Супружеская верность давно перешла в область декларированных идеалов, не встречавшихся в реальной жизни. Людей, имеющих моральное право бросить камень в прелюбодея (совершившего, между прочим, уголовно наказуемое деяние, не делая из него тайны), во всей дворянской Европе нашлось бы не больше десятка. Однако не следует сбрасывать со счетов нюансы, порой имеющие принципиальное значение. Так, английский король Георг II охотно показывался на людях со своей любовницей Генриеттой Говард, при этом он уважал свою супругу Каролину, прислушивался к ее мнению (в том числе по политическим вопросам) и делил с ней ложе: у них было девять детей. Благодаря такому поведению монарха его жена в глазах придворных оставалась королевой: именно ей следовало выказывать уважение, а не фаворитке, служащей только для любовных утех. В 1736 году во время свадьбы старшего сына, наследного принца Фредерика Луиса, Георг рассорился с ним и прогнал от двора. Годом позже королева Каролина скончалась. Георг был в отчаянии. На смертном одре супруга посоветовала ему поскорее жениться снова, но Георг воскликнул: «Никогда! У меня будут только любовницы!» Это означало, что для него королева была и останется единственной — какая женщина не мечтает о таком?
В Англии или Швеции женщины могли наследовать трон; во Франции это было исключено, поэтому роль королевы сводилась к производству потомства. Людовик XV Возлюбленный, воспитанный благочестивым кардиналом де Флёри, собирался хранить верность своей жене Марии Лещинской, однако, слишком ревностно исполняя свой супружеский долг, довольно быстро утомил ее родами, не дававшими ей передышки, и она стала закрывать дверь своей спальни перед пылким супругом. (Надо отметить, что презервативы, широко использовавшиеся в Англии «для спокойствия дам», по выражению Казановы, во Франции находились под запретом. Если кое-кому и удавалось раздобыть контрабандный товар, «английские штучки» служили больше для забавы, чем использовались по прямому назначению, судя по запискам Казановы.) Королю пришлось искать утешения на стороне; из всех его фавориток только маркиза де Помпадур, памятуя о своем низком происхождении, относилась к Марии Лещинской с подобающим почтением, чем примирила королеву со своим присутствием при дворе. Маркиза дорожила своей ролью «друга» короля, благодаря которой имела определенное влияние и могла покровительствовать собственным друзьям. (А надежных друзей было раз-два и обчелся; например, Вольтер, воспевавший маркизу в стихах и получавший от нее подарки, стал осыпать ее ехидными остротами, как только перебрался в Потсдам, под крыло Фридриха II; маркиза простила ему это предательство, поскольку по-прежнему чтила его как философа и поэта.) Чтобы удержать при себе Людовика, маркиза де Помпадур, холодная в постели, снабжала его «безобидными» любовницами — то есть не стремившимися занять ее место. Переболев «нехорошей болезнью», король стал осторожнее и отдавал предпочтение девственницам: знаменитый Олений парк стал настоящим сералем, куда ему поставляли несовершеннолетних гетер. Джакомо Казанова в своих воспоминаниях похваляется причастностью к появлению в королевском гареме пятнадцатилетней Марии Луизы О’Мерфи, портрет которой, заказанный им художнику Буше, попался Людовику на глаза.
Судить о том, какова была нравственная атмосфера в высшем французском свете, можно по эпизоду казни Дамьена, описанному тем же Казановой. Дамьен, помешавшийся слуга, совершил покушение на Людовика XV, пырнув его перочинным ножом, и был приговорен к четвертованию. Казнь состоялась 28 марта 1757 года; многие дамы из верноподданнических чувств пожелали присутствовать при этом ужасающем зрелище и за большие деньги сняли места у окон в домах, выходивших на Гревскую площадь. Дамский угодник Казанова уплатил за два окна и пригласил несколько дам. Когда у несчастного осталась половина тела, Казанова невольно отвел глаза и тут увидел, что один из тогдашних донжуанов, стоявший рядом с ним позади дам, задрал подол одной из них и совершал с ней половой акт. Казанову это только позабавило. В салонах, по его же замечанию, «свобода нравов была умерена приличиями», что не помешало ему наглядно продемонстрировать различия в анатомическом строении мужчин и женщин одной девушке, признавшейся в своей «необразованности» в данном вопросе.
Казанова демонстрирует презервативы парижским дамам
Австрийская императрица Мария Терезия родила своему супругу Францу 116 детей, но он еще и предоставил ей заниматься государственными делами, утратив популярность после нескольких военных поражений, а сам предавался удовлетворению своей похоти. Российская императрица Екатерина II стала «русской Мессалиной». На приглашение масона Р. А Кошелева приехать в Россию Сен-Мартен ответил, что не может этого сделать, пока жива императрица, «известная своею безнравственностью».
Многие, и не только члены масонского братства, считали, что исправление нравов связано с личностью государя: «Примером более, нежели словом, должно правительствовать». Но было очень сложно сохранить нравственное здоровье в отравленной среде. Даже цесаревич Павел, известный безукоризненной личной жизнью и филантропическими стремлениями, не уберегся от романа с фрейлиной Нелидовой.
Возможно, моральный упадок общества объяснялся тем, что юноши и девушки вступали во взрослую жизнь слишком рано, не обретя нравственной устойчивости. Соприкосновение с грубой реальностью обжигало нежные, еще не сформировавшиеся души, покрывавшиеся защитной коркой цинизма. Например, Филипп Уортон осиротел семнадцати лет, и его сразу женили на юной Марте Холмс, дочери ирландского генерала. Однако юный муж, жаждавший деятельности иного рода, бросил молодую жену и умчался в Париж, где Яков III наделил его множеством дутых титулов, после чего вернулся обратно и заседал в ирландской палате лордов. Через два года после свадьбы он ненадолго осчастливил своим вниманием брошенную жену, которая родила ему сына Томаса. Но младенец не прожил и года, и Марта была окончательно покинута.
А ее супруг сделался председателем атеистического и чуть ли не сатанинского «Клуба адского огня», в который входили и женщины. Среди них стбит особо выделить леди Мэри Уортли Монтегю (1689–1762), чей отец герцог Кингстон был опекуном несовершеннолетнего Филиппа Уортона. Будучи замужем за Эдвардом Уортли Монтегю, английским посланником в Стамбуле, она стала любовницей Уортона. Леди Мэри претила благопристойная жизнь жены дипломата; она разъезжала по всей Европе без сопровождения и, как говорили, даже проникла в гарем султана.
Уортон не скрывал своего романа, не заботясь о чувствах законной жены, а затем, промотав всё свое имущество, уехал в Мадрид. Через неделю после его отъезда Марта Холмс умерла. В Мадриде Уортон был гостем герцога де Лириа. Хозяин в своем дневнике назвал его человеком «без веры, принципов, чести и совести, который лжет на каждом шагу, труслив, нескромен, к тому же пьяница и средоточие всех пороков. Хорош он в одном — он несравненный подхалим».
Через день после того как Филипп узнал, что стал вдовцом, он впервые увидел Марию Терезу Комерфорд — эта женщина упоминается также под именами Марии Терезы О’Нил или О’Бейрн; она тоже недавно переехала в Мадрид с овдовевшей матерью и стала фрейлиной испанской королевы. Уортон влюбился в нее без памяти и решил на ней жениться, объявив, что согласен ради этого сменить веру. Встревоженные опекуны девушки герцог де Лириа и герцог Ормонд пытались отговорить пылкого «герцога Нортумберлендского» от этого решения. Однако Филипп специально отправился в Рим, чтобы принять католичество, а по возвращении объявил о скорой свадьбе.
Королева Испании дала согласие на этот брак с большой неохотой: мало того что обращение богохульника Уортона «в истинную веру» вызывало у всех большие сомнения, так он еще был без гроша и вечно пьян. Однако всего через три месяца после смерти первой жены он сочетался браком со своей любимой.
Королева на свадьбу не явилась, герцог де Лириа тоже, к тому же он выставил Уортона из своего дома, лишив его крыши над головой. Молодая чета вступила на стезю лишений, унижений и нищеты. Через четыре года, окончательно разорившись, Уортон был изгнан из Мадрида после драки с поножовщиной и вместе с женой нашел пристанище в монастыре, где умер от последствий своего беспробудного пьянства 31 мая 1731 года.
Эссеисты XVIII века уверяли, что в Англии три четверти браков совершаются по любви, причем большинство из них вполне успешны. Граф Дервентуотер женился 24 июня 1724 года в Брюсселе на Шарлотте Мэри, дочери графа Ньюберга. По семейному преданию, она приняла его предложение руки и сердца лишь с семнадцатого раза, когда упорный соискатель проник в ее спальню через камин. В этом браке родилось семеро детей.
Брак бывшего офицера британской армии Джорджа Вашингтона принадлежал к четвертой четверти. Он женился в 27 лет, в 1759 году, на богатой вдове с двумя детьми. Этот союз позволил ему значительно расширить свои владения. Несмотря на то, что брак был заключен по расчету, отношения между супругами были дружескими и сердечными; общих детей у них не появилось (из-за предполагаемого бесплодия Вашингтона). Пока новоявленный генерал сражался за независимость своей родины, жена умело управляла его обширными владениями, приумножая капитал. Ее сын Кастис (успевший жениться в 1774 году и, несмотря на войну, стать отцом семерых детей) был адъютантом Вашингтона.
Во Франции тоже превалировали браки по расчету, но здесь, как говорится, важно, чтобы расчет был правильным. Француженки, даже из высшего круга, были обречены либо на «узаконенную проституцию», либо на опасный адюльтер, либо на преждевременное вдовство — «и вот удел женщин в стране, где они якобы царят!» — восклицает герцогиня Беркли. Такая печальная судьба ждала, например, принцессу де Ламбаль: ее выдали замуж за безнравственного человека, который был много старше ее, но совершенно не уделял внимания юной супруге, а вскоре скончался от венерической болезни. Принцессе оставалось находить утешение в благотворительности и масонстве.