) Мневиса будут покрываться доходами царского двора, как и в случае со священными персонами…].
И они установили, что стратеги и другие подданные не смогут принуждать никого из жителей страны работать на себя, а также не смогут силой отбирать скот для своих собственных нужд. […]
И что ни стратеги, ни представитель царской семьи, ни города, ни храмы не смогут ни под каким предлогом никого арестовать из-за долга, ссоры или частного дела, ни посадить в тюрьму. Только в том случае, если они кого-то обвиняют, должны предоставить обвинение в магистрат, существующий в каждом номе, и обязаны придерживаться решения, принятого по существующим правилам и декретам».{38}
Даже название этих мер — филантропиа — обозначает настроение, в котором подобные меры были достигнуты. По ту сторону практических интересов царской династии, направленных на восстановление доверия через уплату долгов, эти декреты позволяли правителям Эвергетам выступить в роли благодетелей человечества и продемонстрировать свою любовь за счет уступок храмам.
Довольно часто царская семья покидала александрийские дворцы для того, чтобы оказаться в хоре в качестве обыкновенных владельцев своего домена, уважая, однако, старое табу, которое запрещало фараонам переправляться по Нилу во время половодья и соответственно, ограничивало их возможности предпринимать поездки на Юг до четко обозначенного времени года.{39} Эти путешествия, о которых оповещалось заранее, всегда сопровождались различного рода слухами, даже если не было точно известно, воспользуются ли правители великолепной таламегой. Это был настоящий плавучий дворец, сконструированный еще для Птолемея IV! Однако внушительные размеры и скромные судоходные характеристики этого пышного сооружения сводили практически на нет его навигационные способности. Таким образом, использование корабля ограничивалось короткими экскурсиями по озеру Мареотис или же по каналу, ведущему в Каноп. Как раз такая поездка и становилась единственной возможностью для местного населения, египтян или греков, обосновавшихся в провинции, наблюдать царя-фараона и его супругу — настоящих живых богов, чье появление пробуждало надежду у большинства и недовольство у некоторых. На самом деле, народный энтузиазм скорее был плодом наивного восхищения перед помпезностью кортежа, нежели убежденностью в том, что правители пришли как поборники справедливости воздать каждому по заслугам.