В 1812 году, по Учреждению об управлении большой действующей армией, главнокомандующий имел право награждать отличившихся на ратном поприще орденами: Святого Георгия 4-й степени, Святого Владимира 4-й степени с бантом и Святой Анны 2-й и 3-й степеней и шпагами с надписью «За храбрость»{30}. Именно эти награды и были самыми доступными для офицеров. Среди них самым распространенным был орден Святой Анны 3-й степени, который до 1815 года носился на эфесе холодного оружия. Так, Денис Давыдов, минуя этот орден, получил сразу Святого Владимира 4-й степени как память о боевом крещении в деле при Вольфсдорфе в 1807 году, где он проявил главную добродетель военного — личную храбрость. Этого было вполне достаточно для того, чтобы князь Багратион ходатайствовал о награждении своего штабного офицера. Денис Давыдов вспоминал об этом служебном успехе с некоторой долей иронии, но в русской армии были офицеры, которые весьма трепетно относились к менее высокой, но первой в своей жизни награде. «В селе Поливанове мы узнали, что за Бородинское сражение пожалованы Александр и я кавалерами ордена Святой Анны 3-й степени на шпагу; в тот же день Юнг случайно нашел на дороге ленточку Станислава — польского ордена, мы ее разрезали и, поделившись, вдели в петлицы к шинелям, в которых ходили», — рассказывал один из братьев Муравьевых{31}. Он же признавался: «Мы были умеренны в честолюбивых видах своих. Однажды, в разговоре между собою, каждый из нас излагал, какой бы почести желал достичь по окончании войны, и я объявил, что останусь доволен одним Владимирским крестом в петлицу»{32}.
Орден Святого Владимира 4-й степени «с бантом» пользовался большим почетом, чем «аннинская шпага», на что указывает разница в чинах офицеров, в разное время претендовавших на эту награду. Приведем рассказ H. Е. Митаревского: «Получен был приказ фельдмаршала о наградах за Бородинское сражение. Многие были награждены орденами и чинами, что произвело большую радость. Наш ротный командир, подполковник, получил Святого Владимира с бантом; штабс-капитан — золотую шпагу "за храбрость", которую уже имел за Прейсиш-Эйлауское сражение; убитый подпоручик тоже золотую шпагу («За храбрость». — Л. И.); два поручика по аннинской шпаге; нижним чинам дали несколько Георгиевских крестов. Я и другой подпоручик, как младшие и написанные в представлении после всех, ничего не получили. Хотя это было и неприятно, но нельзя было и роптать. Все одинаково были в деле; получить, разумеется, должны старшие, — всех же наградить было бы слишком много»{33}. Юный артиллерист горевал недолго: отличившись под Малоярославцем, он снова попал в наградные списки: «Сделано было представление к награде обо всех офицерах и нижних чинах. Как и прежде, в списке были проставлены старшие впереди, а меня и прапорщика, как младших, поместили после всех. <…> Я думал, что мне придется остаться, как и за Бородино, без всякой награды: такая, видно, моя участь. Нежданно-негаданно явился вестовой Московского полка, спросил меня и сказал, чтобы я пожаловал к полковому командиру. Я пошел. Командир сидел у огня со своими офицерами, которых всего-навсего осталось восемь человек, да солдат сотни две с небольшим. Приказал он адъютанту читать бумагу, где, как оказалось, было представление меня к награде и очень хорошей. Когда адъютант прочитал, то командир спросил меня: "довольны ли вы?" Мне оставалось только поблагодарить его. При этом он еще прибавил: "вот видите ли, когда мы стояли под Тарутином, то вы и знать нас не хотели, а мы вас не забыли…" Я замялся и кое-как извинился тем, что, по случаю больной ноги, не мог тогда ходить. <…> По представлению полкового командира и так как дело происходило в виду самого дивизионного командира, генерала Капцевича, я, не имея еще ничего за отличие, получил прямо Владимира с бантом»{34}.
. Не менее дорожил этой наградой гвардейский артиллерист И. С. Жиркевич, ко времени вступления в Париж уже обладавший и орденом Святой Анны 2-й степени: «…Один из зрителей подошел ко мне и, взяв в руки висевший в петлице у меня крест Святого Владимира, спросил: "позвольте полюбопытствовать, ведь это орден Святой Анны?" — "Нет, — отвечал я, — вот орден Святой Анны". И при этом расстегнул мундир свой <…>, под которым закрыт был на мне этот орден. Эффект вышел неожиданный: несколько лиц, вероятно, прежде обративших внимание на наш разговор, обступили меня и начали, как чудо, рассматривать крест и делать о нем разные вопросы. Действительно, в то время орден этот был замечателен тем, что кругом был осыпан стразами, которые принимали за бриллианты. Удовлетворив, по возможности, любопытству окружавших меня лиц, я застегнул вновь мундир, спрятав под него орден. Тогда подошла ко мне девушка, лет 17-ти, ее называли в толпе графинею, расстегнула мне мундир, вынула опять наружу орден, сказав мне: "Присутствующие дамы прислали меня просить вас не скрывать этого ордена и позволить им удовлетворить свое любопытство и, кроме того, мы находим, что кто носит подобные знаки на груди, тому неприлично скромностию закрывать свою заслугу!" Кругом послышались одобрительные голоса: "Браво! Браво, графиня!"»{35}
Впрочем, для Дениса Давыдова, пользовавшегося упорной неприязнью императора, путь от Владимира 4-й степени до Владимира 3-й степени оказался очень и очень неблизким. Государь иногда просто отказывался замечать подвиги офицера, однажды в молодые годы навлекшего на себя его немилость то ли вольнолюбивыми стихами, то ли небрежностью по службе. Прослужив с отличием всю кампанию 1812 года во главе армейского партизанского отряда, Давыдов остался вообще без наград, несмотря на неоднократные представления начальства. «Певец-гусар» решил добиться справедливости любой ценой, напрямую обратившись к Кутузову: «Я не счел за преступление напомнить о себе светлейшему, которому написал письмо в следующих словах: "Ваша светлость! Во все время Отечественной войны я почитал грехом думать о том, что не относилось к истреблению врагов Отечества; ныне мы переступили рубеж дорогого Отечества и, желая иметь какое-нибудь вещественное воспоминание о великом минувшем годе, я осмеливаюсь просить вашу светлость удостоить меня знаками Святого Георгия 4-го класса, к которому я не раз был представлен, что, впрочем, может быть лучше оценено вашею светлостью, удостоившею меня не раз в течение кампании знаками своего благоволения и поздравления с получением военного ордена. В ответ я получил <…> пакет с обоими крестами и с следующим письмом от Коновницына: "Получа письмо ваше к его светлости, я имел счастие всеподданнейше докладывать Государю Императору об оказанных вами подвигах и трудах в течение нынешней кампании. Его Императорское Величество соизволил повелеть наградить вас орденами: 4-го класса Святого Георгия и 3-й степени Святого Владимира. С приятностью уведомляю вас о сем и проч. Декабря 20-го дня 1812 года. Вильна"»{36}.
Заметим, что «неблаговоление» императора повсюду тенью следовало за Давыдовым, омрачая дни пребывания на службе. Вынужденный уступить настояниям Кутузова и Коновницына в 1812 году, Александр I жестоко «отыгрался» на нелюбимом им офицере в 1814 году: Д. В. Давыдов был произведен в чин генерал-майора за отличие под Ла-Ротьером, а затем, со ссылкой на путаницу в рапортах, был лишен этого чина! По ходатайству своего бывшего начальника генерала И. В. Васильчикова чин Давыдову был возвращен (со ссылкой на все ту же путаницу в рапортах) со старшинством от 1 января 1814 года, но обида и потрясение отважного партизана были велики! Можно, конечно, приписать эту историю случайности, злому року, который явно тяготел над одним из многочисленных Давыдовых, находившихся на службе в русской армии. Однако трудно представить, чтобы государь мог допустить подобную невнимательность в отношении, например, князя А. Г. Щербатова, отличившегося также при Ла-Ротьере, о чем счастливый избранник военной фортуны поведал в воспоминаниях: «Император на другой день рано поутру, осматривая поле сражения, встретясь со мною, отделился от многочисленной своей свиты, в коей находился главнокомандующий всеми союзными армиями князь Шварценберг и много иностранных генералов, обнял меня и пред всеми благодарил с самыми лестными выражениями, приписывая моему корпусу успех сражения. Чрез несколько дней прислан мне был орден Святого Георгия 2-го класса»{37}. Пример князя Щербатова — это и есть образец военного счастья, где в едином сплаве слились знатность рода, богатство, образование, придворные связи, личная симпатия императора и, наконец, удача. Конечно, не всякий мог рассчитывать на подобный «правильный ход» в своей карьере. Тот же Денис Давыдов на протяжении нескольких лет и нескольких войн добивался низшей, 4-й степени ордена Святого Георгия, завоеванного графом М. С. Воронцовым, например, в первой же кампании, в которой он участвовал. Наличие «Егорьевского креста» было, безусловно, самым весомым доказательством профессиональной пригодности лица, удостоенного этой награды. «Он вообще стоял особняком среди российских орденов. Это чисто военный орден, которым награждались только офицеры и только за выдающиеся боевые подвиги <…>, считался самой почетной наградой в России. 1-ю степень ордена имели за все время только 25 человек <…>. Очень редки были и награждения 2-й и 3-й степенью этого ордена»{38}. Причем орденами 1-й и 2-й степени награждались «за отличнейшие воинские доблести» генералы по усмотрению императора, в то время как ордена 3-й и 4-й степени получали офицеры «по приговору» Георгиевской Думы (решение Георгиевской Думы затем передавалось на утверждение императору)