Кубанская пограничная линия, или Кубанский кордон, составляла в свое время правый участок Кавказской пограничной линии. Она была возведена еще в екатерининские времена, когда среди ногайцев Ногайской степи, а также среди закубанских горцев начались волнения и в результате участились набеги на наши южные границы. Для успокоения края правительство выделило войска. Постепенно их число было доведено до 5 пехотных и 4 казачьих полков, а также 30 эскадронов регулярной конницы.
А между тем более крупные отряды русских войск располагались у Тамани и у Копыла. От них-то и были выставлены заставы по Кубани. Пространство же между Таманью и Азовом контролировалось совсем небольшими отрядами, размещавшимися не только по берегу Азовского моря, но также и в степи.
В декабре 1777 года командующим войсками на Кубани был назначен Суворов. Едва прибыв в Копыл (16 января), он сразу же предпринял объезд правобережного района вплоть до устья Кубани. И затем составил не только подробнейшее описание местности, но и отметил местоположение различных горских племен, обитавших здесь же, за рекой. Отметил их образ жизни, а также военные качества и сноровку в боевых схватках. В результате этого пристального, профессионального взгляда была осознана необходимость построения ряда крепостей и иных опорных пунктов по всему правому берегу реки Кубани.
Вереница этих военных пунктов должна была протянуться от самого устья Кубани до реки Лабы, а далее следовать к Ставрополю. Кроме того, надлежало немедленно построить и так называемые «коммуникационные» укрепления.
Естественно, что раз уж здесь появился Суворов, то строительные работы начались без промедления. И это несмотря на сильные с ветром морозы и непрекращающиеся набеги горцев.
Как же прекратить или хотя бы сократить число этих набегов? Полководец принимает кардинальные, действенные меры. Прежде всего он выжигает прибрежные камыши. Организует прекрасную наблюдательную службу. Учреждает постоянные посты и, главное, распределяет так называемые «подвижные резервы», с тем чтобы дежурящие на постах могли получить своевременную помощь.
Быстро подвигаются и все строительные работы. Непосредственное руководство Суворова позволяет уже к лету возвести кордон. А ведь это огромное пространство — 540 верст в длину, разбитых на 6 «дирекций» по 90 верст каждая.
Прежде всего на Таманском полуострове вырастают крепости Темрюкская и Таманская, редуты Подгорный и Песчаный, а также фельдшанец Усть-Кубанский.
Вверх по Кубани на протяжении 34 верст появляется редут Правый, крепость Благовещенская (впоследствии Ольгинский «тет-де-пон»{78}) и фельдшанец Кара-кубанский. В этом направлении растягивались расположенные вдоль береговой дороги к Азову редуты на реках Кепрели и Бейсюге, а также крепость Ачуевская.
Затем на протяжении ста верст были сооружены фельдшанцы Римский и Ангельский, крепость Мариинская, редуты Архангельский и Гавриловский. На следующем промежутке поднялась крепость Александровская (впоследствии Усть-Лабинская) и редут Михайловский.
Наконец, на протяжении 120 верст по Кубани (до Всесвятского) и 60 верст степью (до Ставрополя) ощетинились против возможных набегов фельдшанец Западный, крепость Павловская (впоследствии Кавказская), фельдшанец Восточный, крепость Царицынская и редуты Всесвятский (впоследствии Прочный Окоп) и Державный (впоследствии крепость Св. Николая).
Кордон сообщался с Азовом двумя главными путями. Береговым, то есть вдоль Азовского моря, и степным — от крепости Благовещенской. Первый надежно охраняли редуты на упомянутых уже реках Кепрели, Бейсюге и Ее. Второй же сторожили редуты Терновский и Большой Ейский-Эльбуздский.
Суворовский запал
Поторапливая с возведением оборонительных устройств, Суворов неукоснительно требует от военных строителей соблюдения следующих требований. Все укрепления должны иметь круговой обстрел. Вырытые наружные рвы (одиночные или двойные) следует рыть глубиной и шириной не менее 1,5 саженей.
Не забывает Суворов и о брустверах: «…какие выйдут, но непременно выше грудной высоты». И, наконец, амбразуры из туров, бонеты — из мешков. А выходы следует прикрывать траверсами и заграждать рогатками. А вот на «эспланадах» он рекомендует устраивать всевозможные искусственные препятствия. Это волчьи ямы, засеки и рогатки.
Кроме того, Суворов требует подготавливать у каждого из укреплений так называемые «планки» — сомкнутые окопы для хранения обозов и прочего «скарба».
Сколько же солдат предполагал наш полководец содержать в каждом таком укреплении? В крепости — 2 роты, а в прочих опорных пунктах — не более роты и до двух капральств{79}.
По всей линии Суворов учреждает «извещательные» казачьи посты, примерно в 3–5 верстах друг от друга. Кроме того, в разных местах размещены еще и казачьи заставы.
Одновременно со строительством этой огромной системы укреплений — «Кубанской Пограничной Линии» (иногда ее называли просто «Кубанский Кордон») — полководец преподает войскам подробные наставления для службы на линии, способы обороны укреплений, а также правила соблюдения боевой бдительности.
Интересно, что возможность падения опорных пунктов отрицалась полностью — как по «обыкновенному российскому мужеству», так и по предусмотренной скорой выручке резервами.
Строительство «Кубанского Кордона» завершается к 1778 году. Однако уже 5 лет спустя из-за возобновившихся волнений горцев здесь снова появляются войска под предводительством Суворова. И на этот раз полководец направляется с экспедицией нашей армии за Кубань, где и громит горцев.
Сечевики
Датой образования Кубанского казачьего войска считается 19 ноября I860 года. Однако старшинство свое оно ведет еще с 1696 года, так как именно тогда был сформирован старейший из вошедших в состав войска Хоперский полк (Кавказского Линейного казачьего войска).
Существуют, правда, и другие мнения относительно даты возникновения кубанцев. Черноморское войско, впоследствии названное Кубанским, было учреждено Потемкиным в 1783 году для защиты Новороссии. Из кого же состояло это славное воинство? Оказывается, из бывших запорожцев, первоначально поселенных между Днепром и Бугом. И только в 1792 году черноморских казаков переселяют на Кубань, где они и основывают Екатеринодар (ныне Краснодар).
Но коль скоро мы коснулись запорожцев — будущей основы Кубанского войска, необходимо рассказать об их появлении и исходе, а точнее перевоплощении в знаменитых кубанцев. Ведь без норова запорожских казаков нельзя понять и казаков Кубани.
Итак, время основания Сечи{80} как постоянной казацкой общины, что обосновалась за днепровскими порогами, — конец XVI столетия.
В связи с чем же появилось это особое, можно сказать, необыкновенное запорожское казачество? Причин тут было немало. Казаки ходили, по выражению старинных грамот, «на Низ» ради звериного и рыбного промысла. Направлялись туда и против татар, причем нередко по собственной инициативе.
Это место, как удачный военный пост, предложил еще Евстафий Дашкевич — черкасский и каневский староста (1533 год). Росло казачество — учащались и самостоятельные походы казаков на татарские и турецкие владения. Направлялись они туда и сухим путем, и водным — на лодках-чайках, надстроенные борта которых не пробивали даже пули.
Вся Запорожская община Сечи называлась еще и кошем. Слово это татарского происхождения и означает оно «стан». Кошем иногда называли и сечевое правительство.
Кто же мог стать членом этой общины? Оказывается, доступ в ряды сечевого товарищества был совершенно свободным. От новичка требовали соблюдения лишь трех условий — признания православной веры, обязательства ее защищать, а также неукоснительного подчинения общим правилам войска. И хотя в Сечь принимали людей всех национальностей, большинство составляли малороссы.
В жизни сечевого товарищества царило полное равенство. Действовало самоуправление. Все войско подразделялось на курени, первоначально возникшие, как полагают, из групп земляков. Каждый курень выбирал себе атамана, ведавшего хозяйством и всеми внугренними делами. Назывался он куренным.
Казаками всех куреней руководил кошевой атаман, которого избирали на общем собрании, Раде. При атамане состояли помощники — войсковой судья, писарь и есаул. Все эти должностные лица избирались на целый год, но если войско выражало им свое недовольство, их можно было сменить и раньше.
В походе кошевой атаман обладал неограниченной, абсолютной властью. Вместе с тем в самой Сечи в мирное время он шагу ступить не мог без согласия рады. Бывали, правда, случаи, когда в поход уходила часть войска и кошевой оставался дома. Тогда начальство над экспедицией вручали особому полковнику. Но власть его тотчас заканчивалась, стоило войску возвратиться в Сечь.
Всякий казак имел право не только участвовать в Раде, но быть избранным на любую должность. Сама жизнь запорожцев здесь, в Сечи, отличалась необыкновенной простотой нравов. И, пожалуй, самой удивительной особенностью их сообщества было… безбрачие.
Это требование было возведено здесь в ранг закона. А все потому, что сечевики смотрели на семью как на прямую помеху их здешнего, во многом обособленного существования. «Блудодеяние» считалось по запорожским обычаям преступлением и сурово наказывалось.
За приглашение женщины в Сечь грозила смертная казнь. А потому это исключительно мужское поселение «версталось», пусть и на добровольных началах, из холостых мужчин, вдовцов, а также из казаков, покинувших собственных жен во славу Сечи.
Под стать основному принципу жизни сечевиков был и характер мирных занятий. Земледелие здесь, в соседстве с татарами, было невозможно. А потому главным мирным занятием становится охота и рыбная ловля.
Первое время сечевики жили все вместе, каждый курень — в особом сооружении, простейшей постройке, носившей то же название. То был шалаш, сплетенный из хвороста и покрытый сверху конскими шкурами. Здесь велось хозяйство, и общие средства уходили на стол. Пища казаков была достаточно незатейливой: соломаха — ржаное квашеное тесто, тетеря — похлебка из ржаной муки либо щерба — рыбная похлебка.
Порядок внутри Запорожской общины поддерживался строжайшей, можно сказать, жестокой дисциплиной. Запрещались строго-настрого ссоры между товарищами. А за воровство в своей собственной среде, а также разбой и насилие в мирных христианских селениях и вовсе грозила смертная казнь. И хотя с течением времени первоначальные, примитивные формы общежития усложнились, основные моральные принципы оставались на Запорожье неизменны в течение двух веков.
Отношения с турками и татарами у Сечи были очень сложными. Изначально и Турция, и Крымское ханство были главными противниками запорожцев. Но с другой стороны, усиление России на юге, рост ее влияния во время многочисленных войн с Турцией, а особенно постройка крепостей в низовьях Днепра вызывали у сечевиков тревогу и опасения за их вольности. В 1701 году Сечь решилась даже пойти на союз с Крымом и выступить против Московского государства. Правда, план этот так и не был приведен в исполнение, поскольку от сотрудничества с казаками отказался сам крымский хан.
Однако и позже, когда совершилась измена Мазепы, кошевой атаман Сечи Константин Гордеенко, непримиримый враг России, передался шведскому королю Карлу XII вместе с 8000 войска. Итог можно было предрешить. Пленные запорожцы казнены Петром I. Самые же укрепления Сечи — разрушены (1709 год).
Шли годы. Русское правительство, несмотря на исправное отбывание запорожцами сторожевой службы и на деятельное участие их в войнах с Турцией, относилось к Сечи с подозрением. И в 1775 году императрица Екатерина II поручает Потемкину уничтожить Запорожскую Сечь. А вскоре, в июне того же года, генерал-поручик Текелий во главе войска, составленного из регулярной пехоты, кавалерии и донских казаков, занимает Сечь. Часть запорожцев бежит в Турцию, а из оставшихся в России и организуется Черноморское, позже названное Кубанским войско (1783 год).
Князь Потемкин прекрасно понимал, какую неоценимую роль смогут сыграть запорожцы — исконные и боевые враги мусульман. А потому сделал следующий (после разорения Сечи) решительный шаг — призвал на службу рассеянных казаков, окружил их отеческим попечением. И братство вместе с новым именем «Войско Верных казаков» теперь получает от императрицы землю в вечное владение. А начальствовать над ним поручают первому кошевому атаману русской службы подполковнику Сидору Белому.
Потемкин передает ему через Суворова бывшее в Запорожье большое белое знамя и малые знамена для куреней, а также булаву и несколько перначей{81}. У подполковника появляется и новая печать с надписью: «Печать коша Войска Верных казаков». В середине печати изображен воин, опоясанный саблей. В одной руке он держит мушкет, а в другой — знамя с крестом.
С серебряным блеском синие черкески
Казаки были разделены по полкам, как и в армии. Конные полки поступили под начало Захара Чепеги, деятельного помощника кошевого атамана. А пешие — под командование Антона Головатого, войскового писаря. Заняты казаками были и все офицерские должности. Офицеры-казаки получили армейские чины, а также право обшивать свои чекмени{82} такими же галунами, какие шили в ту пору на офицерских камзолах.
«Пеших казаков одели в зеленые черкески, конных — в синие, с откидными рукавами, с обложкой по борту из золотого или серебряного снурка. Шаровары оставлены турецкие, широкие.
На вызов Потемкина откликнулись и те из «неверных», которые поселились в турецкой земле. Многие из них, особенно молодые, присоединились к войску «верных» казаков, так что в короткое время собралось без малого 3000 конных и 9500 пеших. Сидор Белый поставил на скорую руку первый кош за днепровским лиманом, с кинбурнской стороны; но прочное устройство оседлости было отложено на будущее время, в виду открытия военных действий.
Войско получило все способы для ведения войны. Его снабдили лодками, артиллерией, оружием, огнестрельными припасами; каждому было положено жалованье, провиант. И казаки подвизались с успехом на море и на суше, пешие и конные. Первые их подвиги, как во времена запорожских походов, были совершены против турецкого флота.
В то время, когда армия Потемкина медленно подвигалась к Очакову, в виду этой крепости происходили частые схватки между турецким и нашим флотом. В гребной флотилии, состоявшей под начальством принца Нассау, находилось 80 казачьих лодок, державших охрану»{83}.
Вот лишь два эпизода участия казаков в осаде турецкой крепости Очаков летом — осенью 1788 года.
16 июля Гассан-паша поднимает из-под Очакова буквально весь свой флот. Необходимо, пока не поздно, истребить русскую гребную флотилию. С немалым трудом и с огромными предосторожностями пробираются турки через отмели. Выстраиваются вдоль нашего левого фланга — и всю ночь напролет грохот разрывов, огонь, едкий дым и гулкое эхо, не успев докатиться до берега, перекрываются громом следующего выстрела.
А вот и рассвет. Грозная линия вражеских кораблей, фрегатов и мелких судов устремляется навстречу русским на всех парусах. Османы, уверенные в скорой победе, с презрением посматривают на наши лодки, галеры и плавучие батареи. И тут принц Нассау открывает огонь. Уже через час 70-пушечный турецкий корабль садится на мель. За ним следом и 80-пушечный, да еще и под вымпелом адмирала.
А между тем гребная флотилия приближается. Казаки, сухопутные казаки вдруг дерзко бросаются на абордаж.
Изумлению турок, казалось бы, нет предела. Они видят себя окруженными своими вековыми врагами. Ненависть переходит в ярость. Долго и отчаянно они защищаются, не в силах перейти в наступление. Все тщетно. А в эти минуты плавучие батареи, метающие брандскугели и каленые ядра, поджигают несколько других судов. В равнине вод резкие отражения огня. Злобное шипение мачт и снастей, стремительно падающих в море.
Гассан-паша, потерявший в эти 4 часа 2 тысячи убитых (1500 остались в плену), приказывает отступать. Правда, в битве погибает и кошевой «Верного» войска — атаман Сидор Белый. А яростное отмщение казаков за гибель любимого атамана сводит турецкий флот, стоявший под Очаковым, почти к полному уничтожению.
Захар Чепега получает в знак уважения из рук Григория Потемкина дорогую саблю.
А между тем (во время осады Очакова) Гассан-паша вторично появляется здесь с флотом. Укрепляет остров Березань и оттуда снабжает крепость продовольствием. Затем в спокойной уверенности отплывает в Стамбул.
А уже 7 ноября, ранним утром, казаки подплывают к острову на своих юрких лодках — чайках. Турки сразу же встречают их шквальным огнем с береговых батарей. Казаки отвечают залповым огнем, после чего бросаются в воду и, поспешно выбираясь на берег, поднимаются на вражеские батареи. Оторопелые турки, ретируясь, перебегают в укрепление. Оттуда тотчас же посыпают казаков картечью. И вот тогда предприимчивые нападающие разворачивают на 180 градусов турецкие же пушки. Втаскивают на берег еще и свои, прибывшие с моря, и открывают постоянную, добротную стрельбу.
Все это происходит столь неожиданно и стремительно, что турки не успевают даже осознать происходящее. Выкидывают белый флаг. Потери казаков — 29 человек, при том, что одних только пленных турок взято 320 человек. Кроме того, 23 орудия, 150 бочек пороху, огромный запас хлеба, несколько знамен (за которые Потемкин распорядился выдать по 20 рублей за каждое).
А вскоре к светлейшему является Головатый. Подходя, запевает: «Кресту твоему поклоняемся, Владыко». После чего кладет к его ногам ключи от крепости.
Мундиры новые — привычки старые
О том, до какой степени укоренилось между бывшими сечевиками вековое братство и с каким трудом они приспосабливались к новым порядкам, свидетельствует следующий случай, также произошедший во время осады Очакова. Однажды один именитый казак в чем-то провинился. Светлейший узнал об этом и приказал полковнику Головатому от себя пожурить виновного. На другой день полковник, являясь с рапортом, докладывает, что приказание его светлости исполнено в точности.
«…Пожурили виновного по-своему». — «Как пожурили?» — поинтересовался Потемкин. — «А просто: положили, та киями откатали так, что едва встал…» — «Как! Майора? — закричал светлейший. — Да как вы могли?..» — «Да и правда, насилу смогли, едва вчетвером повалили: не задался, однако справились. А що за бида, що вин майор? Майорство его не при чему, воно за ним и осталось!»
А за оказанные в этом году услуги войско, кроме высочайшего благоволения, удостаивается наименования «Черноморского».
Как же использовали черноморцев первое время в Русской армии? Конные казачьи полки с большой расторопностью выведывают направление, в котором движется противник. Сноровисто и быстро доставляют провиант и снаряды в опасные места. Держат пикеты и разъезды. И что, пожалуй, главное — служат прекрасными проводниками через хорошо знакомые им очаковские степи.
Множество забот и у пеших казаков. Их юркие лодки видны повсюду. Снуют вдоль морского побережья или в камышах Дуная. Открывают следы неприятеля. Берут на абордаж его корабли и даже штурмуют крепости. Так, например, при активном содействии казаков взяты Килия, замок Тульча, крепость Исакча.
А 18 ноября 1790 года Дунайская флотилия под началом де Рибаса, продвигаясь Килийским гирлом{84}, подступает к крепости Измаил. Казачий полковник Антон Головатый с 12 лансонами и казачьими лодками встает ниже крепости. А де Рибас со своей флотилией — выше.
Интересно, что перед решительным сражением Антон Головатый получает от де Рибаса на свое судно брейд-вымпел, дабы «…столь почетный командорский знак служил вождю храбрых моряков-черноморцев на казачьей флотилии честью и славой».
Утро 20 ноября. Обе флотилии под прикрытием своих батарей подходят к крепости на картечный выстрел. Жесткая канонада. В то время, как моряки Ахметов и Поскочин громят турецкие суда под самым бастионом, казаки Головатого набрасываются на турецкую флотилию. И начинается страшное избиение противника. 90 судов погружаются в воду или сгорают под натиском «верных».
Потери турок в этот день превосходят все мыслимые размеры — 118 орудий. Флот перестает существовать. Остается, правда, сухопутная твердыня, которую еще предстоит брать Суворову.
Измаил был взят штурмом 11 декабря 1790 года. Но еще в начале того же года Екатерина, предваряя события, отправляет на южные границы России князю Потемкину рескрипт следующего содержания:
«Приемля за благо ревностные труды ваши по устроению войск казацких, которые в течение настоящей с турками войны не один раз на тверди и водах отличилися усердием и храбростью, Всемилостивейше соизволяем, чтобы вы, по главному над ними начальству, именовались великим Гетманом наших казацких Екатеринославских и Черноморских войск и пребываем всегда вам Императорскою нашею милостью благосклонны».
А как же отметила императрица победу, только-только одержанную под Измаилом? Высочайшие награды казакам-черноморцам были воистину царские. Бригадир Чепега получает орден Святого Георгия 3 степени. Полковник Головатый — Владимира 3 степени. А есаул Кутина и писарь Котляревский произведены в полковники. 500 офицеров награждены следующими чинами. А всем войсковым чиновникам императрица жалует, причем наравне с офицерами армии, памятные Золотые Знаки с надписью на аверсе: «За отменную храбрость». А на противоположной стороне, на реверсе: «Измаил взят 11 декабря 1790 года». Казакам же розданы серебряные медали с вензелем императрицы и с надписью — «За отличную храбрость при взятии Измаила декабря 11-го 1790».
Зеленый, в талию чекмень и белая черкеска
Как уже говорилось, выселенные из Запорожской Сечи и усердно воюющие с турками казаки-черноморцы получили под поселение земли между Бугом и Днестром, по берегу Черного моря. Кроме того, новый их гетман — Григорий Потемкин дарит им и собственный богатый рыбный промысел на Тамани. Так что казаки поспешно заселяют вновь отведенную им землю и даже успевают основать свой кош в селении Слободзее. Но тут неожиданно умирает Григорий Потемкин. И хотя земли казакам и были отведены, он, Потемкин, не успел еще испросить у императрицы разрешения на них.
И вот, не успев еще обжиться и устроить свой быт, казаки получают приказание готовиться к очередному (последнему ли?) переселению.
Куда же на этот раз? На Кубань. И хотя приговор войска, собранного на Раду, был трезв и спокоен: «Что будет, то будет, а будет то, что Бог даст!», казаки тотчас отсылают есаула Гулика осмотреть пожалованные земли. Вместе с тем отправляют и депутацию в северную столицу — испросить царскую грамоту на вечное владение ими.
Добиться приема императрицы оказалось делом совсем непростым. Однако казакам сопутствовала удача. Вот каким видится этот долгожданный день царской аудиенции по воспоминаниям очевидцев и документам.
В тронной зале дворца все — придворные, дипломаты, министры — в ожидании выхода императрицы. Среди вельмож выделяются колоритно одетые люди с бритыми головами — депутация казаков. Впереди Головатый. На нем зеленый, в талию, делающий еще более стройной и без того ладную фигуру чекмень, обшитый полковничьими галунами, белая черкеска, широченные шаровары. И невысокие красные, с серебряными подковами сапожки. Вся грудь в орденах.
Сурово посматривая на окружающих, Головатый покручивает длинный ус. Затем встает на указанное ему место. Говор в зале утихает мгновенно. Государыня тем временем величественно ступает между рядами. Медленно с благожелательной, располагающей к беседе улыбкой она приближается к черноморцам.
Старый запорожец оживляется. Глаза блестят радостью. И он громко и ясно произносит по-русски приветствие от своего коша. Императрица ласково выслушивает и подает ему руку. Атаман падает на колени. Заливается слезами и при этом троекратно лобызает царские персты. Екатерина еще некоторое время беседует с запорожцем, а затем так же медленно удаляется в свои покои.
Вскоре становится известна и воля самодержицы — следует подать записку о нуждах войска Черноморского.
Между тем депутация, ожидая ответа, проживает в столице. Головатого наперебой приглашают к себе на обеды многочисленные петербургские вельможи. И все жадно расспрашивают про былую Сечь, про нравы и обычаи запорожцев.
Естественно, Головатому было о чем рассказать. Сильное впечатление производил на петербуржцев и сам несколько картинный, живописный образ казака-черноморца той поры. Как же выглядел этот лихой наездник в последней четверти XVIII века? Ныне мнения на этот счет расходятся. Многие считают, что черноморец сохранил и на Кубани «свой заветный запорожский червонный жупан{85}, с цветным полукафтаньем, подпоясанный цветным шелковым кушаком, синие суконные шаровары в несколько аршин ширины, убранные в желтые сафьянцы с высокими каблуками».
Однако на деле Черноморское войско в конце XVIII столетия было чрезвычайно пестрым по своему этническому и социальному составу. Бывшие запорожцы составляли меньшую часть войска, а большую представляли вольные и беглые «охотники» (то есть добровольцы), «польские выходцы», бывшие «гетманские», чугуевские и донские казаки, люди «мужицкого и неизвестно какого звания». Естественно, что и одежда этих людей отражала их материальное положение, социальный и национальный состав.
Лишь для первых добровольцев удалось пошить относительно однообразные «казацкие кафтаны». Причем были они из разноцветного сукна с преобладанием синего. Казаков же артиллеристов, число которых чуть превышало 100 человек, украшали красные кафтаны.
Среди головных уборов черноморцев преобладали шапки из смушки с меховым околышем и матерчатым верхом, скроенные в форме цилиндра или усеченного конуса. Часть казаков носила шапки типа «мегерки». И только в 1811 году в Черноморском войске утверждают первое официальное обмундирование, да и то для лейб-гвардии Черноморской сотни.
А между тем Головатый становится день ото дня все более популярным в Петербурге. Иногда он по просьбе пригласивших его хозяев берет с собой бандуру. «Певает» старые казацкие песни, то заунывные, печальные, от которых щемит сердце и наворачиваются слезы, то разгульные — от них кружится голова. А ноги сами собой ходят ходуном.
Депутатов приглашают на все придворные празднества. Особенно ласково относится к ним великий князь Константин Павлович. Однажды, проходя мимо Головатого, он завертел пальцами около уха, точно хотел завернуть, закрутить вокруг него чуприну. И спросил у него при этом, отчего это черноморцы завертывают свою чуприну непременно за левое ухо?
— Все знаки достоинства и отличий, Ваше Высочество, как-то: сабля, шпага, ордена, носятся на левом боку, — отвечал Головатый, — то и чуприна, как знак удальства и храбрости, должна быть завернута за левое ухо.
А однажды до Екатерины доходят слухи, что Головатому ох как хотелось бы заглянуть в ее императорские апартаменты. И она тотчас же приказывает показать депутатам весь дворец. Сверху донизу. Когда же казаков ввели в ее рабочий кабинет и показали стол, за которым работает государыня, Головатый тотчас схватил перо, благоговейно его облобызал и затем с трепетом положил обратно на стол.
«Жалуется знамя войсковое»
Наконец наступает и долгожданный для казаков день. 30 июня 1792 года в Сенате получен Высочайший указ. В нем говорится, что войску Казачьему Черноморскому, собранному покойным генерал-фельдмаршалом князем Потемкиным{86} из верных казаков бывшей Запорожской Сечи, дана Жалованная грамота на остров Фанагорию со всеми угодьями и землями между Кубанью и Азовским морем.
А в грамоте, данной черноморцам, после перечисления их боевых заслуг было сказано:
«…Войску Черноморскому предлежит бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских; на производство жалованья кошевому атаману, войсковым старшинам и прочие по войску расходы повелевается отпускать по 20 тысяч рублей в год; предоставляется пользоваться свободною торговлею и вольною продажею вина на черноморских землях; равно впадающих в погрешности судить и наказывать войсковому начальству, но важных преступников отсылать к губернатору Таврическому. Высочайше жалуется знамя войсковое и литавры, кроме тех знамен, булавы, перначей и войсковой печати, которые от покойного фельдмаршала, по воле Императрицы, уже войску доставлены»{87}.
Через две недели депутаты прибывают в Царское Село, во дворец. Приносят благодарность императрице за милость к войску Черноморскому. Вот краткая речь Головатого:
«Всемилостивейшая Государыня! Ты нас приняла, яко матерь. Мы воздвигнем грады, населим села и сохраним безопасность пределов. Наша преданность и усердие к Тебе, любовь к Отечеству пребудут вечны, чему свидетель Всемогущий Бог».
Допустив казака к руке, императрица жалует Головатому золотую шпагу, а всему войску — на золоченом блюде хлеб-соль с вызолоченной солонкой, украшенной двуглавым орлом. Награждены и все остальные депутаты — каждому очередной чин. Среди награжденных и младший сын Головатого.
А перед отъездом из северной столицы им вручают Высочайшую грамоту в богатом ковчеге. А также знамя, литавры, войсковую печать, а для кошевого — саблю, усыпанную драгоценными камнями.
Между тем кошевой отряжает специальный пятисотенный конный отряд. Он-то и встречает с большой торжественностью посланцев-депутатов в 30 верстах от Слободзеи.
Здесь, на новых казачьих землях, отмечают казаки большой праздник — Успение Пресвятой Богородицы. Собирается в кош все «верное» войско и строится в две лавы, по обе стороны главной улицы. Около церкви установлен высокий помост, покрытый турецкими коврами. На нем стол, прикрытый парчой, — для царских подарков.
По левую сторону помоста — полукружием старшины с булавами, знаменами и значками. По правую — духовенство в полном облачении. Кошевой Чепега и войсковой писарь ожидают на возвышении. Как только подъезжают депутаты, подан знак — раздаются один за другим три пушечных выстрела. После чего старшины выходят навстречу и преподносят хлеб-соль от всего войска.
Головатый, церемонно приняв хлеб-соль, торжественно-медленным шагом движется между лавами. Перед ним штаб-офицеры — несут монаршие хлеб-соль, покрытые изысканной полупрозрачной тканью. Сам же Головатый теперь держит блюдо с грамотой. Рядом, чуть позади, его сыновья. Один несет письмо самодержицы кошевому. Другой — жалованную саблю изысканной работы. И все это происходит на фоне пушечного грома.
Наконец пушки замолкают. Головатый произносит приветствие. После краткой и выразительной речи он передает кошевому (с соблюдением строгой очередности) все Высочайшие дары. После этой удивительно торжественной процедуры Головатый препоясывает кошевого саблей. В свою очередь кошевой целует хлеб-соль, а грамоты передает войсковому писарю, который тотчас же доводит их содержание до окружающих. Следом Чепега приветствует, уже от собственного имени, все войско.
Торжественные процедуры продолжаются. Духовенство двигается в сторону церкви. Штаб-офицеры несут стол с подарками и ставят его перед иконой Спасителя. Затем при огромном стечении казаков Амвросий, архиепископ Екатеринославский, приступает к божественной литургии. После нее торжественно отслужен молебен с многолетием. И все это — под звон колоколов, учащенную пальбу из пушек и ружей.
Наконец, царские дары перемещают из церкви в дом кошевого, где монарший хлеб делят на 4 части. Одна поступает в войсковую церковь, другая отправляется на Тамань — к товарищам, третья делится по полкам, и, наконец, четвертая остается на столе у кошевого.
И вот тут-то и начинается широкое казачье веселье. Пьют старшины за царское здоровье. Часть гостей остается на торжественный обед. Другая же отправляется к Головатому, неся перед собой с превеликой церемонией остаток царского хлеба. И тут, и там долго гуляют, памятуя старинный казачий обычай, так же широко и вольно, как в былое время на Запорожской Сечи.
Между тем другая часть казаков — на пути в Тамань. Оказывается, еще до прибытия Головатого войско отрядило на Тамань около 4 тысяч пеших казаков. Они отправились туда под командой полковника Саввы Белого. А через две недели после войскового праздника в том же направлении выступает и сам кошевой во главе пяти полков со штабом и обозом. Два полка предусмотрительно оставлены на месте.
Поздняя осень, конец октября. Изнуренные долгим и многотрудным переходом казаки выходят на реку Ею, к границам Черноморья. Перезимовывают и уже на следующий год окончательно и накрепко занимают Кубанскую границу.
Вскоре подходит и сам Головатый с обоими полками. Состояние переселенцев можно охарактеризовать как почти паническое. Их пугает обилие заросших камышом речек и болот. Нигде не находя приюта, люди начинают зарываться в землю. Положение усугубляет и то, что, отправляясь в долгий путь, люди явились сюда с пустыми руками. Но и здесь их выручает, и уже в который раз, тесное, неразрывное братство. Уже через год-два в этих, прежде необитаемых местах вырастают хутора и курени. Люди с завидным усердием возделывают землю и сажают сады. Разводят пчел и насыпают запруды. Устраивают мельницы и строят храмы. Но самое главное — ради чего они и прибыли в эти края — настойчиво ограждают Кубань пикетами.
Близ Кубани, в Карасунском куте, черноморцы основывают новый город, получивший название в честь государыни, — Екатеринодар. По примеру запорожского коша здесь возводится крепость. Кроме того, по Сечевому уставу поднимаются курени или казармы, в них-то и переселяют казаков, обретавшихся до того во временных землянках. Столь же быстро строится пока еще скромная, походная Свято-Троицкая церковь (100 лет спустя здесь появится и каменная). 38 станиц, разбросанных по Кубанской земле, получают название Запорожских куреней.
Кроме того, вчерашние переселенцы решают построить еще два памятных, значимых куреня. Екатерининский — в честь императрицы. И Березанский — в память о славном подвиге (на острове Березани). А над лиманом Лебяжьим казаки основывают обитель для своей же братии.
Лихие казачьи кордоны
Сколько же было их, этих энергичных, незатейливо-простых, но бесконечно честных и отчаянно-смелых людей?! Около 17 тысяч человек. По излучинам Кубани, от Воронежского редута и вниз, до красивейшего Бугаза (позднее его стали называть Королино-Бугаз, то есть Королевский), на пространстве почти в 300 верст длиной Чепега ставит множество кордонов, получивших название Черноморской кордонной линии.
В верхние кордоны Чепега ставит от 50 до 60 казаков при одном старшине. В нижние — от 25 до 30. Что же представляют собой эти несложные военно-инженерные укрепления? Прежде всего, приступая к их возведению, казаки окапывают кордон глубоким рвом. Сооружают бастионы, обсаженные колючим терновником (плотной зеленой стеной). А за надежной спиной всех этих укреплений, внутри ставят жилье для казаков и навесы для лошадей.
Кроме того, на пространстве между кордонами, в более опасных местах, насыпают батареи и ставят пикеты. Эти самые казачьи батареи — те же кордоны, только оснащенные еще и пушками.
Что же касается пикетов, или, как казаки называют их, «бикетов», то они рассчитаны на совсем небольшие группки защитников, в 8–10 человек. Со стороны они выглядят более чем мирно. Походят на круглые, точно врытые в землю корзины, окруженные небольшим «ровиком». Над каждым из таких «мирных» укреплений возвышается на четырех опорах «вышка». Посредине ее камышовой крыши, сходящейся на конус, или, как говорят казаки, подобранной кверху пучком, торчит высокий шпиль с перекладиной. На обоих концах этой широко разнесенной перекладины покачиваются плетеные шары — эдакое подобие коромысла с ведрами. Это своеобразный вестник тревоги — казачий «маяк».
Стоит сторожевому с вышки увидать неприятеля, как он кричит: «Черкесы! Бог с нами!», а в эти минуты снизу ему отвечают: «Маячь же, небоже!» И вот тогда шары поднимались вверх. Они «маячили» тревогу.
Кроме того, на некотором расстоянии от казачьих укреплений в землю врывали высоченную жердь, обмотанную пенькой и сеном. Это колоритное сооружение именовали «фигурой». И если в темную южную ночь неприятель прорывал где-либо «линию», прежде всего извещали о нем эти факелы.
Загорались «фигуры», проливая багряный свет по берегу. А затем уже следом за световым сигналом до слуха защитников пикета долетали и сигналы звуковые, уже невольные, — учащенные выстрелы и топот коней, возгласы команд и крики врагов, рев быков и блеяние баранов.
Так что вплоть до начала XX столетия на зеленых холмах Кубани возле случайно сохранившихся «фигур» нередко можно было увидеть сравнительно высокие, иногда покосившиеся кресты — могилы павших в одиночном бою постовых казаков.
Пластуны
Почти на всем своем протяжении длинная кордонная линия служила и естественной, природной преградой от горцев. Плавни и болота, покрытые непроглядным лесом камыша, скрывали порой диких кабанов. Мириады мошек и комаров, буквально грозовыми тучами проносились над этими дикими местами.
И вот в таких поначалу неприглядных местах черноморцы, и в первую очередь пластуны, проводят на приграничной линии долгие месяцы и годы. В вечной опасности, часто в холодной, застойной воде, а нередко и выжидая долгие часы под водой, пластуны в вечных поисках черкеса по плавням.
Откуда же взялось это название «пластуны»? Так назывались казаки Кубанского казачьего войска, которые несли службу исключительно пешими. А само слово «пластуны» происходит от другого слова — «пласт», то есть человек, лежащий пластом.
Первоначально это название было присвоено в Черноморском казачьем войске казакам-охотникам (имеются в виду добровольцы, или, по-старинному, «охочемонные» люди), занимавшим в камышах и плавнях Кубани, впереди сторожевых постов, линию засад на случай неожиданного появления горцев. Издавна в пластуны выбирали лучших стрелков и исключительно выносливых, смышленых людей, способных целые дни проводить в воде, в камышах. И летом, среди полчищ насекомых, и осенью, под яростным дождем, и зимой, в снегу.
Мастерство пластунов формировалось постепенно, в упорной борьбе с пограничными племенами и самой природой. Под постоянной угрозой горской пули и кинжала вырабатывался неповторимый тип разведчика-охотника, способного на удивительные подвиги. Однако среди пластунов эти подвиги — обыденность, каждодневный труд.
Приносимая ими польза оказалась настолько существенной, что уже в Николаевскую эпоху (1842 год) в 12 конных полках и 9 пеших батальонах Черноморского войска вводят по штату команды пластунов. А вообще история пластунских батальонов Кубанского казачьего войска такова. 1-й Кубанский пластунский генерал-фельдмаршала великого князя Михаила Николаевича батальон ведет начало от Черноморского войска, образованного из запорожцев 14 января 1788 года.
А 13 января 1802 года Черноморскому войску было повелено содержать 10 пеших полков, в числе которых был сформирован 8-й пеший полк Черноморского казачьего войска. После этого полк в течение многих лет охранял наши границы от горцев и участвовал во многих экспедициях против них.
«Залоги», конные разъезды
По ту сторону Кубани жили многочисленные горские народы — шапсуги и бжедухи, абазинцы и нахтухайцы и другие. И все они признавали своим верховным повелителем турецкого султана, владевшего тогда Анапой. Анапскому паше было поручено наблюдать за черкесскими народами и управлять ими.
Однако горцы бывали послушны только тогда, когда паша принимал их сторону или же явно поощрял вражду к русским. Во всех остальных случаях это была неуправляемая вольница.
Вплоть до переселения сюда Черноморского войска закубанские горцы привыкли пользоваться лугами и пашнями и по эту сторону реки. И даже временно проживали здесь.
С появлением русских черкесы поначалу собирают хлеб, забирают хозяйство и уходят на свой берег безо всякой вражды. Соседи первое время живут мирно. И более того, черкесские князья частенько наезжают в молодой, строящийся Екатеринодар, где их радостно встречают. А многие князья просят даже разрешения перейти в русское подданство.
Но, увы… Подстрекательства турок, природные черты, старая привычка испробовать соседа на прочность — все это вызывает учащающиеся набеги закубанцев. И жизнь кубанских казаков перестраивается на военный лад.
Особые вооруженные отряды охраняют теперь станицы всю ночь. А находящиеся в дороге путники еще до заката солнца собираются под защиту ближайшего кордона. Потому-то и пограничные поселенцы теперь вынуждены ходить не иначе как вооруженными. И даже несмотря на кордонную линию, в темные, ненастные ночи черкесы пробираются между нашими секретами. Они не только воруют скот, но и уводят пленных, нередко нанося людям увечья и мучая жертвы. Бывают случаи, когда, подрезав пленным жилы, они бросают их в плавнях на съедение комарам, вместо того чтобы увести в горы, в рабство.
Служба на кордонах с каждым годом становится все более трудной. Наиболее опасные кордоны усиливают казаками, доводя их число до 200 человек.
Во многих местах устраивают новые батареи, множат число пикетов. А с первыми лучами солнца сторожевой казак поднимается на вышку. Оттуда зорко следит за Кубанью. Стоит наступить сумеркам, как спешенные казаки расходятся с постов и скрытно залегают по берегу в наиболее опасных местах. Как правило, по 2–3 человека. Это так называемая «залога».
Казаки, оставшиеся на постах, держат лошадей в седле. По первому же выстрелу скачут туда, куда призывает опасность. Кроме того, вдоль линии, по прибрежным тропинкам, или стежкам, снуют конные разъезды. Причем стежки прокладываются по местам скрытным, между кустарником, камышом.
Разъезды часто сменяются, поскольку горцы имеют обыкновение подстерегать в засадах. Они перекидывают через стежку аркан либо лозу и, пропустив мимо себя разъезд, потом с гиканьем гонят его обратно на аркан. Итог плачевен — всадник с лошадью падают на землю.
Казаки меняют тактику — теперь они ездят гуськом, на значительном расстоянии друг от друга. И последний разъезд снимает «залогу». Однако в сильные туманы «залога» не снималась, а разъезды патрулировали до полудня.
Зимой же характер охраны менялся. Когда Кубань покрывалась льдом, можно было ожидать и более массовых нападений горцев. Тогда пешие «залоги» заменялись усиленными конными разъездами.
На кордоне существовало жилье, дымилась труба. Сходились люди — можно было отогреться и отвести душу. Но вот на пикетах бывало малоприютно. Вернулся из поиска казак на свой пикет — где же ему расположиться, кроме как в шалаше? А там скудный огонек и малое тепло.
Однако черноморцы отменно держатся против неприятеля даже в этих «корзинах». Однажды приказной Сура вместе с десятью товарищами долго отбивался от большого скопища шапсугов, пробивавшихся через казачий заслон. Казаки не обращали внимания на обычные выкрики горцев: «Эй, Иван, гайда за Кубань!» — и меткими залпами осаживали вооруженную, яростную толпу. Оказалось, что их удивительная стойкость позволила не только отбиться от горцев, но и спасти от разгрома Полтавский курень.
После этого случая черкесы перестали нападать на пикеты. А если и пускались в набег, оставляли небольшие партии для наблюдения, чтобы казаки не могли оповестить соседние кордоны.
На первых порах черноморцы имели право лишь защищаться и прогонять горцев восвояси, за реку. Самим же ходить в горы для возвращения собственного добра и наказания налетчиков им строго-настрого запрещалось. И Екатерина, и Павел, и взошедший после него на престол Александр I желали только одного — мира, тишины и соседской дружбы. Однако уступчивость и своего рода дипломатичная кротость ни к чему хорошему не приводят. И более того — еще больше распаляют дерзость горцев. Сдержанность почитают они за бессилие.
Но едва только было снято запрещение, связывавшее казаков по рукам и ногам, началась война. И война беспощадная.
Теперь уже черноморцы мстят, вынуждены мстить за каждый набег. Огонь и карающий меч проникают в неприступные лесные чащобы, в горные аулы. Казаки казнят налетчиков. Возвращают добычу. И предают огню их жилье и припасы. Только после этого отходят к себе, за Кубань.
На короткое время водворяется тишина. Но горцы, собрав силы, переходят целыми отрядами за Кубань. Нападают на станицы и кордоны. А там, где встречаются с казаками, бьются насмерть. И так из года в год, десятки тревожных боевых лет, пока черкесы не покидают эти места.
Для укрепления же линии сюда присылают егерские полки. И соединенные силы егерей и черноморцев очень скоро наводят порядок в этих местах.
Случалось и так. Однажды, в начале XIX столетия, новороссийский губернатор и знаменитый устроитель Одессы герцог де Ришелье прибывает в Екатеринбург. Сюда же приглашены все знатнейшие закубанские роды горцев. Герцог уговаривает их жить в дружбе. Те согласны, пока едят и пьют. Вернувшись же за Кубань, берутся за старое. И более того, устраивают на него же, на Ришелье, засаду. Только благодаря исключительной бдительности постового начальника, казачьего есаула Иваненко, генерал Ришелье остался жив, а горцы были разгромлены.
Старики — в донском покрое, молодежь — в черкесках
Каково же было облачение казаков-кубанцев той далекой поры? Как уже говорилось, более чем пестрым. Дело в том, что Кубанский казачий полк формировался из волжских и донских казаков. Донские же казаки, оказавшись здесь, на Кубани, продолжали носить свою прежнюю форму: «верхние кафтаны голубые, с воротником, обшлагами и подбоем красными; исподние кафтаны, шаровары и верхи шапок голубые; кушаки малиновые с желтой бахромою».
И волжские казаки также облачались по-прежнему, то есть носили «верхние и исподние кафтаны, шаровары и верхи шапок красные, кушаки голубые».
Так что маловероятно, чтобы к концу XVIII века все кубанцы одевались согласно официальным предписаниям. В частности, историк В. А. Потто отмечает интересную особенность волжцев, несших службу на Кавказе, начиная с 1769 года. Оказывается, среди их немалых достоинств существовало и умение «прежде всего хорошенько присмотреться к своим противникам и, не гонясь за заветами своей старины, заимствовать от них же все, что было у них хорошего… Даже казацкие жупаны — и те отошли в область предания, заменяясь мало-помалу черкесками, которые казаки стали предпочитать за легкость и удобство покроя».
Как же выглядела знаменитая черкеска той поры? Согласно исследованиям Е. Н. Студенецкой, она была свободной, даже мешковатой одеждой длиной до колен или до середины бедра. В ряде случаев имела воротник в виде невысокой стойки. Газыри в это время горцы еще частенько носили в кожаных сумках на ремне. Тогда же газырницы стали нашивать на черкеску по обеим сторонам груди. Они делались из кожи и по краям обшивались галунами.
Число газырей в конце XVIII столетия не превышало четырех-пяти на одной стороне. Бешмет этого периода был длиннее черкески и не имел стоячего воротника.
Специфической частью горского костюма являлись «ноговицы». Из обуви более всего были распространены кожаные чувяки.
Низкие шапки горцев шились с очень выпуклым меховым околышем и суконным верхом, иногда перекрещенным галуном или шнурком.
Бурку конца XVIII века изготавливали короткой, порой значительно выше колен. Она имела колоколообразную, расширяющуюся книзу форму{88}. Черкесская одежда чаще всего попадала к казакам посредством меновой торговли с горцами.
И только к 1802 году из казаков Екатеринославского войска формируется Кавказский казачий полк. Каково было облачение екатеринославских казаков? По материалам А. В. Висковатова, екатеринославские казаки носили куртки кавказского покроя без фалд с красной (вокруг воротника, лацканов и обшлагов) выпушкой. С белыми на лацканах гнездами и двумя черными погонами. Черный кушак и такого же цвета галстук, «…ниже которого, в промежутке между застегнутыми до верха лацканами, выставлялись, как у регулярных войск, белые манжеты; перчатки без краг и шапка с круглою красной тульей, с широким черным околышем, махор или кисть, султан и бант были белыми».
Однако в Екатеринославском войске, возникшем, по словам П. П. Короленко, «одновременно с Черноморским войском и под влиянием тех же причин», наблюдается та же картина — разношерстный этнический и социальный состав, который после упразднения войска и переселения части казаков на Кубань в одежде никак не регламентируется. И потому, по свидетельству А. Д. Ламанова, «старики и служилые казаки долгое время носили обмундирование донского покроя, но молодежь обзаводилась одеждою черкесского образца».