Митинг возле Исторического музея 28 февраля 1917 г.
Мы же вернемся к рассказу о событиях, происходивших днем 28 февраля, когда Воскресенская площадь продолжала заполняться все прибывавшими демонстрантами. Вот как газета «Утро России» описывала появление московских пролетариев:
«Наконец около часу дня на площади со стороны манежа показывается первая партия рабочих.
На площадь двинулись окраины.
Могучей массой, стройными рядами подходят рабочие к площади. Высокий богатырь-рабочий в дюжих руках несет древко красного флага. Дружно, в шаг рабочие поют “Варшавянку”.
Толпа встречает их приход дружными криками.
Вслед за первой партией рабочих идет вторая, третья, четвертая, десятая…
Словно волны вливаются новые массы народа на площадь.
К подъезду Думы уже нельзя пробиться.
Издали видно только, как ораторы один за другим сменяются на трибуне.
Кое-кто из них читает прокламации.
Видно, как ветер рвет бумагу, слышны отдельные возгласы, но речей разобрать уже нельзя…
Толпа как море залила все пространство от Метрополя до Александровского сада, от Охотного ряда до Красной площади.
В разных местах появляются новые ораторы.
Говорят, поднявшись на фонарные столбы, на кучи снега, на телеги ломовых извозчиков.
Кое-где ораторов просто поднимают на плечи, и они, сидя у публики на плечах, произносят речи. (…)
На площади становится известным, что в Думе уже заседает революционный комитет.
Это известие встречается бурей восторга…»
Единственной категорией москвичей, которую не увлек за собой поток спешивших к Городской Думе, оказались люди, стоявшие в очередях за хлебом. Они оставались на местах не потому, что сохранили верность царю, – в донесениях агентов охранного отделения «хвосты» характеризовались как места самой действенной антиправительственной агитации, – покинув очередь, они могли остаться без хлеба. Корреспондент «Утра России» сделал на ходу «зарисовку с натуры»:
«Великий день. Пахнет в воздухе весной и историей.
Тысячные толпы стремятся на Красную площадь.
И только хвосты на своих местах.
Каждая минута приносит новые известия, новые перемены.
Хвосты стоят недвижимо.
Их обходят.
Кто-то бросает крылатое:
– Правительство сломало свою голову о хвост.
Но эти хвосты – кто их сотрет?
С перекрестков исчезли городовые.
Точно их и не было никогда. Ни единого! Даже неловко.
Радостные восклицания:
– Смотри-ка! Городовой!
В самом деле – представитель старого строя, кирпично-красный, с тараканьими усами сдерживает напор толпы, стоя у дверей булочной.
Хвост бушует:
– Надо чтоб в очередь! Эй ты, бляха!
Городовой отвечает:
– Не ерепеньтесь!..
Хвосты волнуются.
Еще бы! Вчера в одни руки выдавали по четыре французских хлеба.
Хвосты радуются:
– Вот он, Петроград! Вот он, Родзянко!
Глубокое понимание момента.
– Идем, что ли, на Красную…
– Моя очередь скоро…
Многие идут на площадь, покончив свои дела в хвосте; идут, держа под каждой рукой по две булки.
Новости сыплются ежеминутно.
– Ответственное министерство!..
Среди хвостов тоже новости. Вчера в первый раз в Москве появились… керосиновые хвосты».
Около трех часов дня на Воскресенской площади родилась новая инициатива – ораторы предложили отправиться в казармы и агитировать солдат. Огромная толпа, насчитывавшая около сорока тысяч человек, с революционными песнями двинулась к Спасским казармам. Но площадь не опустела. К Городской Думе продолжали стекаться москвичи.
Многотысячной толпе посланцев революционного народа потребовался час с лишним, чтобы дойти до Спасских казарм, которые располагались возле Сухаревской площади. Ворота воинской части оказались заперты. Часть демонстрантов сгрудилась возле входа и вступила в переговоры с караулом, состоявшим из одних офицеров. Несколько рабочих влезли на крыши торговых павильончиков, а с них забирались на гребень стены, окружавшей казармы. Оттуда они стали призывать солдат присоединиться к революции.
«В это время неожиданно из нескольких верхних окон раздались выстрелы, – описывал увиденное А. Н. Вознесенский. – Толпа отхлынула на некоторое время от стен казарм, но когда убедилась, что выстрелы были сделаны в воздух и что никто не ранен и не убит, быстро успокоилась.
В половине шестого вечера вся площадь огласилась громовым “ура”. Это народ, взломав ворота, проник во двор казарм. Сейчас же часть солдат вышла на площадь, а многие окружили ораторов во дворе.
Офицеры и солдаты внимательно выслушивали сообщения о петроградских событиях, встречая их одобрительными возгласами. Ораторы знакомили солдат и офицеров с задачами и целями движения».
Другому участнику похода к Спасским казармам П. А. Воробьеву запомнился такой момент: «Нас, подростков, забегавших вперед, рабочие отгоняли, опасаясь, как бы дети не стали жертвами. Но солдаты не стреляли; некоторые из них пожелали первыми присоединиться к народу, они спускались из окон на веревках, свитых из полотенец и простынь.
Рабочие целовались с ними, ласково жали им руки и радостно кричали:
– Ура! Товарищи солдаты с нами!.. Долой Николая Кровавого!
Военное командование Спасских казарм медлило с ответом».
Не спешила примкнуть к восстанию и солдатская масса. Одно дело приветствовать революцию, не покидая казармы, но совсем другое – стать активным участником событий. В случае неудачи солдатам грозил военно-полевой суд и в конечном итоге расстрел.
«Солдаты жались друг к другу, не знали, что им делать, – рассказывал рабочий И. Горшков. – В результате долгой агитации удалось собрать солдат с винтовками и без винтовок, но идти они не хотели… откуда-то появился офицер, скомандовал построиться и под своей командой повел с нами».
Судя по описаниям очевидцев, ближе к вечеру на Воскресенской площади было уже несколько подразделений под командой офицеров. «Из думы и в думу начали сновать молодые офицеры с пышными красными повязками на рукавах, – писал в мемуарах Н. Г. Петров. – Опять в душе у нас двойственное переживание: с одной стороны, это новый признак восторжествовавшей революции; с другой – откуда взялось столько “революционных офицеров”, о которых ранее мы что-то ничего не слышали?..
Площадь кипела митингами до вечера. Для питания воинских частей, которых на площади было уже немало, прибыло несколько полевых кухонь. Одна такая кухня досталась солдатам из нашей колонны. И мы всем отрядом отправились в Малый театр».
Поздно ночью к Городской Думе прибыли солдаты 1-й запасной артиллерийской бригады, которые привезли 16 орудий. Интересно, что на пути следования с Ходынского поля, во время небольшой остановки у Триумфальных ворот, прохожие вдруг стали бранить солдат. Их упрекали в том, что они выступили против народа – из-за отсутствия красных флагов артиллеристов сочли сторонниками старой власти. Тогда один из солдат привязал к шашке красный платок, и под громогласные крики «ура» пушки покатили дальше по Тверской.
Впечатления об исходе дня 28 февраля описал в дневнике москвич Н. П. Окунев:
«В 5 часов вечера я снова пошел на Воскресенскую площадь и видел такую же картину. Чтение телеграмм, толпа народа, в которой были даже офицеры и солдаты, и полное отсутствие полицейских. Но на Красной площади разъезжали конные – не то городовые, не то жандармы – и охраняли входы в Кремль, который был заперт, т. е. все ворота в него затворены. Тут, я думаю, преследовалась не борьба с народным движением, а сдерживание народа от хулиганских выходок. (…) Были слухи: что там уже стреляют, тут громят и т. п., но к ним относились не очень доверчиво. Да и не похоже было, по уличной обстановке, что что-нибудь происходило кошмарное. Я был на улицах (Сретенка, Кузнецкий мост, Тверская, Никитская) в 7 ч. вечера, в 11 ч. и в 1 ч. ночи, и было везде тихо, а ночью даже совершенно безлюдно, т. к. не было на улицах городовых, как, впрочем, и во весь день. Что это – распоряжение новой или старой власти или трусость самих полицейских?»
В тот момент обывателям не было известно, что городовые были сняты с постов для того, чтобы образовать из них ударные отряды. Сыграли роль и случаи нападения на одиночных стражей порядка. В любом случае обнаружить, что на перекрестках привычно не торчит «статуй» с шашкой, револьвером и свистком, – для москвичей это было из ряда вон выходящим событием.
В 1892 году, когда обер-полицмейстером был назначен А. А. Власовский, московские городовые вместо праздного препровождения времени на тротуарах встали на перекрестах улиц. Проверяя днем и ночью, беспощадно наказывая за оставление постов, начальник московской полиции в конце концов добился, чтобы его подчиненные следили за порядком и регулировали уличное движение, не сходя с места. Стоящий посередине улицы городовой, все замечающий и готовый в любой момент употребить власть, превратился в символ непоколебимости устоев государственной жизни. Даже во время революции 1905 г., когда в открытую звучал призыв «Убивайте городовых!», стражи порядка не покидали своих постов. И вот в дни Февральской революции москвичи впервые увидели непривычно-тревожную картину.
Впрочем, без городовых оказались улицы в центральной части города и, скорее всего, на рабочих окраинах. Но, видимо, кое-где полиция продолжала охранять порядок. Например, депутат Государственной думы М. М. Новиков, проживавший на территории Сущевской части, вспоминал свою поездку с Воскресенской площади домой:
«В думе мне заявили, как и несколько дней тому назад в Петрограде, что движение по улицам небезопасно, и дали мне в качестве охраны офицера и юнкера. Последний поместился рядом с шофером и выставил свою винтовку из дверки автомобиля наружу. На мое предложение убрать винтовку в автомобиль он ответил отказом, ссылаясь на то, что ему предписано начальством быть наготове. А между тем вид московских улиц, покрытых свежим снегом, обильно выпавшим за ночь и сверкавшим при ярком со