[133] Многие из этих бесценных семейных реликвий, как и судьбы их хозяев, через 15 лет после описанного были разметены революционными событиями в России.
Судьба обеих сестер Осиповых сложилась по-разному, в соответствии с их характерами: Анна Николаевна так и не вышла замуж, прожила нелегкую одинокую жизнь, находилась в постоянной зависимости (в том числе и материальной) от капризов своей матери, таила на нее горькую обиду, считая, что мать сломала ей жизнь. Умерла она в Тригорском 2 сентября 1852 года. Евпраксия Николаевна стала женой генерала Вревского и матерью большого семейства — одиннадцати детей. В доме считалось, что Пушкин неравнодушен к Евпраксии, которую звали по-семейному Зиной. Е. Н. Вульф, как и ее старшей сестре, тоже были посвящены поэтические строки. Однако по жанру это совсем не эпиграмма, скорее — мадригал:
Вот, Зина, вам совет: играйте,
Из роз веселых заплетайте
Себе торжественный венец —
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов, ни сердец.
Кстати, талия Е. Н. Вульф, видимо, не очень узкая, как можно догадаться из описанного Пушкиным измерительного эксперимента и что подтверждается при взгляде на любой из сохранившихся портретов, впоследствии была комплиментарно обыграна в «Евгении Онегине». Пушкин приносил шутливые извинения за свои прошлые шалости:
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобных талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал, —
Ты, от кого я пьян бывал!
У П. А. Осиповой были и две младшие дочери от второго брака — четырехлетняя Мария и годовалая Екатерина; они еще не достигли опасного возраста и в общем веселье молодежи не участвовали. Обе эти сестры впоследствии надиктовали свои воспоминания о Пушкине, но касались они, конечно, более позднего времени.
Этим обществом не был ограничен круг общения Пушкина в Тригорском. В семье жила падчерица П. А. Осиповой — Александра Ивановна, по-домашнему Алина, сюда же приезжала племянница Осиповой Анна Петровна Керн, урожденная Полторацкая, с которой связана одна из самых громких легенд пушкинской биографии. Бывали и другие родственницы. Вот как поэтично пишет об этой обстановке П. В. Анненков: «Пусть же теперь читатель представит себе деревянный, длинный одноэтажный дом, наполненный всей этой молодежью, весь праздный шум, говор, смех, гремевший в нем круглый день от утра до ночи, и все маленькие интриги, всю борьбу молодых страстей, кипящих в нем без устали. Пушкин был перенесен из азиатского разврата Кишинева прямо в русскую помещичью жизнь, в наш обычный тогда дворянский сельский быт…»[134]
Почти общий быт при всех его привлекательных сторонах утомлял как поэта, так и его тригорских подруг, но, видимо, по-разному. Уже в декабре 1824 года Пушкин жалуется в письме сестре: «Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы»[135]. Буря страстей, вызванная присутствием Пушкина в семействе Осиповых, утихла только тогда, когда хозяйка решила разрядить обстановку и вместе с дочерьми уехала сначала в Ригу, а потом в другое имение — Малинники Тверской губернии, а Пушкин остался на лето и часть осени 1825 года в Михайловском в полном уединении. Скучая, он заходил в Тригорское, пользовался его библиотекой, писал П. А. Осиповой краткие отчеты: «Вчера я посетил Тригорский замок, сад, библиотеку. Уединение его поистине поэтично, так как оно полно вами и воспоминаниями о вас. Его милым хозяйкам следовало бы поскорее вернуться туда, но желание это слишком отзывается моим фамильным эгоизмом; если вам весело в Риге, развлекайтесь и вспоминайте иногда тригорского (то есть михайловского) изгнанника — вы видите, я, по старой привычке, путаю и наши жилища»[136].
Падчерица П. А. Осиповой, Александра Ивановна, была искусной пианисткой, Пушкин заслушивался ее игрой, специально для нее выписывал ноты из Петербурга. Романтические отношения с 1824 года связывали Алину с покорителем женских сердец, ее сводным братом Ал. Н. Вульфом, который безраздельно покорил ее сердце, и Пушкин, увы, играл в этом ансамбле не первую партию. Однако посвятил А. И. Осиповой стихотворное «Признание», текст полушутливый, игровой, полусерьезный и по-своему драматичный:
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
А. И. Осипова, судя по ряду документов, вовсе не отвечала Пушкину взаимностью. Из дневника Вульфа мы знаем, что он был опытным холодным ловеласом и свою методику отрабатывал на близких родственницах. Отношения с Алиной длились, пожалуй, дольше всего. Он держал ее про запас и возвращался к ней в минуты пустоты, когда очередной роман был закончен. В своем дневнике он пишет, например: «Встречая таким образом на каждом шагу неудачи, я принужден был возвратиться к Саше, с которой мы начали опять по-старому жить, т. е. до известной точки пользоваться везде и всяким образом наслаждениями вовсе не платоническими»[137]. Во время жизни Пушкина в Михайловском эти отношения только набирали обороты, что не ускользнуло от его пытливого и ревнивого взгляда. В цитированном выше стихотворении есть на это намеки:
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять порой, в ненастье,
Вы собираетеся в даль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествие в Опочку,
И фортепьяно вечерком…
Счастливый и очень ветреный соперник был рядом, девица всерьез страдала, и это лишало Пушкина даже возможности флирта, который скрасил бы его однообразную жизнь:
Но притворитесь: этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно:
Я сам обманываться рад!
Дальнейшая жизнь А. И. Осиповой была чрезвычайно прозаической и очень несчастливой. Она вышла замуж довольно поздно по меркам того времени, в 25 лет, за псковского полицмейстера подполковника П. Н. Беклешова. Брак этот оказался неудачным. Одна из ее сестер писала в 1843 году: «Муж с ней иначе не говорит, как бранясь так, как бы бранился самый злой мужик. Дети, разумеется, ни во что ее не ставят. Это решительно ад»[138]. Неизвестно, встречался ли Пушкин с Беклешовой после ее замужества и каковы были их отношения. B. В. Вересаев отмечает одну загадочную фразу в письме А. Н. Вульф к сестре: Пушкин, пишет она, «был доброй и злой звездой Беклешовой»[139]. Да и в свой «Дон-Жуанский список» Пушкин не забыл внести ее имя.
В заключение приведем цитату из замечательной книги П. Е. Щеголева, в которой он подробно и художественно описывает характер отношений Пушкина с обитательницами дома в Тригорском. «О романах Пушкина с тригорскими барышнями — да чуть не со всеми — рассказывают все биографы поэта. Биографами в их совокупности взяты под сомнение все существа женского пола свыше 14 лет, пребывавшие в Тригорском. Сама хозяйка, П. А. Осипова, милая, смешная, оригинальная, маленькая полная женщина 43 лет, вдовевшая с февраля 1824 года, и дочери ее — двадцатипятилетняя Анна Николаевна, сантиментальная, тоскующая, страдающая, болтливая и неглубокая, с растрепанными височками, которые не шли к ее круглому лицу, — и пятнадцатилетняя Евпраксия, на глазах Пушкина расцветавшая из подростка тоже в женщину, с тонкой талией, в золотистых кудрях на полных склонах белых плеч — любви приманчивый фиал, — и девятнадцатилетняя падчерица П. А. Осиповой Александра Ивановна, Алина, девушка пылких чувств и легко возбуждающегося воображения, — и одна племянница, Анна Ивановна, Нетти, нежная, томная, истеричная („вот это женщина!“ — слова Пушкина), — и, наконец, другая племянница, Анна Петровна Керн, о которой нам еще предстоит сказать несколько слов особо. Все эти девушки Тригорского отдали дань сердечных увлечений поэту, — „я нравлюсь юной красоте несытым бешенством желаний“, говорит о себе Пушкин — все они разновременно были влюблены в Пушкина, но он только снисходил, оставался только зрителем и наблюдателем любовного быта Тригорского даже и тогда, когда все думали, что он без оглядки плывет по волнам этого быта. Правда, и он не обошел своим вниманием ни одной из девушек. Если попытаться внести хронологию в любовную историю Тригорского, то надо, кажется, разбить ее на следующие периоды. Любовные фарсы, потехи падают на первый период — на 1824 год: больше смеха, чем пылких чувств. Нетти занимает воображение Пушкина в марте 1825 года, в начале 1826 года Пушкин влюбил в себя Анну Николаевну, летом 1826 года предметом невинных стихов стала Евпраксия, и где-то посредине путешествие в Опочку и речи в уголку вдвоем с пылкой и страстной Сашенькой Осиповой»[140].
«…Как у вас тут хорошо!»
М. И. Осипова в 1866 году рассказывала М. И. Семевскому о приезде Пушкина в середине 1830-х, когда он, уже порядком утомленный столичной жизнью, вспоминал свое пребывание в Михайловском как райское время: «Господи, говорит, как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня!»