ном, а затем и с самим Наполеоном, когда тот попытается не допустить дуэли между двумя генералами.
Долженствовавшие позабавить царя Александра россказни Бальмена о том, кто еще несколько лет назад внушал ему страх, звучат гораздо более непристойно и жестоко. «Мадам де Монтолон, старая, распутная и уродливая, тем не менее является ныне любовницей великого человека[36]. Ранее она была его наперсницей и приводила особ прекрасного пола в его постель. А затем с помощью услужливых забот и жеманства сама туда забралась и неплохо справляется со своими обязанностями. Ее любят до безумия, ей дарят платья, драгоценности и прочие предметы туалета. Завтракают, обедают, встают и ложатся в угодное ей время. И вообще она заправляет всем в Лонгвуде». К несчастью для Бальмена, эта депеша датирована 16 марта 1818 года, а Гурго покинул остров 14-го, вне себя от ярости и смертельно завидуя тем, кто остался на своем посту при Наполеоне. Совпадение дат бросается в глаза, и совершенно очевидно, что русский резидент, не имевший личных сношений с бывшим Императором, а стало быть, и не имевший возможности располагать столь точными сведениями, получил оные от ординарца Императора. Перед отбытием Гурго облегчил душу и не побоялся перегнуть палку, так же как позже он это сделал в Лондоне, уверяя министров, что у Императора были тысячи возможностей бежать, что он вел постоянную секретную переписку с Европой и что он втайне располагал огромными средствами. Ненависть к Монтолонам до такой степени ослепила этого храброго солдата, что он нанес огромный вред своему бывшему государю, своими фантастическими откровениями побудив британцев ужесточить надзор за Лонгвуд Хаус. А если попытаться найти ему извинение, то нужно принять во внимание тот факт, что он был тогда человеком молодым, энергичным, даже бесстрашным, который, оказавшись на этом крошечном острове, вынужден был терпеть высокомерие своих бывших врагов и был оттеснен от своего Императора, своего кумира, ловкими придворными; этот грубоватый и прямолинейный солдат, вдали от биваков и полей сражений, стал навязчиво требовательным и опасно неуравновешенным. В его оправдательное досье следует также вписать вынужденное подавление в течение трех лет сексуальных потребностей; он с вожделением смотрит вслед каждой девушке, но местные «красотки» не обращают внимания на этого ссыльного генерала без состояния, без будущего, умеющего красиво говорить, но уж слишком горячего. Дочь губернатора Уилкса, предмет его первого увлечения, удостаивает его лишь легких улыбок; другая англичанка, мисс Черчилль, находящаяся на острове проездом, выказывает ему немногим более внимания. А другие женщины, готовые заполучить титул баронессы, пусть даже баронессы Империи, отказываются от своих притязаний, услышав, как достойнейшая миссис Скелтон, жена губернатора, напрямик говорит французам: «Ваше положение здесь так ужасно!»
А потому ему приходилось довольствоваться более вульгарными радостями, и в дневнике Гурго полно весьма вольных описаний его мимолетных связей. «Я пригласил к себе негритянку… Я встретил в городе хорошенькую мулатку… Я привел из города женщину, переспал с ней, дал ей шесть фунтов… Я встретил хорошенькую рабыню, велел ей прийти ко мне, она согласилась». И все это из-за того, что он не последовал совету Наполеона «наставить рога Бертрану».
Даже суровый Лас Каз, который живет в маленькой комнатушке со своим сыном, не боится заводить интрижки с цветными женщинами. Что касается слуг, то они заводят множество связей, как законных, так и «сезонных». Швейцарец Новерра женится на Жозефине, горничной мадам де Монтолон, а Али сочетается законными узами с мисс Мэри Холл, воспитательницей детей Бертрана. Аршамбо, смотритель конюшен, живет с Мэри Фосс, а Маршан, преданный слуга, такой тихий и робкий, делает ребенка, а может и двух, Эстер Везе, мулатке, о которой Наполеон говорит, что «она своего в жизни не упускала». Джентилини, молодой уроженец Эльбы, любимец жен военных, является предметом сплетен, записанных майором Горрекером: «Джентилини каждое воскресенье отправляется в Рок Роуз Коттедж, чтобы заниматься любовью с миссис Снэлл; другие дамы также бывают там». Эта миссис Снэлл, наделенная пылким темпераментом, часто бывает в Лонгвуде. В 1816 году она была кормилицей Наполеоны де Монтолон, а в 1820 году, будучи прачкой, привела сюда свою дочку. Наполеон иногда играет с девочкой.
Что касается британских моряков и солдат, находящихся в услужении в Лонгвуде, их галантные похождения не попадают в хронику, но предположить, что они хранили строгое целомудрие, значило бы нанести оскорбление их молодой мужской силе. Они ведут столь шумный образ жизни, что Монтолоны обращаются с жалобой к Лоу после чего количество часовых вокруг дома удваивается, к великой ярости Наполеона, который обрушивает свой гнев на супругов:
«Вы говорите, что они приводят девок! Если это принимает скандальный характер, вы вполне можете положить этому конец без англичан. Или вы хотите, чтобы они жили здесь как в монастыре?!»
Золотые слова: в мансардах над его апартаментами жили только очень скромные Али и Маршан; прочие же слуги и солдаты обитали над Монтолонами, а деревянные потолки были весьма слабой защитой от шума.
Любовные увлечения
Любовные истории будут продолжаться столько же, сколько будет длиться изгнание. Только Новерра и Али увезут своих супруг в Европу, а Маршан позаботится о маленьком Джеймсе-Окгаве Везе, передав поверенному на содержание малыша 500 фунтов, настоящее состояние для того времени. По странному совпадению этот же поверенный содействовал очень выгодному вложению денег, получив под ипотеку Аларм Хаус, резиденцию сэра Томаса Рида, безоглядно преданного Лоу. Соогласно местному преданию, юный Джеймс-Октав был изгнан с острова за дурное поведение в 1840 году, именно в тот момент, когда его отец должен был вернуться на остров для эксгумации останков Императора и церемонии возвращения его праха во Францию, что, по всей вероятности, и породило слухи о возможном отцовстве Наполеона.
В Плантейшн Хаус также хватает галантных историй, но офицерам и слугам, капралам и писарям известно, что они быстро перестают быть для кого-либо секретом: остров сплетен — это своего рода стеклянная клетка. У майора Горрекера есть «приятельница», которую он стыдливо упоминает в своих записках и с которой леди Лоу отказывается беседовать в Дедвуде; чтобы быть допущенной на ипподром и тем более «представленной», нужно было принадлежать к клану «белых». Имя ее так и останется неизвестным. Молодой майор, кроме того, питает некоторую слабость к прачкам, но леди Лоу даже и слышать не желает о связях с прислугой в своем доме, а потому бдительно следит и за офицером, и за смазливыми служанками, контролируя входы и выходы. Особа в высшей степени нравственная, а по мнению Горрекера, просто ханжа, сия дама не допускает ни малейшей вольности, и даже разговоры в ее присутствии ведутся лишь самые невинные, что, однако, не мешает некоторым солдатам весьма бесстыдно развлекаться с работающими в Плантейшн Хаус негритянками, но ночью, в большом парке.
Суровый доктор Бакстер также сподобился сделать ребенка рабыне по имени Энн Росс, и преподобный Бой — ах, какой чудной души человек этот пастор! — с негодованием записывает в своей книге записей гражданского состояния после имени отца: «Генеральный инспектор госпиталей». А когда 9 июля 1820 года о рождении своего незаконного ребенка по имени Джон заявляет сам грозный сэр Томас Рид, пастор тем же добродетельным пером вычеркивает титул «сэр». Нужно сказать, что сей офицер осмеливается открыто появляться в обществе своей девушки в этом колониальном Клошмерле.[37]
Двусмысленное положение Плэмпина, вызвавшее публичный скандал, позволило Лоу извлечь, как мы видели, немалую для себя выгоду. Но сколько других тайком наслаждаются незаконной любовью! Правда, для этого им нужно обманывать чужую злобную бдительность, а это весьма непросто. А еще им требуются молчаливые сообщники и изрядная доля лицемерия. Вот одна из любовных историй, довольно громкая, которой упиваются все местные жеманницы. Ее исказили историки, перепутавшие капитана Пионтковского, польского офицера из свиты Императора, с капитаном Попплтоном, надзирающим офицером в Лонгвуде, но она ничем не отличается от прочих историй в духе пьес Куртелина, рассматриваемых в исправительных судах. В одно прекрасное утро лейтенант 53-го полка Нейгл, действуя от имени своей жены, вызывает в «Верховный суд Святой Елены» некую Кэтрин Янгхазбэнд, супругу капитана того же полка, самодовольную дуру, уверяющую, что она происходит из рода Кромвеля, которую Гурго ненавидит, за то что она уродлива и строит из себя «ученую». Судьи, сэр Хадсон Лоу, Томас Брук и сэр Бингэм, вынуждены ознакомиться с этим делом, не лишенным, надо сказать, пикантности. Нейгл обвиняет мадам Янгхазбэнд в том, что она распространяла у Балькомбов и в Дедвудском лагере гнусные слухи, согласно которым молодая мадам Нейгл была обнаружена своим супругом в спальне капитана Попплтона в час ночи; обвиняемая якобы утверждала, что между мужем и любовником произошло бурное объяснение, но что уже на следующее утро все успокоилось, после того как Попплтон прислал обманутому мужу три соленых окорока, которые местные кумушки тотчас же назвали «компенсационными». Три окорока взамен утраченной добродетели — не слишком дорого оная добродетель ценилась! Представляя сам свое обвинение, Нейгл сообщил, что Попплтон — давний и верный друг его семьи; а поскольку служебные обязанности часто заставляют его, лейтенанта Нейгла, уезжать далеко от дома, то с его согласия его молодая супруга обычно дожидается его возвращения в Лонгвуде у его товарища Попплтона. Свидетелей много, от командующего полком до Бетси Балькомб, от доктора О'Мира до ординарца капитана. Рассказывается много любопытного, перетряхивается много грязного белья, чтобы попытаться скрыть эту банальную и скорее всего подлинную историю, сохранить видимость приличий, защитить честь мундира и доброе имя полка. Кэтрин Янгхазбэнд, за то что она изменила долгу добропорядочной англичанки и сделала предметом судебного разбирательства гнусные сплетни, касающиеся частной жизни белой супружеской пары, приговорена к 250 фунтам штрафа. Пре