Харбипцы любили общаться, веселиться — с музыкой, застольными песнями, танцами. Очень любили они, конечно, и балы… — традиционные, устраивавшиеся из года в год еще со времен прежних, далеких, и отдельные, по частному поводу, посвященные какому-нибудь торжественному событию или дате.
Традицию устройства регулярных балов в харбинском Железнодорожном собрании возродил в послереволюционные годы управляющий КВЖД Б. В. Остроумов. Присутствуя на каждом таком балу в собрании, довольно-таки грозный в рабочей обстановке, управляющий всегда осведомлялся: «А где же инженер X? Почему же сегодня я не вижу коллегу У?..» И этот интерес «начальства», определенно, являлся для старших служащих дороги стимулом для посещения балов».
25 января, в Татьянин день, устраивали балы студенты харбинских вузов — этот старинный русский обычай соблюдался неуклонно: веселились, танцевали, влюблялись, кокетничали и, конечно, избирали королеву и принцесс бала — самых красивых студенток…
Очень популярны были бал Инвалидов 8 декабря, бал Георгиевских кавалеров 9 декабря, Рождественские балы, Журбалины (так именовались балы Харбинского общества журналистов), Розовые балы, «Бал Белых косынок» (традиционные балы Мариинской общины Российского общества Красного Креста), балы польской колонии, еврейской общины, балы Общества изучения Маньчжурского края, балы железнодорожников, спортсменов, охотников, балы врачей Центральной больницы КВЖД, Школы языкознания… И часто это были не просто танцы, а настоящие маскарады.
Почти все балы без исключения были благотворительными: на них собирались немалые средства в пользу нуждающихся, будь то неимущие студенты, инвалиды, журналисты или художники…
Коль скоро речь зашла о художниках, расскажу одну историю.
В конце 1960-х годов мне довелось попасть в запасники саратовского Художественного музея. Там на меня произвела сильное впечатление картина Николая гущина «Автопортрет (Взгляд в себя)». На темпом, мрачном фоне изображены какие-то сказочные чудовища и вполне реальные хищники, в углу картины суровое, изборожденное морщинами мужское лицо. Лицо человека, которому довелось много пережить и перестрадать…
Я пыталась что-то узнать об этом художнике, и из скупых сведений сложилась неполная мозаика жизни человека, который странствовал по миру, был талантлив и одинок, а в 1947 году приехал в Саратов, где и умер в бедности и забвении.
В книге Г. В. Мелихова есть рассказ о харбинском поэте Сергее Алымове, авторе популярных песен, среди которых «Вася-Василек» и «По долинам и по взгорьям…». Алымов перепробовал в жизни множество профессий: был артистом варьете, цирковым борцом, редактором, издателем, грузчиком, разнорабочим. Высокий, красивый, с большими татарскими темными глазами, он обладал удивительным обаянием и притягательностью.
В Харбине Сергей Яковлевич Алымов выпускал вместе с Е. С. Кауфманом газету «Рупор», с профессором Н. В. Устряловым — журнал «Окно», в 1920-е годы издал сборники стихов «Киоск нежности» и «Пьяное сердце», множество эссе, переводы стихов с китайского и японского, писал рецензии на спектакли, книги, выставки.
Но и это еще не все. Сергей Алымов создал в Харбине кафешантаны «Шантэклер», «Черная кошка», «Кабачок Богемы», в которых сам вел представления и выступал как артист — пел, танцевал… Он был первым в Харбине забиякой, скандалистом и даже дуэлянтом — в 1924 году просидел в харбинской тюрьме 20 дней за дуэль и заплатил немалый денежный штраф.
В газете «Рупор» Алымов был редактором литературной полосы. По словам Мелихова, он превратил газету «в зеркало артистической и литературной жизни Харбина». Свой «Кабачок Богемы» Сергей Яковлевич именовал «Литературно-художественным театром». «Вся богема у себя в кабачке! — возвещала реклама. — Вход бесплатный. Ресторан при театре И. Л. Хаиндрова открыт круглые сутки!»
Алымов был действительно фантастически одаренным человеком, ярчайшим представителем Серебряного века, русского модерна. В 1926 году Алымов вернулся в Россию, а спустя несколько лет харбинские газеты сообщили, что он находится в Соловецких лагерях. Однако ему удалось там уцелеть и дожить до освобождения. В апреле 1948 года Сергей Яковлевич умер в Москве.
Рассказывая об этой уникальной личности, Георгий Васильевич Мелихов пишет: «Его «Киоск нежности: Лирика женщины, изысканности и любви. Стихи» (обложка московского художника Н. Гущина). Харбин, 1920 — был встречен в Маньчжурии и Харбине восторженно. Алымов стал кумиром молодежи». Далее Мелихов пишет о том, что в 1921 году в Харбин приехал Давид Бурлюк, и продолжает: «В том же году была устроена выставка художника Н. Гущина. На выставку дал рецензию Сергей Алымов, назвав художника с присущей автору образностью «Коробейником красок»».
Упоминание о гущине вновь заставило меня пережить давнее саратовское впечатление, и я обратилась за помощью к известному искусствоведу Е. Водоносу, который любезно прислал мне фрагмент своих неопубликованных воспоминаний о Николае Михайловиче гущине.
«О жизни в Китае мне он рассказывал скупо: персональные выставки в Харбине, Шанхае, Пекине и еще где-то. Гущин прожил там до 1922 года (оказавшись в Харбине в 1919-м и уехав спустя несколько лет в Париж по паспорту, выданному Управлением КВЖД. — Н. С). Китайцев вспоминал с неизменной симпатией. Он узнал их еще в годы Первой мировой войны, когда сопровождал транспорты китайских рабочих. Одно только настораживало его: самоотверженная готовность подчинить личное общему — растворение в массе; отказа от индивидуальности он опасался всерьез. Как-то рассказал о митинге в Шанхае, где потребовалось срочно написать лозунг. Какой-то китайский юноша отрубил себе фалангу указательного пальца и кровавым обрубком нанес на белое полотно необходимые иероглифы, Гущин, и спустя десятилетия, вспоминал об этом с содроганием, словно картина эта стояла перед глазами. Одушевление толпы его, похоже, не привлекало. Он говорил о бездне фанатизма, о таком самоотречении, на которое, к счастью, неспособны уже современные европейцы…
Где-то на четвертом курсе, когда я, занимаясь Сент-Экзюпери, особенно интересовался зарубежной литературой 1920—30-х годов, в одном из журналов тех лет попалась мне на глаза статейка о сменовеховцах, о призыве историка Николая Устрялова примириться с победой большевиков, тяготеющих к экспансии не только идеологической, но и территориальной, продолжающих тем российскую имперскую политику, осуществляющих, на его взгляд, «белые цели красными средствами». Там было сказано, что Н. В. Устрялов бывал в Харбине. На мой вопрос, что это был за человек, Гущин ответил односложно, что был такой, а распространяться о нем не стал.
Сколько я понял Николая Михайловича, Харбин жил шумно и весело, рестораны множились, как грибы после теплого дождя, из их окон лилась оркестровая музыка, пробки шампанского стреляли в потолки, а вино лилось рекой. В игорных домах и казино просаживались миллионы, и представители русской колонии, особенно беженцы и офицеры, были там и там на самых первых ролях. Кто-то, конечно, и голодал, но в основном съехались люди достаточно состоятельные, захватившие с собой драгоценности, валюту и ценные бумаги. Образовалась и какая-то культурная среда. Сам Гущин хорошо зарабатывал и преподаванием, продажей картин и заказными портретами. Во всяком случае, во Францию он поехал, по его словам, вполне состоятельным человеком».
В письме Е. Водонос пишет, что политические пристрастия Гущина для нас гадательны: «…не думаю. чтобы Николай Михайлович очень уж скорбел о низвергнутой монархии, но не уверен, что победу большевиков он встретил слишком уж восторженно… Мне он рассказывал, что в харбинском ресторане к нему подошли как-то два офицера и, удостоверившись, что он и есть тот самый Гущин, который бежал из Перми, сказали, что опоздали арестовать его там».
Какими были его полотна китайской поры — теперь уже неизвестно. В Саратовском музее сохранились работы 1940—1960-х годов… Но то, что С. Алымов в своей рецензии назвал гущина «коробейником красок», позволяет нам пофантазировать: какими же были его полотна?..
Кто знает, может быть, удастся кому-то из любознательных исследователей обнаружить более отчетливые следы Николая Михайловича Гущина в «Русском» Китае?.. А может быть, и чудом сохранившиеся его картины китайского периода.
В 1922 году приехал в Харбин Виктор Иванович Колокол ьн и ков, бывший директор тюменского частного коммерческого училища. В 1928-м он был Избрал заместителем председателя Беженского комитета, а чуть позже — председателем Торгово-промышленного союза при этом комитете. Беженский комитет являлся крупной общественной организацией, координировавшей и направлявшей деятельность многочисленных харбинских благотворительных, политических и культурных обществ. Комитет давал изгнанникам жилье, помогал устроиться на работу, оказывал бесплатную медицинскую помощь, выдавал денежные средсгва, одежду и обувь, устраивал благотворительные обеды…
Активную роль играл Комитет и в проведениях Дня русской культуры (этот праздник был учрежден в 1924 году), который был приурочен к дню рождения А. С. Пушкина. В 1930 году в специальном выпуске газеты, посвященном этому дню, была опубликована статья Виктора Колокольникова: «Торжественное празднование этого дня вошло, если можно так сказать, в плоть и кровь эмиграции. В двадцати странах русского Рассеяния в этот день собираются русские люди вспомнить о былом и поделиться новыми мыслями о будущем, новыми русскими культурными достижениями…
Ежегодно отмечается этот день и там, за темной границей. Не будем забывать о том, что мысль об устройстве ежегодных чествований памяти Пушкина возникла впервые среди членов петербургского «Дома литераторов» в 1920 году, а первое чествование имело место в Петербурге в страшный 1921 год. Среди организаторов и участников этого первого Дня русского гения были Ахматова, Блок, Гумилев, Кони. Имя Пушкина объединяет всех русских по обе стороны черты…
Одной из памятных дат, имеющих непосредственное отношение к сегодняшнему Пушкинскому дню, является 50-летие со дня открытия Пушкинского памятника в Москве.