Как ни странно, но летом 1989 году я ушел из «Лабы»: мы с Опрятной не поняли друг друга в вопросе о путях дальнейшего развития рок-лаборатории. Я хотел, чтобы лаборатория стала коммерческим предприятием, продюсировавшим известные группы. Но
Опрятная постоянно говорила, что до смерти устала решать финансовые вопросы с суперзвездами, кроме того, она, видимо, получила сверху «установку» черпануть андерграунд до дна, чем и стала заниматься. Но на дне уже оставались только самые что ни на есть панки, которые ни играть не умели, ни идей никаких новых не несли. Мне это стало неинтересно, и я ушел.
В мае 1990 года вместе с Ефимом Шапиро, вслед за мной покинувшим рок-лабораторию, мы открыли первый в СССР рок-магазин «Давай! Давай!». Его первое помещение находилось в подвальчике у метро «Красносельская». Помню, что в день открытия товаров было чуть-чуть: газетка «Дверь», которую я начал делать вместо «СДВИГ-афиши», газета «Перекати-поле», привезенная по бартеру из Свердловска, журнал «Джаз», который у нас так и остался невостребованным, семь самопальных напульсников, ушедших в течение первых пятнадцати минут, несколько разновидностей значков, в том числе один редкий — «Hard-rock-cafe», и несколько самодельных гитар, невесть откуда добытых Ефимом. Не густо, тем не менее об открытии рок-магазина написали все центральные издания. А к осени мы переехали на чердак близ метро «Колхозная» — этот маршрут с закрытыми глазами теперь способен пройти, наверное, каждый фан рок-музыки со всего пространства бывшего СССР.
Магазин существует и сегодня, только я уже не имею к нему никакого отношения, поскольку коммерции все-таки предпочел журналистику. В 1990 году я запустил в мир два номера журнала «Давай! Давай!» — каждый тиражом в десять тысяч экземпляров. В 1993–1994 годах я выпустил пять номеров журнала «Русский рок», потом делал газету «Дверь» («Дверь в рокенрол»). А десятилетку завершил газетой «Загубленное детство». Все это было чистейшей воды самиздатом: мы, то есть команда, собиравшаяся вокруг издания, сами писали статьи и делали фотографии, сами придумывали оформление, сами клеили макет, сами распространяли свои газеты и журналы. Вот только тираж мы делали не на ксероксе, а на настоящих типографских печатных машинах, поэтому «Давай! Давай!» выходил в количестве десять тысяч экземпляров, а «Русский рок» — пять-семь тысяч экземпляров. Правда, «Дверь» едва добирала до полутора тысяч, но тираж «Загубленного детства» вновь приблизился к идеальному. Но недавно мне сказали, что все мои журналы и газеты не могут быть причислены к самиздату, потому что они слишком добрые, «а настоящий самиздат должен быть в жесткой оппозиции ко всему и вся!». Но я — не акула пера, а в лучшем случае — дельфин, и свою главную задачу и задачу журналистики вообще вижу не в том, чтобы покусать всех вокруг, а в том, чтобы поддержать талантливых людей, помочь им. В любом случае я всегда старался делать хоть что-то, тогда как другие только плакали и жаловались на тяжелую жизнь…
Но на самом деле мы, начиная делать «СДВИГ-афишу», действительно видели будущее рок-сообщества совсем иначе. Все складывалось так хорошо, но 90-е годы оказались не самым лучшим временем для издания периодики: информационное пространство после августовской революции оказалось полностью порушенным. Зато в 90-х началось время музыкального радио! Первым на этой ниве стало детище Стаса Намина «Радио Эс-Эн-Си», заговорившее 4 января 1991 года. Почти весь первый день за микрофоном просидел сам Стас, но постепенно там собралась сильная команда диджеев. Следом заработали еще несколько стильных радиостанций — «Радио 101» с восхитительным Графом Хортицей, «Радио Престиж», «подсадившее» радиослушателей на джаз, «Радио Классика», ностальгировавшее по музыке ушедшей юности…
Нежданно-негаданно на радиостанции напал вирус под названием «Формат», безжалостно давивший музыку, которая не желала влезать в его рамки. В итоге радио превратилось в аппендикс шоу-бизнеса, без идей, без движения, без воздуха. Но под новый век и новое тысячелетие случилось знаковое событие: экс-гитарист «Арии» Сергей Маврин получил профессиональную премию «Лучший ведущий радиошоу», а его программа «Железный занавес», к 2000 году остававшаяся единственной радиопрограммой, посвященной рок-музыке, была соответственно признана лучшим радиошоу, а радио «Юность», на волнах которого и плывет «Железный занавес» — самой популярной радиостанцией. При этом радио «Юность» обошло своих конкурентов — «Наше радио» и «Хит-FM» — более чем на 20 процентов собранных голосов. Опрос проводился в сети Интернет. Очень хочется верить, любезный читатель, что это — симптом надвигающейся рок-революции…
Глава без нумерации
В 1986 году в журнале «Зомби» я опубликовал рассказ «Банда с Молдаванки» о судьбе одесского рок-музыканта Игоря Ганькевича. Его группа «Бастион» прошла нелегкий путь от малозаметной одесской рок-команды, игравшей на танцах, до группы — любимицы российских металлистов. В конце 80-х без участия «Бастиона» не обходился ни один более-менее крупный союзный фестиваль, группу хотели видеть во всех уголках нашей бескрайней страны. Но в августе 1990 года, вслед за известием о трагической смерти Виктора Цоя пришла весть о смерти Ганькевича.
Самый известный одесский рокер нашего времени работал в порту грузчиком. Однажды груз, который он взвалил себе на плечи, оказался слишком тяжел. Сердце Игоря не выдержало, и он умер, как умирают все одесские короли. Потому что каждый биндюжник там обязательно король, а каждый король — биндюжник…
К тому времени я не видел Ганю (так его называли друзья) уже больше года и с нетерпением ждал отпуска, чтобы приехать в Одессу и обнять милого друга, как постфактум пришло сообщение о его гибели. И обнимемся, значит, мы с ним теперь только Там. То есть не здесь.
Как память о друге я вставил тот старый текст в готовившийся к выходу новый номер альманаха «Давай! Давай!». Публикация этого рассказа вызвала настоящий эмоциональный взрыв среди поклонников группы «Бастион», редакция получила много писем, в том числе с вопросами. На один из них я отвечу, так как давно пора раскрыть одно зашифрованное в рассказе имя: Гусар — это бывший басист «Бастиона» Сергей Роговец. Мы, столичные гости, встретили его на Дерибасовской улице у входа в какую-то кафешку. Там стояли еще какие-то рокеры, но именно Роговец взялся провести нас по легендарным местам Одессы. Можно смело сказать, что именно этими его стараниями «Бастион» попал в Москву…
Банда с Молдаванки
Молдаванка — это одесский район. Раньше тут была самая окраина, ее заселяли биндюжники, бандиты, проститутки. Сейчас — это почти центр Одессы, и «на Мясоедовской все давно спокойно, там ходят граждане весьма достойно».
Мясоедовская — это молдаванская улица, на которой живет Игорь Ганькевич, гитарист и автор песен знаменитой одесской группы «Бастион». Здесь же неподалеку живут и другие участники команды. Поэтому их группу натурально называют «Бандой с Молдаванки». Впрочем, ансамбль имеет даже тройное название — «Бастион-Бенцион-Беня Крик» — в честь легендарного предводителя молдаванских молодцов Бени Крика.
Дом Бени тоже рядом, на Костецкой. Маленький по нынешним небоскребным временам, двухэтажный, — он цел. И в нем живут люди. Правда, улица называется сейчас по-другому, но нового названия никто не помнит, так как неприлично переименовывать улицы, о которых сложены легенды и поются песни.
Я знаю историю «Бастиона». Мне рассказал ее Гусар, басист группы и школьный приятель Ганькевича. Гусаром его прозвали за крутые усы, за волосы, просвечивающие сквозь рубашку, и постоянную готовность на любые авантюры. Это история о том, как «Бастион» бросил играть всякую дребедень и заиграл настоящий рок.
Случилось, что у Ганькевича заболел его маленький сын. Стояла терпкая одесская ночь. Гремели дискотеки, кофе лился на брюки и платья, танцующие женщины подставляли свои голодные тела огням светомузыки. Дежурные, оставшиеся в больнице, считали себя неудачниками. Хорошие врачи неудачниками себя не считают. Поэтому диагнозы ставили врачи так себе, и эти диагнозы противоречили друг другу. Мальчик умирал. Его мать лежала рядом без чувств. Тогда Ганя пошел бить больничные окна. Осколки разлетелись, как фейерверк над Ришельевской набережной, а Ганя все бил и бил стекла. И кричал, чтобы вызвали наконец хорошего врача…
Врача вызвали. И мальчика спасли. Но «Бастион», прежний «Бастион», умер. Иллюзорная патетика его песен развалилась, как древний истлевший дом. От одного прикосновения. А что осталось? Юмор! Едва не случившееся несчастье вывело Ганю на орбиту юмора.
Талантливому человеку несчастье может послужить толчком для перехода в иное качество. Некоторое время человек ходит сам не свой, но когда он возвращается в себя, оказывается, что с ним произошли многие изменения.
Вот и Ганя, тщательно осмотрев себя, нашел, что он сильно изменился. Несмотря на охватившее его удивление, он принимает эти перемены как должное, и новая программа «Бастиона» получает название «Ремонт слуховых аппаратов». Ганя слышит мириады новых звуков, видит необыкновенные вещи. Что он живет в рок-тусовке, что она не похожа на окружающее пространство, но что в ней все вместе: «Продам рояль — его не жаль, куплю гитару и педаль. И заиграю, как я понимаю…» Еще Ганя видит, что рок-тусовка возникла не на пустом месте, он находит нить, связующую времена: «Я старый, старый, старый добрый рокер, мой прадед был в «Гамбринусе» тапер…» Новый опыт и новые ощущения Гани постепенно превращаются в рассказы об одесских рок-музыкантах, о родных улочках, о традициях одесского рок-сообщества…
Вот такую историю рассказал мне Гусар. Солнце тем временем упало в море где-то за 16-й станцией Большого Фонтана. Неизвестно как сейчас называющаяся Костецкая погрузилась в сумеречную прохладу, и мы с Гусаром отправились пешком на Дерибасовскую выпить по чашечке кофе. Что-что, а кофе в Одессе отменный.