» рабочей силы, поскольку, согласно переписи 1820 года, на острове имеется 1061 раб, 481 китаец, 613 освобожденных рабов и 33 матроса.
Конечно, участь этих несчастных в 1816 году отличается от участи их предков, и им не грозят варварские наказания и немыслимые пытки — вспарывание живота, кастрация или четвертование: семьи рабов из поколения в поколение служат одному и тому же дому, и отношение к ним по большей части снисходительное, почти отеческое. Судебная власть, впрочем, находится в ведении правительства, но телесные наказания, в принципе запрещенные, по-прежнему существуют, и власти закрывают глаза на наказание рабов за проступки. Некая миссис Рентой, убившая раба ножом, даже была оправдана. Суд рассматривает только серьезные преступления, и у обвиняемого мало шансов остаться целым и невредимым. Приговоренного к смерти казнят через повешение в бухте Руперта — она и сейчас еще хранит память о стоявших там виселицах, — а хозяину выплачивается некоторая сумма в возмещение потери.
Заработная плата исчисляется очень просто: за стирку церковного белья, одежды, стихарей и алтарных покровов рабыня Марта получает 5 фунтов в год. Но медицинские услуги бесплатны, и доктор Кей, коновал, исполняющий также обязанности аптекаря, получает каждый год 21 фунт за «лечение рабов». Что касается церковного прихода, то кроме заботы о душах он берет на себя расходы на похороны этого человеческого скота из расчета 15 шиллингов за могилу. Пища также соответственная: батат, мучнистые клубни — праздник для рабов и свиней; иногда рис, довольно часто рыба. Жилища их устроены в подвалах, и сейчас еще можно кое-где увидеть эти клетушки с решетками и камнем, служившим подушкой.
Счастье слуг является производным от счастья хозяев. В домах, где царит радость, где смеются дети и где вдоволь денег, раб получает свою долю блаженства и объедки от многочисленных приемов. Балькомбы очень добры к своим рабам, и в семье еще хранятся письма, написанные хозяином дома Саре Тим, няне Бетси. Нетрудно также представить себе, как скверно обращались некоторые скудно живущие креольские семьи со своими слугами, на которых смотрели как на рабочий скот.
Китайцы
Китайцы были «импортированы» Индийской компанией в 1810 году; сначала было привезено пятьдесят человек, но поскольку все очень довольны их «эффективностью», — они продолжают работать, когда местные жители и рабы жалуются на жару или на дождь, — то несколько месяцев спустя уже сто пятьдесят; к ним добавились добровольцы с заходящих в порт кораблей, и в 1820 году число их достигло 481. Европейцы не в состоянии запомнить их имена, а потому у них вместо имен — номера; они живут в построенных Компанией бараках, за работу берут немного — один шиллинг в день плюс еда — и благодаря своим трудолюбию, ловкости и неприхотливости пользуются большим спросом, несмотря на склонность к пьянству и воровству, что, естественно, сурово наказывается. 13 апреля 1818 года китаец № 265 был казнен по приказу Хадсона Лоу за кражу со взломом.
В Лонгвуд Хаус они участвуют во всех работах по украшению садов и дома и во всех неприятных работах; они сооружают для Императора беседку у воды, — ныне она находится в музее Бертран в Шатору — китайский домик со стрелой в форме дракона, и разрисовывают внутренность грота; менее удачливые, находящиеся в ведении Маршана, отвечают за уборные. В августе 1818 года в Лонгвуде работают 23 китайца: 11 — в саду, 3 — на кухне, 6 заняты доставкой воды, 1 — у Бертранов, 1 — у Монтолонов и 1 — у надзирающего офицера. В течение непродолжительного времени один сын Поднебесной ведает кухней Императора, который, однако, не оценил его искусство и приказал его уволить.
Целыми днями желтые человечки трудятся под надзором французов: носят воду, копают, пропалывают. Присутствие Императора подбадривает их, потому что тогда они работают в надежде получить золотой или бутылку вина. «Среди слуг Императора, — записал Али, — было два китайца; один сделал клетку и орла, который ее венчает, а также исполнял и другие работы, в том числе и украшение грота; другой, занятый столярными работами, сделал ограды, оросительные канавки и еще много всего. Именно его звал Император, когда нужно было сделать что-нибудь из дерева. Этот китаец был очень умен, знал несколько английских слов и легко понимал, что от него хотят, если ему знаками показывали на месте, что следует сделать».
Доброжелательное обращение Наполеона с чернокожими и китайцами вызывало возмущение местного общества. С удивлением рассказывали, что однажды, беседуя с двумя дамами в доме Бриаров, он велел посторониться, чтобы дать пройти тяжело нагруженному рабу, сказав пораженным посетительницам: «Пропустите груз, леди!»
И в Лонгвуде он требует уважительного обращения с сынами Поднебесной, которые сами отличаются изысканной учтивостью.
Однажды он приказал дать бутылку вина садовнику, и французский слуга бросил ему бутылку, крикнув: «Эй, китаец, держи!» Наполеон возмутился и объяснил неловкому слуге: «Подарок не может доставить удовольствие, если его делают таким неприличным образом».
Виновным, возможно, был Али, который терпеть не мог китайцев, с тех пор как Император подшутил над ним, когда родился его первый ребенок
— Как себя чувствует мисс Холл?
— Очень хорошо, сир.
— Ты думаешь, что ты отец ребенка, которого она носит? Разве ты не знаешь, что один противный китаец каждый день приходит к ней, когда тебя нет.
— О, сир, я не опасаюсь ничего подобного.
— А каково тебе будет, если она произведет на свет грязного, уродливого китайчонка?
Только один китаец удостоился чести войти в анналы Святой Елены. Говорят, что он работал на кухне в Лонгвуд Хаус и, обладая талантом художника, запечатлел на рисовой бумаге изящные виды острова, могилу Наполеона и даже портрет Императора на смертном одре, похоже, срисованный с работ У. Рабиджа, английского художника, проездом находившегося на Святой Елене в 1821 году. На самом деле, эти рисунки вполне могли быть сделаны позже, около 1840 года, в момент возвращения праха Императора во Францию, но также не исключено, что художник в молодости был в услужении у изгнанников.
Когда 16 апреля 1821 года Наполеон диктует свое завещание и, собрав последние силы, старается вспомнить даты, имена, лица, китайцам тоже будут выделены крохи того скудного достояния, которым он владел в Лонгвуде. Часть этих 300 тысяч франков, оставленных, как он говорил, на черный день, будет поделена между его офицерами и слугами, остаток будет отдан в качестве вознаграждения английскому врачу, китайским слугам и приходской церкви для раздачи беднякам. А несколько дней спустя присутствовавшие при мучительной агонии Императора слышали, как он шептал:
— Кто же теперь позаботится о моих китайцах?
История не сохранила письменных свидетельств ни одного из этих китайцев, ибо это были люди, не имевшие ни образования, ни знаний, выполнявшие лишь физическую работу. А жаль! Какие мысли могла бы внушить образованному китайцу агония человека, некогда правившего почти всем Западным миром?!
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРИЛОЖЕНИЕ 1Наиболее заметные лица из числа находившихся на острове Святой Елены (но не входивших в штат Лонгвуда) между 1815 и 1821 годами
Арбутнот (ARBUTHNOT). Брат посла Англии в Константинополе. Возвращаясь из Индии, сделал остановку на Святой Елене и 14 мая 1816 года был принят Наполеоном.
Арнотт Арчибальд (ARNOTT, Archibald), 1772—1855. Военный врач 20-го полка и ветеран войн на Иберийском полуострове. Родился в Эдинбурге. На Святую Елену прибыл вместе со своим полком в 1819 году и был приглашен на консилиум к умирающему Наполеону 1 апреля 1821 года. В услужливой готовности исполнять волю губернатора он сразу же отверг возможность органического заболевания и, осмотрев пациента, заявил, что речь идет об ипохондрии; правда, он допустил вероятность скопления газов в кишечнике и выписал слабительные пилюли.
— Все дело в угнетенном состоянии духа, — говорил он, — и это позволяет не терять надежды.
Лоу не делал секрета из сговора с медиком и открыто говорил, что Арнотт «постарается представить болезнь Бонапарта безобидным недомоганием».
Врач изменил свое мнение, когда в черноватой массе, извергнутой больным, обнаружил следы крови. Именно он назначил чудовищную дозу каломели, прикончившую умирающего. Он также оставил свое имя на любопытной посмертной маске (чем-то напоминающей черты лица Муссолини), которая обнаружилась при Наполеоне III, когда было так легко извлечь выгоду из воспоминаний об Императоре-«Дяде». На обратной стороне этой маски, от которой за версту несет фальшивкой, имеется странная надпись «D. Arnot 6 mai 1821», сделанная почерком, совершенно не похожим на почерк автора, но зато содержащая ошибку в написании имени — Arnot с одним «t». Кроме того, с какой стати англичанин стал бы писать дату по-французски — «mai» вместо «may»? И почему подписался «D. Arnott», а не «A Arnott, MD», как он имел обыкновение подписываться, подобно всем прочим британским врачам? К тому же аббревиатура слова Doctor по-английски Dr, а не D. Об этом странном изделии забыли после кончины его последней владелицы, но вполне возможно, что однажды оно вновь появится в витрине какого-нибудь заокеанского музея.
Тем не менее Арнотт — вовсе не заслуженно — завоевал доверие Наполеона и получил от него в подарок золотую табакерку, украшенную буквой N, которую Наполеон нацарапал перочинным ножиком. В табакерке находилось 600 золотых монет — настоящее сокровище. Это побудило доктора Арнотта обратиться к Лоу с настоятельным требованием добиться для него награды от правительства, каковую он и получил в 1822 году.
Бакстер Александр (BAXTER, Alexander), 1777—1841. Военный врач. Был назначен в полк, служивший на Средиземном море, что и определило его назначение в Royal Corsican Rangers, легион корсиканских дезертиров, сражавшихся вместе с британцами под командованием Хадсона Лоу. В 1809 году был переведен в Испанию, а затем в экспедиционный корпус, который должен был принять участие в кампании 1812 года против американцев.