ой
Мы встретились и братски обнялись.
Интересный факт: вскоре после состоявшегося выступления 24 декабря 1825 года на квартиру к Пущину, с часу на час ожидающему ареста, приехал Горчаков и привез ему заграничный паспорт, который давал ему возможность скрыться от преследований. Такой шаг мог самое меньшее стоить Горчакову карьеры. Однако опять, как и в других ситуациях, чувство дружбы и благородное стремление помочь взяли в нем верх. Пущин отказался от паспорта и отверг план бегства за границу: для него было невозможно принять помощь тогда, когда его соратники неминуемо должны были понести наказание. Состязание в благородстве двух лицеистов закончилось вничью.
В том же стихотворении на 19 октября 1825 года упомянут и еще один лицейский товарищ, который стал гостем в Михайловском в апреле 1825-го, — А. А. Дельвиг:
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
А. А. Дельвиг, в отличие от Горчакова, был близким другом Пушкина с самых лицейских времен. Эта связь никогда не ослабевала, и ранняя смерть Дельвига была для Пушкина действительно тяжелой и горькой утратой, положившей символическую границу между его молодостью и зрелостью. Получив это печальное известие, Пушкин написал Плетневу: «Грустно, тоска. Вот первая смерть мною оплаканная <…> никто на свете не был мне ближе Дельвига»[239]. Дельвиг еще в Лицее слыл за ленивца, писал он действительно мало, но среди оставшихся от него произведений есть поистине жемчужины русской поэзии. До самой своей последней болезни он служил: то в Публичной библиотеке, то в Министерстве внутренних дел, то в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий. А кроме того, издавал альманахи «Северные цветы» и «Подснежник», в которых печатались лучшие поэты эпохи, в 1830 году вместе с Пушкиным и Вяземским стал издателем «Литературной газеты». Написал множество критических статей и разборов, был активным участником литературных боев. Его дом стал местом дружеских собраний, где бывали А. С. Пушкин, В. Ф. Одоевский, П. А. Плетнев, Д. В. Веневитинов, А. Мицкевич, Н. И. Гнедич, В. А. Жуковский, И. А. Крылов, П. А. Вяземский и др.
Альманах «Северные цветы», который Дельвиг начинает издавать с 1824 года, — одна из главных тем в письмах периода михайловской ссылки Пушкина. Дельвиг в это время — не только организатор издательских дел, но также центр, объединяющий пушкинский круг. А «Северные цветы» — лучший литературный альманах в России, в котором активно участвовал Пушкин.
Как видим, деятельность многообразная и разносторонняя. Лень Дельвига, как и лень его старшего современника и прямого начальника И. А. Крылова, — скорее элемент литературной игры, чем черта характера, знак отрешенности от суеты. С Пушкиным его роднила близость не только человеческая, но и профессиональная: сходство их взглядов на задачи литературы и роль писателя не подлежит сомнению.
Узнав о новом этапе ссылки Пушкина, Дельвиг посылал ему в деревню успокоительные письма: «Общее мнение для тебя существует и хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Ежели б ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания»[240]. За этими ироническими строками встает искренняя забота и тревога за опального поэта, попытка удержать его от необдуманных шагов, утешить в отчаянном настроении. Еще в 1815 году Дельвиг посвятил Пушкину пророческие строки:
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
Вообще переписка между Пушкиным и Дельвигом периода михайловской ссылки — это собрание очень интересных документов. Как близкие люди они обсуждают самые животрепещущие события: восстание 14 декабря 1825 года, суд и следствие над восставшими. «Вот почему письма очень разные, — пишет исследовательница, — одни полны намеков, чтобы утаить смысл, другие, наоборот, рассчитаны на жандармское прочтение»[241]. В одном из таких писем Дельвиг, например, очень подробно рассуждает об их однокашнике В. К. Кюхельбекере, рассчитывая на перлюстрацию и пытаясь представить друга в самом выгодном свете и отвести от него подозрения. Одним словом, эта переписка — важнейший материал по истории эпохи.
Дельвиг, однако, собирался и лично поддержать Пушкина — приехать в Михайловское. Он планировал эту поездку практически с начала осени 1824 года, но был занят составлением первого номера альманаха «Северные цветы», долго и мучительно болел (он вообще страдал слабым здоровьем), и поэтому приезд его откладывался раз за разом. Пушкин нетерпеливо ждал. В середине марта 1825 года он послал другу выразительную записку, состоящую из четырех слов: «Дельвиг, жив ли ты?..»[242] Тот отвечал покаянным письмом: «Милый Пушкин, вообрази себе, как меня судьба отдаляет от Михайловского. Я уж был готов отправиться за Прасковьей Александровной к тебе, вдруг приезжает ко мне отец и берет с собою в Витебск. Отлагаю свиданье наше до 11-го марта, и тут вышло не по-моему. На четвертый день приезда моего к своим попадаюсь в руки короткой знакомой твоей, в руки Горячки, которая посетила меня не одна, а с воспалением в правом боку и груди. Кровопускание и шпанские мухи сократили их посещение, и я теперь выздоравливаю и собираюсь выехать из Витебска в четверг на святой неделе, следственно, в субботу у тебя буду. Из Петербурга я несколько раз писал к тебе: но у меня был человек немного свободномыслящий. Он не полагал за нужное отправлять мои письма на почту»[243]. Письмо это было написано в пятницу 20 марта, Страстная неделя начиналась с понедельника 23 марта; «четверг на святой неделе» — 2 апреля, суббота — 4 апреля. Известно, однако, что Дельвиг появился в Михайловском позже — между 8 и 18 апреля.
Поскольку Дельвиг собирался в Михайловском гостить, Пушкин имел возможность познакомить его со своими тригорскими подругами. Он порывался везти в Тригорское даже Пущина, приехавшего всего на один день, так что Дельвигу, несмотря на всю его лень, было никак не отвертеться. 22 апреля Пушкин писал брату: «Как я был рад баронову приезду. Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились — а он равнодушен, как колода, любит лежать на постеле, восхищаясь Чигиринским старостою»[244]. Чигиринский староста — это персонаж поэмы К. Ф. Рылеева «Наливайко», которой зачитывался Дельвиг. Как кажется, одно это сообщение можно рассматривать в русле созданной самим Дельвигом мифологии: лентяй должен вести себя соответствующим избранной роли образом. Несколько позже с Дельвигом познакомится одна из обитательниц Тригорского — А. П. Керн. В ее воспоминаниях он предстает чрезвычайно светским человеком: «Дельвиг соединял в себе все качества, из которых слагается симпатичная личность. Любезный, радушный хозяин, он умел осчастливить всех, имевших к нему доступ. Благодаря своему истинно британскому юмору он шутил всегда остроумно, не оскорбляя никого. <…> Дельвиг любил доставлять другим удовольствия и мастер был устраивать их и изобретать. <…> Кроме прелести неожиданных импровизационных удовольствий Дельвиг любил, чтобы при них были и хорошее вино, и вкусный стол»[245]. Дельвиг, вжившийся в роль лентяя и увальня, тем не менее умел поразить воображение самых искушенных женщин и самых неординарных мужчин. Умел он и дурачиться, составляя вполне равную компанию темпераментному Пушкину.
Во время пребывания барона в Михайловском они вместе сделали одну шалость, которая потом надолго возмутила спокойствие Пушкина, — написали шутливое стихотворение на смерть тетушки Пушкина Анны Львовны, умершей 14 октября 1824 года.
Когда Пушкин узнал об этой семейной утрате, он написал сестре: «В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно, что Шаликов обмочил ее могилу. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Св<ятые> горы и отправила панихиду или что было нужно»[246]. В этом отзыве, с одной стороны, сквозит вполне серьезное отношение к смерти близкой родственницы, которая к тому же слыла умной, доброй, тонкой, просвещенной женщиной, внимания которой искали ее современники; с другой — чувствуется раздражение против князя П. И. Шаликова, сентиментального поэта, который, чтобы утешить своего друга, написал послание «К Василию Львовичу Пушкину. На кончину сестры его, Анны Львовны Пушкиной» и опубликовал его сразу после происшедшего события. Василий Львович Пушкин — знаменитый дядя-поэт, тоже не удержался от элегии на смерть любимой сестры, которую он перенес драматически. Эта элегия была напечатана как раз незадолго перед тем, как в Михайловском появился Дельвиг.
Стилистика не только надгробной песни П. И. Шаликова, но и стихотворного послания «К ней» В. Л. Пушкина была глубоко чужда его племяннику. В частности, его должно было раздражать то качество поэзии дяди, которое метко описал С. И. Панов: «Самые разнообразные бытовые факты получали поэтическое отражение, а стихи неизменно проецировались на жизнь стихотворца; две эти стороны были неразделимы»