На рубеже XIX—XX веков почти каждую монашескую келью на Соловках непременно украшали настенные боевые часы с кукушкой. По воспоминаниям очевидцев, некоторые из монахов имели в келье даже по двое настенных часов, хотя утром всех в братском корпусе будил звонок так называемого «будильника» (монаха, послушанием которого была побудка братии), а удары соборного колокола и часы на монастырской колокольне постоянно поддерживали ощущение времени, оповещали о последовании служб и послушаний, строго разграничивая день соловецкого насельника.
Так, в три часа утра в Троицком соборе у мощей преподобных начиналась утреня, которая продолжалась три часа. До нее каждый инок должен был выполнить свое келейное правило, которое каждому назначалось духовником индивидуально.
После завершения утрени келарь монастыря от огня лампады у храмового образа возжигал свечу, от которой уже на кухне зажигали печи. Начиналось время послушаний. Болящие и престарелые насельники были освобождены от физической работы, но по благословению настоятеля могли трудиться в монастырской библиотеке над переписыванием или редактированием богослужебной литературы, рукописной монастырской хроники и актов.
Известно, что после утрени в Троицком соборе служили до пяти литургий, после чего следовали чин о панагии и обед.
Во время вкушения пищи в трапезной, на котором присутствовали все: от игумена до послушников и труд-ников, обязательно происходило чтение житий святых.
Из воспоминаний паломников П. Свиньина, В. Душина и А. Ильина, а также этнографа и путешественника С. Максимова о посещении Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря:
«В трапезной храмине, воздвигнутой святителем Филиппом, похожей на Грановитую палату, сидело за одним столом 80 человек монашествующей братии, а противу их по другую сторону и вокруг среднего столба были угощаемы посетители. Стол был вкусный, здоровый и состоял из четырех рыбных блюд» (1828 год).
«Пищу в Соловецкой трапезе составляет преимущественно рыба всех сортов, соответствующая тому краю, которую добывают сами монахи: семга свежая и малосольная, сельди тоже свежие и соленые... в Соловецкой обители их приготовляют с особенным искусством, нежели в прочих местах. Из свежих сельдей уха бывает самая вкусная, которую не везде встретишь» (1867 год).
«После были на трапезе, на которой обыкновенно подается селедка с уксусом, треска с квасом, горячий суп или похлебка, другой раз уха из монастырской рыбы, каша гречневая или пшенная. В воскресенье дается небольшой ситник, разрезанный на четверых» (1873 год).
«Вся посуда была оловянная... На этот раз вся трапеза состояла из четырех блюд: холодное — соленые сельди с луком, перцем и уксусом; треска со сметаной и квасом; уха, удивительно вкусная, из сегодня выловленных сельдей; и каша гречневая с коровьим маслом и кислым молоком. В конце трапезы разносились кусочки просфоры, или богородичного хлеба, освященного в конце пением и разрезанного при том же пении и тогда же. Певчие пели потом молитвы и отпуск, и затем все расходились» (конец 80-х годов XIX века).
В шесть часов вечера в монастыре начиналась вечерня, она длилась два часа. Затем следовал ужин, который завершался чтением вечерних молитв, после чего монахи расходились по кельям, где обязательно исполнялось правило на сон грядущему.
Следует сказать, что на протяжении столетий традиции игумена Филиппа, его дух и его заповеди соблюдались в Соловецком монастыре свято.
Аскетическое здравомыслие, естественным образом совмещенное с поморской изобретательностью и рачительной строгостью, не могло не отразиться на иноческой жизни в Спасо-Преображенской Соловецкой обители.
«От времен игуменства Филиппа до нас дошли три “уставных грамоты”, данные им вотчинному соловецкому населению и представляющие кодификацию действующего вотчинного права», — пишет Г. П. Федотов. Речь идет о документах 1548,1561 и 1564 годов, в которых Соловецкий игумен регламентирует жизнь не только обители, но и принадлежащих ей территорий (подробно об этом мы уже говорили в предыдущей главе).
Особое внимание на острове уделялось именно трудовой дисциплине. Трудники и монахи, среди которых было немало профессиональных плотников, каменщиков, рыболовов и мореходов, представляли собой мощное трудовое сообщество, результаты деятельности которого впечатляют и по сей день.
Например, при игумене Филиппе на острове была создана огромная гидротехническая сеть, обеспечивающая монастырь питьевой водой, а также выполнявшая транспортные функции. Многочисленные озера Большого Соловецкого острова (более 97) были связаны системой каналов, на которых были установлены мельницы для помола хлеба.
«“Летописец Соловецкий” приписывает святому Филиппу даже изобретение каких-то машин или орудий, — читаем в книге Г. П. Федотова «Святой Филипп митрополит Московский». — Кроме мельницы Филипп завел мастерские для выделки меха и сапожных товаров из кожи собственных оленей. Искусные резчики работали предметы церковного обихода из “рыбьего зуба”, т. е. моржовой кости. Это искусство всегда процветало на Соловках, распространяясь оттуда по всему поморскому Северу».
Работа с камнем, которого на острове было предостаточно, позволила создать ряд уникальных сооружений, мастерски вписанных в естественный рельеф побережья. Речь в первую очередь идет о знаменитых Филипповских садках, по сути рукотворном морском заливе, отгороженном от моря искусственной дамбой из валунов. Живые сельдь и треска, пойманные в море, сохранялись и накапливались здесь, что было удобно, когда лов рыбы был невозможен, например, в штормовую погоду. Известно, что садки были спроектированы лично игуменом Филиппом и воплощены в жизнь трудами соловецких насельников.
На рубеже 80—90-х годов XVI века начинается возведение циклопических каменных стен, превративших обитель в неприступную крепость, самую северную на рубежах Московского царства.
Превращение Соловецкого монастыря в глобальный военно-стратегический форпост связано с именем воеводы Михаила Озерова, прибывшего на остров в 1578 году в сопровождении четырех пушкарей и десяти стрельцов, а также доставившего на Соловки значительный арсенал пушек, ручных пищалей и пороха В задачи воеводы входило комплектование островного гарнизона, обучение военному делу набранных в стрельцы монастырских крестьян, а также возведение деревянного острога
Известно, что через год все монастырское войско вместе с Михаилом Озеровым погибло, вступив в неравный бой с превосходящими и по численности, и по боевой выучке шведами, чьи походы на Поморский берег Белого моря были, увы, явлением нередким
Слава о Соловецком монастыре как об обители строгого уставного благочестия и жесткой внутренней дисциплины дошла до Москвы, а точнее сказать, до царя Ивана Васильевича Может быть, это и натолкнуло самодержца на мысль воспользоваться островным монастырем на Дышащем море как местом заточения неугодных политических оппонентов, а надзор за ними возложить на местных монахов и игумена
Одним из первых заключенных островного монастыря стал прибывший сюда в 1554 году бывший настоятель Троице-Сергиева монастыря игумен Артемий Постриженник преподобного Корнилия Комельского, человек нестяжательских убеждений, интеллектуал, книжник, великолепный знаток святоотеческого наследия, Артемий оказался на Соловках по обвинению в ереси и соучастии в небогоугодных делах Ивана Висковатого и Матвея Башкина
Известно, что в 1551 году по совету царского духовника Сильвестра Артемий был приглашен в Московский Чудов монастырь, где обратил на себя высочайшее внимание даром проповедника и богослова, за что впоследствии назначен игуменом Троице-Сергиева монастыря Однако вскоре Артемий был вынужден покинуть обитель святого Сергия О причинах этого поступка мы можем только гадать будучи противником монастырских богатств и «любостяжания», Артемий, скорее всего, вступил в спор с троицкой братией, которая категорически не приняла нового игумена-нестяжателя
А дальше, как известно, больше — в 1553 году Артемий стал свидетелем по делу Матвея Башкина, обвиненного в ереси. Однако по ходу процесса из свидетеля Артемий на основании показаний самого Башкина и старцев Ферапонтова монастыря превратился в обвиняемого. В вину ему вменялось, что «еретиков Новгородских не проклинает, а латынь хвалит и поста не хранит».
«За все эти грехи Артемий был лишен сана и сослан в Соловки под надзор “духовного настоятеля игумена Филиппа”. Его велено держать в строгом заключении, “в некоей келье молчальне”, ни с кем не сообщается, кроме духовника и игумена, который должен его “наказывать и поучать от божественного писания”», — пишет Г. П. Федотов.
Как именно сложились взаимоотношения между первым соловецким узником и игуменом Филиппом, мы не знаем. Скорее всего, настоятель не слишком притеснял Артемия, видя в нем человека оригинально мыслящего и просвещенного, павшего жертвой придворной интриги, не вписавшегося в большие политические игры, с которыми он, Филипп, был знаком не понаслышке.
Спустя год при невыясненных обстоятельствах Артемию удалось бежать с острова и перебраться в Литву.
Факт любопытный и говорящий о многом. В первую очередь о том, что к возложенной на него царем роли надсмотрщика игумен Филипп отнесся прохладно; более того, общаясь с соловецким узником, он, скорее всего, разделял его нестяжательские и аскетические устремления. Не так часто на острове Филиппу приходилось общаться с человеком, богословски одаренным и начитанным, а, вникнув в суть его дела, он понял, что Артемий не пришелся ко двору именно по причине своей начитанности и решительной непримиримости ко всякого рода кривде, лукавству и приспособленчеству ряда государевых мужей и архиереев.
Находясь на первый взгляд на периферии политической и духовно-религиозной жизни Московского царства, Соловецкий монастырь меж тем в силу объективных причин — тесной связи с Великим Новгородом и крупными монастырями Северной Фиваиды — ни в коей мере не оказался в стороне от масштабной полемики, развернувшейся в Русской Церкви в начале XVI столетия.