Егор Летов так рассказывал о происхождении названия «Гражданская Оборона»: «Мы перебирали кучу самых эпатажных названий, считая, что сейчас работает только то, что «через край», что носит самый радикальный характер, не вписывается ни в какие рамки. У меня по чистой случайности висел на стене плакат с надписью «Гражданская оборона». Вот я и предложил это название… оно отражает суть того, чем мы являемся до сих пор».
Николай Арутюнов делится технологией придумывания названия для рок-группы: «Я сразу решил, что в названии должно быть слово «блюз». Цель была не столько громко заявить о своем стиле, сколько сразу же отсеять ненужную публику. Тем более что тогда, в начале 80-х, слово «блюз» многих отрезвляло: не модно, не современно, и, если человек «не врубался» в эту музыку, он просто не шел на концерт. Поначалу мы хотели назваться «Доктор Блюз». Очень символично.
Но вдруг узнали, что в России уже существует группа с подобным названием — «Доктор Джаз». Мы стали мозговать, а так как все увлекались футболом, то всплыло слово «лига». Сначала мы назывались «Высшая лига блюза». А потом — просто «Лига Блюза»…»
В 90-е годы простые односложные, взятые из орфографического словаря названия отошли в прошлое. Все чаще во времена информационного буйства в качестве названия используются фразы из рекламы, информационных буклетов и даже из телесериалов. Вырванный из грубого и банального контекста кусочек фразы, перенесенный в иную среду, моментально получает острое рок-н-ролльное звучание. Как говорится, почувствуйте разницу:
«1,5 килограмма картофельного пюре» (цитата из рекламы в метро),
«Ландыши Сдулись»,
«Съешь мои шорты»,
«Ели Добсона» (цитата из популярного в 90-х годах сериала «Твин Пикс»),
«Я и друг мой Грузовик»,
«Капибары Хлор»,
«Медвежуть»,
«Фрекен Бок» (имя домомучительницы, вернее домоправительницы, из книги А Линдгрен «Малыш и Карлсон, который живет на крыше»),
«Новые Праздники»…
При таком подходе поле заимствований оказывается настолько велико, что под его давлением бессмысленными становятся любые запреты, даже исходящие из самых что ни на есть добрых намерений. Это важно, потому что и музыка, и текст в нашем роке часто бывают вторичны, зато контекст оригинален всегда.
Лично мне больше всего по душе два названия — «Медведь-Шатунъ» и «Регулярные Части Авантюристов». В них наиболее ярко выражен дух истинного рок-н-ролла.
«Медведь-Шатунъ» — это очень точная метафора, объясняющая суть нашего российского рока. Ведь кто такой шатун? Это медведь, которому не спится зимой. И он, голодный, продрогший и умирающий от скуки, шатается по зимнему лесу. Бредет он по пояс в снегу, да и сверху его снежком посыпает, прорубается мишка сквозь бурелом, сквозь метель, без дороги, без пути. Единственное, что его может спасти от ненастья, это рок-н-ролл. Подобный образ уже давно присутствует в мифологии отечественной рок-музыки, и нет ничего удивительного, что в конце концов этот образ превратился в название неплохой рок-группы.
«Регулярные Части Авантюристов» вначале назывались просто «Регулярными частями», но жизнь добавила «…авантюристов». «Авантюризм я воспринимаю как способность человека приспосабливаться к экстремальной ситуации, как умение быстро ориентироваться на местности, — объясняет певица группы Оксана Чушь. — Причем для музыки это умение имеет глобальное значение, потому что стили сейчас так намешаны, что нашим учителям это и в страшном сне не могло присниться. Мы оказались в уникальной ситуации, когда рокеры нас своими не считают, попсовики гоняют, джазмены жалеют, а народники ругают. Но когда про нас говорят, что мы не рок-группа, я не могу с этим согласиться, потому что рок в России более чем где бы то ни было является лабораторией андерграунда. И сейчас, когда все играют правильный рок-н-ролл, получается, что рок остался только в текстах. А я хочу, чтобы рок присутствовал и в музыке тоже! Тем более что его сейчас вокруг очень много, и чтобы его выразить, надобно только умение. Однажды нас в клубе «Форпост» назвали «Регулярное Счастье Авантюристов». Поэтому все только начинается».
Гастрольные байки
Пока существовал Советский Союз, для многих наших рок-музыкантов Землей обетованной были Казахстан и вообще Средняя Азия. За три-четыре месяца непрерывного гастрольного «чёса» можно было вернуться домой с деньгами, так необходимыми для покупки приличного инструмента или «примочек». Конечно, гастрольная жизнь в Казахстане была непроста: мало того что группы играли по четыре-пять концертов в день, им приходилось жить в домах колхозниках, где часто не было элементарных удобств, а туалет находился через дорогу на улице! Валера Кипелов, вокалист «Арии», говорил, что эти дома колхозников называли «Братскими могилами».
Алик Грановский вернулся из Казахстана в полном ужасе: «Мне позвонил мой товарищ Саша Воловик, барабанщик, которого я знал с детства, и сказал, что создается бригада для «чёса» по Казахстану, по поселкам. «Можно поехать и заработать денег, — сказал он, — а через три месяца вернуться». У руководителя группы был филармонический автобус, старый, со времен войны, и с утра он уезжал на «заделку» концертов. Он ездил по районам и «окучивал» аулы, а вечером, после концерта, мы переезжали из одного дома колхозника в другой. Так мы промучились три месяца. Барабанщик уехал раньше, я задержался еще на месяц, а потом следом за ним сбежал домой, в Москву».
Зато его близкий друг Андрей Крустер остался весьма доволен поездкой в Среднюю Азию: «У нас с собой была такая «примочка» — стробоскоп: лампочка быстро мигает, и все движения кажутся замедленными и размытыми. Когда мы в первый раз направили стробоскоп в зал, то все узбеки вскочили и убежали. Они испугались! А потом, когда поняли что к чему, за нами приехал сам бай. Бай — это директор колхоза, у него там все — рабы, а он — бай. Он пригласил нас в какой-то кишлак, баранов зарезал. Короче, три дня мы пили, а концерта так и не отыграли.
Мы уезжали обратно в Москву под Новый год. Как сейчас помню арбу с запряженным верблюдом, и мы едем на ней по базару, скупаем дыни и арбузы, складываем все в купе поезда и за три дня пути все это съедаем…»
Сергей Маврин ездил на «чёс» в Казахстан дважды: первый раз с «Черным Кофе», а под вторую поездку он даже собрал собственную группу — «Металл-аккорд». «Мы работали от Гурьевской филармонии, — рассказывал Маврин, — так как уже раскусили, что если работать от филармонии, то лучше всего это делать в Казахстане. Там просто масса работы и можно накатывать репертуар. Играть для нас тогда было все равно где — в гараже или в хлеву. Мы играли везде! Площадки были там, где их вообще быть не может! В степи — три дома, и все приходят со своими стульями.
Я с удовольствием вспоминаю то время! Единственное — уставали сильно за три месяца гастролей. Бывало, и спали в автобусе, а если попадалась какая-нибудь гостиница, то это было просто счастьем.
Некоторое время, буквально недели две, с нами играл Максим Удалов, будущий барабанщик «Арии». Но он не выдержал и свалил с гастролей, причем высадили его прямо в степи. Шел уже второй месяц гастролей, когда он к нам приехал, но всего две недели с нами поездил. Я помню, ехали мы в автобусе, и его на ухабе подбросило, когда он спал сзади. Бедный, он, видно, так сильно ударился, что аж слезы из глаз! «Все! — закричал. — Остановите автобус! Я домой поехал!» Тогда Мила — наша администраторша — остановила какой-то трактор с огромными колесами и отправила Максима в ближайший город. Мы с Удаловым встретились уже в «Арии». Смешная история: человек скрылся в пыли, в степи, а мы — в другую сторону…»
Глава 12Но надо же еще и аппаратуру найти!
Как-то вечером позвонил Вайт и рассказал, что к нему после концерта подошла какая-то мамаша и попросила помочь выбрать ее сыну гитару: мол, их так много сейчас, что глаза разбегаются. Притворно сердясь, Вайт сказал, что в его молодости таких проблем не было…
— Алексей, кстати, а какая у вас была первая гитара? — спросил я Вайта. — И как она появилась?
— Вообще первая? — переспросил Вайт. — У меня была гитара за 24 рубля со звукоснимателем, которую мне подарила бабушка на 15-летие, но это была еще не настоящая электрогитара.
— Я имею в виду ту, на которой уже можно было играть блюз…
— До интереса к музыке у меня было хобби — филателия. Я собирал марки, «колонии», — начал рассказ Вайт. Надо сказать, что его истории всегда льются неторопливым потоком, наполненным любопытными метафорами, эффектными образами и совершенно фантастическими сюжетами. — Мне удавалось скопить на завтраках за неделю 60 копеек, и в выходной, зажав деньги в потном кулаке, я ехал в Парк культуры и покупал там заветные «колонии», и в конце концов насобирал довольно приличную коллекцию. Но вдруг в один прекрасный момент я понял, что интересы меняются. Я оказался настолько увлечен гитарами, что у меня даже в школе на каждой странице учебников были нарисованы гитары, гитары — кругом гитары разных форм. Относительно недавно я посмотрел фильм, в котором Джордж Харрисон говорит о том же — гитаромания захватывает, оказывается, всех одинаково в разных странах.
В Москве выбор гитар был тогда в основном в магазине «Лейпциг», в котором продавались товары из ГДР. Там иногда появлялись «Музимы», их было три варианта: с одним звукоснимателем и с двумя, а еще была гитара «Этерна» — с тремя звукоснимателями и кучей ручек. И бас иногда там продавался. С рогами. Тоже немецкий. Насколько я сейчас помню, «Музима» стоила 170 рублей, а «Этерна» с кучей ручек — то ли 220, то ли 230 рублей. Я стал думать, где взять деньги на покупку гитары, и понял: единственное, что мне остается, это продать марки. Причем если бы я продавал по одной марочке, то смог бы получить за них много денег. Но я продал их все сразу, посчитав, что смогу выручить за них 200 рублей. Я отдал марки человеку, который их безжалостно раздербанил, но меня это уже не волновало.