В одной из поздних редакций Жития Елисея это событие описано следующим образом: «Когда они находились на середине Сумской губы, настала великая буря. Волны подобились горам, на судне разорвался парус, сломалась мачта, весла выбило волнами из рук гребцов; к тому же налегла такая тьма, что плаватели едва видели друг друга. Все были в отчаянии, наемники роптали и укоряли иноков, но болящий Елисей не малодушествовал, ибо его успокаивало дивное видение из иного мира.
“Не бойтесь и не скорбите, братия, — говорил он соплавателям, едва дыша от изнеможения, — я вижу отца Зосиму с нами в судне, он помогает нам. Все это случилось с нами по действу диавола, желающего погубить мою душу, но Бог по молитвам преподобного Зосимы истребит супостата”. Вскоре затем ветер мало-помалу начал утихать, волны улеглись, на море водворилась тишина».
Однако, придя в Сумской посад, выяснилось, что Елисей, не выдержав тягот пути, скончался, так и не успев принять схиму. Как сообщает Житие подвижника, после общей молитвы и заступничества преподобного Зосимы Елисей ожил, был пострижен в великую схиму и причастился Святых Тайн Христовых, после чего с миром «отошел ко Господу». Тело его было погребено за алтарем Никольской церкви в Сумском посаде.
Произошло это на рубеже 70—80-х годов XV столетия.
В составленном между 1701 и 1710 годами «Сказании о чудесах и явлениях преподобного отца Сумского, нового чудотворца» собрано большое количество описаний молитвенной помощи святого Елисея Сумского как монахам Соловецкого монастыря, так и жителям Беломорского побережья. Интересно заметить, что большинство этих чудотворений связано с драматическими событиями Соловецкого восстания 1667—1676 годов, о котором в нашей книге еще пойдет речь.
Таким образом, можно утверждать, что Сумской посад эпохи преподобного Германа наряду с Усть-Онегой был во многом знаковым поселением на Поморском берегу Белого моря. Именно отсюда, а также из устья реки Выг в те годы осуществлялась связь материка с Соловецким островом. Связь, которая крепла день ото дня.
Свое последнее хождение по водам Белого моря преподобный Герман совершил в 1479 году, когда соловецкий игумен Арсений (преподобный игумен Зосима Соловецкий скончался в 1478 году) благословил старца отправиться в Новгород, где в Антониевом Рождества Богородицы монастыре великий соловецкий подвижник скончался.
Вскоре гроб с телом Германа был переправлен на реку Свирь в село Хевроньино (по другой версии, Хавроньино), откуда предполагалось его доставить в Спасо-Преображенский монастырь. Однако непогода и распутица пресекли эти намерения, и Герман был погребен у местной часовни, так и не достигнув своего острова.
Монах, умерший для прежней мирской жизни, но обретший возрождение в новое бытие, со смирением и бесстрастием принимает любую жизненную коллизию, любой поворот, любую неожиданность, пускай даже и смертельно опасную, совершенно при этом отрекаясь от своей воли, находя «узкий путь» единственным и очевидным, хотя он тесен и прискорбен.
Труды и дни преподобного Германа, как мы видим, явили нам яркий и удивительный пример того, как можно и должно, не возносясь, не главенствуя, не сокрушаясь попусту, вечностью упразднить время, как это всякий раз происходит во время Тайной вечери. И тогда обыденность станет тождественна не бытовой рутине, не однообразной смене дней и прожитых лет, но ободряющему и бесконечному постижению Божественного замысла, напряженному духовному, умственному и эмоциональному труду, своего рода собеседованию с собой и примирению с самим собой.
Глава пятаяФилипп
Киже. — Субота. — Федор Колычев. — Московские бояре. — Андрей Старицкий. — Бегство из Москвы. Отречься от себя. — Деревянный монастырь. — Игумен Арсений. — Пожар 1558 года. — Послушник Федор. — Послушания инока Филиппа. — Традиции Кирилла Белозерского на острове. — Старец Иона. — Вкладное монашество. — Аскетические подвиги Филиппа. — Архиепископ Феодосий. — Иноческий обиход при Филиппе. — Филиппова пустынь. Два крыла. — Йодпром. — Жесткая дисциплина при Филиппе. — Наказания. — Каменное строительство. — Конфликт в монастыре. — Спасо-Преображенский собор. — Никита Минов. — Иоанн Васильевич
20 июля 1537 года в деревню Киже (вариант — Хи-же), что находилась на берегу Онежского озера, вошел странник. Сейчас, скорее всего, это поселок Возрицы, расположенный на северо-восточном берегу озера в 6 2 километрах от Медвежьегорска у подножия кручи Хиж Исторический топоним, как и сам населенный пункт не сохранились.
Манеры и речь незнакомца выдавали в нем человека знатного происхождения. На вид ему было около тридцати — высок, строен, с коротко обстриженной черной бородой и усами.
На вопрос, у кого можно было бы тут остановиться до зимы, местные ответили, что на краю деревни живет пастух по имени Субота (распространенное в XV—XVII веках нехристианское имя: так часто называли мальчика, родившегося в субботний день).
В доме Суботы странник выполнял самую тяжелую работу — пас скот, обрабатывал поле и огород, плотничал, чинил рыболовные снасти.
Осенью, покидая деревню, незнакомец сообщил хозяину, что идет из Москвы на Белое море, и звали того незнакомца — Федор Колычев.
Известный русский церковный историк и публицист Георгий Петрович Федотов писал: «Путь на Соловки долог и труден. Федор направился не прямой дорогой из Москвы через Вологду, по Двине, а окольной, через земли Новгородские... Дороги вели по озерам и болотам, недоступным для пешего в летнее время. Приходилось или плыть на лодке, или ждать зимы, когда мороз скует зыбкие трясины. Какие-то неведомые нам причины — быть может, бездорожье, быть может, отсутствие средств — заставили путника остановиться на берегу Онежского озера в деревне Киже (или Хиже)».
Даже тем, кто имеет представление о русской истории лишь из школьного курса, фамилия Колычев скажет о многом.
Родоначальником Колычевых принято считать московского боярина времен Ивана Калиты и Симеона Гордого, первого исторически достоверного предка Романовых Андрея Ивановича Кобылу (середина XIV века). При Иване III Колычевы уже принадлежали к верхушке московской аристократии, входили в придворную элиту.
В монографии Г. П. Федотова «Святой Филипп митрополит Московский» читаем: «Дед Федора Иван Андреевич Колычев-Лобанов при Иване III ездил послом в Крым, бывал наместником в Новгороде, нес ратную службу: ходил против шведов и даже был убит (в 1502 г.) при нападении ливонцев на Ивангород. Сын его, боярин Степан Иванович, по прозванию Стенстур, отец Федора, был назначен дядькой (воспитателем) великого князя Юрия Васильевича, брата Грозного, а дядя Федора Иван “ведал думу” князя Андрея Ивановича Старицкого, удельного князя из московского дома, — брата Василия III».
Таким образом, как мы видим, с раннего детства Федор Степанович оказывается погруженным в атмосферу придворной жизни; более того, его ближайшие родственники занимают ключевые посты при дворе, что не может не сказаться на воспитании и образовании молодого человека.
Однако информация о первых тридцати годах жизни будущего соловецкого игумена и московского первосвятителя носит отрывочный характер. Известно, что Федор рано научился грамоте, а также, будучи боярским сыном, получил обязательное по статусу воинское воспитание: как сказано в его жизнеописании, «вразумлялся и воинской храбрости». Но чем конкретно занимался юноша, а впоследствии и молодой мужчина, мы не знаем. Скорее всего, он несет государеву службу при дворе. «До того он мог нести службу ратную, ходить в походы, — предполагает Г. П. Федотов и с сожалением добавляет: — ...но об этом не сохранилось никаких свидетельств. Неизвестно также, действительно ли Федор попал во дворец лишь после смерти великого князя Василия (как утверждает его Житие). Его отец и дядя были близки к московскому двору, и вряд ли стоило бы ждать так долго (до 26-летия Федора), чтобы устроить молодого Колычова на одну из почетных и многообещающих придворных должностей».
Однако история учит, что жизнь и служба при дворе, при власть имущих — это особый вид и род человеческой деятельности, на которую способны далеко не все. И уж совсем немногие способны извлечь из этого для себя пользу, материальную выгоду, не утратив достоинства, чести, да и самой жизни.
В марте 1534 года между князем Андреем Ивановичем Старицким, дядей Федора Колычева, с которым они, к слову сказать, были очень близки, и Еленой Глинской, регентшей при малолетнем Иване Васильевиче (будущем Грозном), разгорается конфликт. Андрей Иванович не получает значительных властных преференций после смерти великого князя Василия III, на которые рассчитывал, и демонстративно покидает Москву. Через три года при попытке бегства в Литву он будет схвачен, возвращен в столицу и заточен в тюрьму, где вскоре и умрет в возрасте сорока семи лет.
Понятно, что подобные драматические события не могли не сказаться на всех членах семьи Колычевых.
В 1537 году Федор Степанович Колычев тайно покидает Москву.
Об этом странном уходе до сих пор не утихают споры.
Житийная версия произошедшего связывает этот поступок Федора с его глубоким переосмыслением своей жизни, с тем экзистенциальным кризисом, который он пережил в эти годы, с внутренним несоответствием, которое он испытывал, ведя тот образ жизни при дворе, который он вел. Мучительная раздвоенность сознания, когда статус и обязанности входят в острое противоречие с внутренним мироустройством, наклонностями и помыслами, постоянно преследовала молодого царедворца. Впрочем, ровно до того момента, когда во время Божественной литургии он услышал слова: «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть» (Мф. 4, 24).
Решение оставить мир ради Одного Господина пришло само собой.
В пользу этой версии говорит и то немаловажное обстоятельство, что, дожив до тридцати лет, Федор Степанович был неженат.