И было легким плавание: на море стояла тишина и тихий ветер веял. Блаженный же молился, говоря: “О Владыко, Ты разделил силою Твоею море и мятеж его волн Ты укрощаешь!” И так, хранимый Божией благодатию, вскоре переплыл морскую пучину — всего за один день — и приплыл в Выгнаволок».
Житие Савватия сообщает, что, едва сойдя на берег, старец чудесным образом встретил некоего игумена Нафанаила, к которому он обратился с просьбой немедленно причастить его Святых Тайн Христовых, ибо чувствует, что близок его последний час: «Молю твою святость, разреши меня от грехов моих таинством исповеди! И, если благоволит Бог и изволит твое священство, сподоби меня быть причастником Святых и Животворящих Тайн Пречистого Тела и Честной Крови Владыки Христа и Бога моего, ибо много лет желаю напитаться сей душепитательной пищей! И ныне Человеколюбец Бог указал мне твое боголюбие — врача и чистителя душам, да очистишь меня от согрешений, которыми я от юности моей согрешил, словом и делом, и помышлением, от рождения даже и доныне».
Эти слова отшельника дают повод к весьма неожиданным размышлениям о повседневной жизни первых Соловецких пустынножителей.
Особенно вызывают вопросы фразы: «Много лет желаю напитаться сей душепитательной пищей», а также: «Ибо долгое время лишен был я этого сладкого просвещения — с тех пор как ушел с Валаама и живу на этом острове».
Следовательно, все это время, проведенное на Соловках, старец не причащался Святых Тайн Христовых? Возможно ли это?
Попробуем ответить на этот вопрос.
С точки зрения практикующего православного христианина, длительное непричастие являет собой труднейшее духовное и нравственное испытание, которое может быть исключительно результатом отлучения от евхаристии, наложенного священником.
«Как смогут они угасить пламя страстей, если не причащаются Непорочных Таин, изгоняющих немощь, усмиряющих суровую брань плоти и умерщвляющих страсти. И так верно, что непостоянно причащающиеся упускают все небесные и Божественные блага. К тому же нарушают Заповеди Господни, как мы говорили раньше, и правила апостольские и Соборов, и всех святых, к которым мы обращались, и повинны, вплоть до отлучения от Церкви, которое установили Божественные Апостолы и Апостольский Собор. Они дали свободу и место дьяволу, откладывая Причастие, чтобы он ввергнул их в различные грехи и другие искушения... Удаляющие себя от Церкви и Причастия становятся врагами божьими, а демонам — друзьями», — восклицает святитель Кирилл Александрийский (376—444).
В эпоху Древней Церкви монахи-анахореты, уходившие в пустыню в поисках уединения и полного безмолвия, достаточно редко принимали священный сан, справедливо полагая, что священник — не только человек, предстоящий Богу на молитве за себя и за людей, а также принимающий исповедь этих людей, но и общественная фигура, проповедник, находящийся среди людей как пастырь, находящийся среди овец своего пасомого стада. Тогда как отшельник, напротив, бежит людей, общества, отрекается от житейских забот, чтобы полностью сосредоточиться на умной молитве, когда, по мысли святого Григория Синаита (ок 1268—1346), следует понуждать ум «сойти из головы в сердце и держать его в нем, и непрестанно взывать умно и душевно: Господи Иисусе Христе! Помилуй мя!».
Следовательно, отшельник, не принявший таинства священства, не мог совершать Божественную литургию, а Святые Дары имел возможность принимать только из рук священника после исповеди. Соответственно, для той надобности он приходил в храм, а затем вновь удалялся в скит или в свою уединенную келью, где мог совершать лишь Богослужение по мирскому или «мирян-скому» чину — чтение Евангелия, Часослова, Псалтири, Акафистов, каждение, в русской традиции (в частности, у старообрядцев) совершение обедницы — подобия литургии (евхаристии — от греч. благодарение), но без освящения Даров и причастия.
Вероятнее всего (по крайней мере свидетельств обратного мы не имеем), Савватий и Герман не были рукоположены, то есть не были иеромонахами, или священноиноками. Значит, они не могли служить Божественную литургию, но лишь (это указано в Житии) служили в часовне (не в храме) мирским чином.
Также следует понимать, что для свершения евхаристии (литургии) необходим ряд священных предметов — антиминс — четырехугольный плат с частицей мощей прославленного Церковью мученика, сосуды для причастия. В Житии преподобного Савватия ни об одном из этих предметов нет упоминания, что наводит на мысль о том, что их не было вообще.
Антиминс на острове появился только во времена архиепископа Ионы Новгородского (ум. 1470) и преподобного Зосимы Соловецкого.
Опять же трудно допустить, что, подвизаясь на Соловках, старцы имели возможность регулярно получать с материка хлеб (просфоры) и вино, которые используются в таинстве пресуществления, превращения хлеба и вина в Плоть и Кровь Христову.
Таким образом, можно утверждать, что, находясь на Соловках, ни Савватий, ни Герман не приступали к причастию, взяв на себя тем самым сложнейший и притом дерзновеннейший подвиг покаянного и молитвенного ожидания принятия Святых Даров, ожидания, которое продлилось шесть лет.
Сейчас, размышляя об отшельнической жизни и подвигах соловецких старцев, нам трудно представить, сколь тяжело, а порой и невыносимо было это ожидание. Однако Евангелист возвещает: «Да будут чресла ваши перепоясаны и светильники горящи; И вы будете подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, пришед, найдет бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и подходя станет служить им» (Лк. 12, 35—37).
Преподобные Савватий и Герман полны этим сверхъестественным ожиданием, которое во многом расширяет слова святителя Кирилла Александрийского об «отложении Причастия» в смысле непреложного бодрствования и сердечного предвкушения встречи с Господином.
Далее Житие сообщает, что, причастившись Святых Тайн Христовых, Савватий удаляется в часовню (по другой версии, в келью при сельском храме), где, по словам митрополита Спиридона, автора Жития, «воссылает хвалу Господу и Пречистой Его Матери» и готовится к отходу в вечность. Последним из мирян, удостоившимся встречи и общения с преподобным старцем, становится «некий купец из Новгорода, плывший в насаде (речное плоскодонное беспалубное судно. — М. Г.), по имени Иоанн».
Получив благословение от Савватия, купец собрался продолжить свой путь, но был остановлен прозорливым отшельником: «Передохни на берегу до утра — и увидишь Божию благодать. А утром безопасно отправишься в путь свой». Не понимая смысла слов старца, но испытывая уважение к его духовному опыту, Иоанн согласился, ушел в свой шатер и там заночевал. А тем временем «началась сильная буря с громом и молнией, и страшный ураган бушевал на море и на реке всю ночь. Иоанн же, видя перемену погоды: бурю на море и ураган на реке, — бывшие по пророчеству старца, — пришел в ужас... Наутро же ветер утих и воссияло солнце».
Преподобный Савватий, как мы видим, не впадает в нравоучительное богословие и дидактику, он остается верен живой стихии духовной практики, в избытке полученной им на Соловках, когда, по словам святителя Григория Паламы, «тело совокупно с умом и душею проходит евангельское поприще». Иначе говоря, старец не пугает новгородского купца, не читает ему нотаций и нравоучений, но, смиренно обозревая мысленным взором этого неизвестного ему доселе человека, просто осеняет его Евангельской любовью, которая и есть Божья благодать.
Кажется, что в последние часы земной жизни именно перед этим мысленным взором великого отшельника проходит вся его многотрудная жизнь — новоначальное служение в монастыре преподобного Кирилла Белозерского, душевные мытарства и духовные поиски, уединение в Валаамской обители, обретение места на Соловках, испытания «Островом мертвых» и наконец последнее причастие в часовне на берегу реки Выг.
Причем все эти события, как и многие другие (более или менее значимые), воспринимаются Савватием как единое и неостановимое течение молитвы, которая и есть для отшельника жизнь.
«Высочайшее состояние молитвы есть, когда ум во время молитвы бывает вне плоти и мира совершенно, безвеществен и безвиден. Кто сохраняет такое состояние нерушимым, тот воистину непрестанно молится», — утверждает Максим Исповедник.
Описание именно этого состояния наполняет финальный эпизод жизнеописания преподобного старца какой-то особой, удивительно пронзительной интонацией: «Святой же всю ночь пел и молился не переставая, воссылая отходные молитвы ко Владыке Христу. И, взяв кадильницу, положил на уголья ладан и пошел в часовню. И помолившись там довольно, возвратился в келию. Покадил в ней честным иконам, помолился Господу и, почувствовав, что силы от него уходят, сел на обычном месте в келии, а кадильницу поставил рядом с собой. И воздев руки, молвил: “Господи, в руки Твои предаю дух мой”. И так предал блаженную свою душу в руки Божии — и в бесславии человеческой славы, но прославленный у Бога, преславно отошел... блаженный сидел в мантии и куколе, и рядом с ним стояла кадильница. Келия же была наполнена несказанным благоуханием».
Произошло это 27 сентября 1435 года, а ровно через 30 лет мощи преподобного Савватия были перенесены в Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь и положены сначала за алтарем Успенской церкви, а затем в специально сооруженном приделе Спасо-Преображенского собора.
К сожалению, никакой информации о том, где именно подвизался преподобный Герман, когда «отправился на побережье и на Онегу-реку ради некоторых надобностей», у нас нет. Мы можем лишь предполагать, что соловецкий инок посещал село Сорока в устье реки Выг, селение Усть-Янское (ныне город Онега) в устье реки Онеги, а также Сумской погост в устье реки Сума, где и произошла его встреча с молодым иноком Зосимой.
«И завели они между собой духовную беседу. Герман стал рассказывать ему о блаженном Савватии: как подвизался он на Соловецком острове и как, после ухода Германа с острова, блаженный окончил свой путь на морском берегу.