– Господ офицеров, могущих держать оружие в руках, прошу построиться тут же, в зале, поротно. В ротах по сто штыков, – думаю, будет довольно, – приказывает наш новый командующий.
Через полчаса уже кипит работа. Роты построены. Из цейхгауза Александровского училища приносятся длинные ящики с винтовками. Идет раздача винтовок, разбивка по взводам. Составляются списки. Я – правофланговый 1-й офицерской роты. Мой командир взвода – молоденький штабс-капитан, высокий, стройный, в лихо заломленной папахе. Он из лазарета, с незажившей раной на руке. Рука на перевязи. На груди белый крестик (командиры рот и взводов почти все были назначены из георгиевских кавалеров)».
Полковник Л. Н. Трескин, командовавший одним из участков обороны Александровского училища, отмечал в мемуарах сложную ситуацию, в которой оказался выбранный офицерами командир полковник Дорофеев: «…последний, учитывая всю серьезность положения моего отряда, ничего сделать не мог. С большим трудом налаживая порядок в училище, ему пришлось еще вести трудную “политическую борьбу” с командованием в лице полковника Рябцева и его приближенными».
На исходе 27 октября, когда «белые» и «красные» готовились к борьбе, большая часть населения Москвы жила привычной жизнью. В рабочих районах отдыхали после трудового дня и готовились к новому – ВРК еще не призвал пролетариат ко всеобщей забастовке, поэтому фабрики и заводы продолжали работать. Центр города был привычно заполнен гуляющей публикой.
«Вечером на главной артерии города, на Тверской, шумела и двигалась обычная огромная толпа, – описывал конец последнего мирного дня корреспондент вечерней газеты “Время”. – Много было гуляющих, и казалось, что второй спокойный день неопределенного положения уже закалил москвичей, и они, ничего не боясь после проведенной третьего дня беспокойной ночи, воспрянули духом и решили, что жизнь пойдет и дальше тем нормальным темпом, которым она шла у нас до сих пор.
В седьмом часу появились в центре вечерние газеты, и улицу огласили громкие крики мальчишек-газетчиков.
Публика буквально набрасывалась на газетчиков, осаждала их и наперебой раскупала номера.
Тут и там стали образовываться летучие митинги.(…)
К одиннадцати часам уличная жизнь как будто затихла.
Но, увы!
Наступила кровавая ночь.
Те, кто чутко спит, услышали орудийные выстрелы.
Стрельба из револьверов шла всю ночь».
Ночью 27 октября пролилась первая кровь – был обстрелян караул, охранявший Комитет общественной безопасности. Немного позже произошел бой между юнкерами и отрядом «двинцев»[72]. Революционные солдаты, двигавшиеся по приказу ВРК на защиту Совета, были остановлены на Красной площади юнкерами. После ожесточенной схватки, потеряв убитыми и ранеными несколько десятков человек, основная масса отряда все же прорвалась на Тверскую.
В. Щеглов. Прорыв «двинцев» через Красную площадь.
Литография. 1937 г.
В свою очередь, юнкера очистили почтамт и телеграф от революционных караулов, значительно усилили гарнизон телефонной станции. Взвод казаков и несколько офицеров совершили вылазку в 1-ю запасную артиллерийскую бригаду, откуда вывезли два 3-дюймовых орудия и несколько десятков снарядов. В ту же ночь боевое крещение принял С. Я. Эфрон и его боевые товарищи:
«Спускается вечер. Нам отвели половину спальни юнкеров. Когда наша рота, построенная рядами, идет, громко и отчетливо печатая шаг, встречные юнкера лихо и восторженно отдают честь. Нужно видеть их горящие глаза!
Не успели мы распределить койки, как раздается команда:
– 1-й взвод 1-й офицерской, становись!
Бегом строимся. Входит полковник Дорофеев:
– Господа, поздравляю вас с открытием военных действий. Вашему взводу предстоит первое дело, которое необходимо выполнить как можно чище. Первое дело дает тон всей дальнейшей работе. Вам дается следующая задача: взвод отправляется на грузовике на Б. Дмитровку. Там находится гараж Земского союза, уже захваченный большевиками. Как можно тише, коротким ударом, вы берете гараж, заводите машины и, сколько сможете, приводите сюда. Вам придется ехать через Охотный Ряд, занятый большевиками. Побольше выдержки, поменьше шума.
Мы выходим, провожаемые завистливыми взглядами юнкеров. У выходных дверей шумит заведенная машина. Через минуту медленно двигаемся, стоя плечо к плечу, по направлению к Охотному Ряду…
Быстро спускаются сумерки. Огибаем Манеж и Университет и по вымершей Моховой продвигаемся к площади. Там сереет солдатская толпа. Все вооружены.
– Зарядить винтовки! Приготовиться! – Щелкают затворы.
Ближе, ближе, ближе… Кажется, что автомобиль тащится гусеницей. Подъезжаем вплотную к толпе. Расступаются. Образовывается широкая дорожка. Жуткая тишина. Словно глухонемые. Слева остается Тверская, запруженная такой же толпой. Вот Охотнорядская церковь (Параскевы-мученицы). Толпа редеет и остается позади.
Будут стрелять вслед или не будут? Нет. Тихо. Не решились.
Сворачиваем на Дмитровку и у первого угла останавливаемся. На улице ни души. Выбираемся из грузовика, оставляем шофера и трех офицеров у машины, сами гуськом продвигаемся вдоль домов. Совсем стемнело. Фонари не горят. Кое-где – освещенное окно. Гулко раздаются наши шаги. Кажется – вечность идем. Я как правофланговый иду тотчас за командиром взвода.
– Видите этот высокий дом? Там – гараж. Мне почудилось, какая-то тень метнулась и скрылась в воротах.
За дом до гаража мы останавливаемся.
– Если ворота не заперты – мы врываемся. Без необходимости огня не открывать. Ну, с Богом!
Тихо подходим. Слышно, как во дворе стучит заведенная машина. Вот и ворота, раскрытые настежь.
– За мной!
Обгоняя друг друга, с винтовками наперевес, вбегаем в ворота. Тьма.
Бах! – пуля звонко ударяет в камень. Еще и еще. Три гулких выстрела. Потом тишина.
Осматриваем двор, окруженный со всех сторон небоскребами. Откуда стреляли?
Кто-то открывает ворота гаража. Яркий свет автомобильного фонаря. Часть бежит осматривать гараж, другая, возглавляемая взводным, – отыскивать караульное помещение.
У одних дверей находим раненного в живот солдата. Он без сознания. Это тот, что стрелял в нас и получил меткую пулю в ответ.
– Говорил я, не стрелять без надобности! – кричит капитан.
В это время неожиданно распахивается дверь и показывается солдат с винтовкой. При виде нас столбенеет.
– Бросай винтовку! – Бросает.
– Где караул?
Молчит, потом, еле слышно:
– Не могу знать.
– Врешь. Если не скажешь – будешь валяться вот как этот.
Сдавленный шепот:
– На втором этаже, ваше высокоблагородие.
– Иди вперед, показывай дорогу. А вы, господа, оставайтесь здесь. С ними я один справлюсь.
К. Юон. В бою.
Иллюстрация к повести А. С. Яковлева «Октябрь»
Мы пробуем возражать – бесполезно. С наганом в руке капитан скрывается на темной лестнице.
Ждем. Минута, другая… Наконец-то! Топот тяжелых сапог, брань капитана. Из темноты выныривают два солдата с перекошенными от ужаса лицами, несут в охапках винтовки, за ними еще четыре, и позади всех – капитан со своим наганом.
– Заводить моторы. Скорей! Скорей! – торопит капитан.
Входим в гараж. Группа шоферов, окруженная нашими, смотрит на нас волками.
– Не можем везти. Машины испорчены, – говорит один из них решительно.
– Ах, так! – Капитан меняется в лице. – Пусть каждый подойдет к своему автомобилю!
Шоферы повинуются.
– Теперь знайте: если через минуту моторы не будут заведены – отвечаете мне жизнью. Прапорщик! Смотрите по часам.
Через минуту шесть машин затрещало.
– Нужно свезти раненого в лазарет. Вот вы двое – отправляйтесь с ним в лазарет Литературного кружка. Это рядом. Не спускайте глаз с шофера…
Возвращаемся с добычей (шесть автомобилей) обратно. На передних сиденьях шофер и пленные солдаты, сзади офицеры с наганами наготове. С треском проносимся по улицам. На Охотнинской площади при нашем приближении толпа шарахается в разные стороны.
Александровское училище. Нас восторженно встречают и поздравляют с успехом. Несемся назад, захватив с собой всех шоферов.
Подъезжая к Дмитровке, слышим беспорядочную ружейную стрельбу. Капитан волнуется:
– Дурак я! Оставил троих – перестреляют их как куропаток!
Еще до Дмитровки соскакиваем с автомобилей. Стреляют совсем близко – на Дмитровке. Ясно, что атакуют гараж. Выстраиваемся.
– Вдоль улицы пальба взводом. Взво-од… пли! – Залп.
– Взво-од… пли!
Второй залп. И… тишина. Невидимый противник обращен в бегство. Бежим к гаражу.
– Кто идет?! – окликают нас из ворот. Капитан называет себя.
– Слава Богу! Без вас тут нам было совсем плохо пришлось. Меня в руку ранили.
Через несколько минут были доставлены в Александровское училище остальные автомобили. Мы отделались дешево. Один легко раненный в руку».
Боевой эпизод иного характера находим мы в повести «Октябрь». Ее автор А. Яковлев был очевидцем революционных событий и писал свое произведение по горячим следам:
«Через минуту автомобиль с офицерами и студентами вернулся и, как победитель, тихо ехал по середине улицы. Вот он на углу… Вдруг с Тверской раздалась бешеная стрельба. Из бака, приделанного сзади автомобиля, белой лентой хлынул на землю бензин, и автомобиль беспомощно остановился на самом перекрестке. Студенты и офицеры судорожно заметались, прячась от выстрелов. Они ложились на пол автомобиля, прижимались к бортам, прыгали на землю и прятались за колесами, пытаясь отстреливаться, но вражьи пули всюду доставали их. От бортов автомобиля далеко летели щепки, отбитые пулями. Кто-то дико завыл:
– А-а… помогите!
Кто-то стонал. Молодой офицер, почти мальчик, прыгнул с платформы на мостовую, качнулся и, как узел тряпья, упал под колеса. Никто уже не стрелял с автомобиля. Разбитый и страшный, стоял он на перекрестке, а у колес, на земле, лежали убитые люди… Только чуть слышались невнятные стоны: